- Как это вообще могло случиться?!! – неистовствовала Нелли. – Он кто, супермен?! Брюс Ли, мать вашу?!! А брал его кто? Инвалиды-паралитики?!
Миронов молчал. Ребята, дежурившие на Васильевском, действительно не были самыми лучшими. Но убогими недотепами или хлюпиками они тоже не были. Обычные такие, здоровые телом и духом молодые парни. Беда вся в том, что Монгол не был обычным.
- Вы хоть понимаете, что у меня нет времени ждать, пока вы его через полгода выловите! Мне он нужен сейчас! Сейчас, уроды! Вчера он мне нужен!!!
Когда Нелли кричала, у нее некрасиво надувались жилы на шее, вытаращивались глаза и багровело лицо. Самая красивая женщина должна быть слепой и немой, философски думал Миронов, пока Нелли разорялась. Он знал, что хозяйка проорется, выдохнется и будет способна на конструктивный разговор.
В этот раз Нелли буйствовала дольше обычного. Еще бы… Миронов знал, что для Монгола убить человека и прикурить сигарету – дела одинакового уровня сложности. Похоже, в этот раз он был в хорошем настроении: Кочетков, с перебитой трахеей, чудом жив остался, у Макеева какие-то повреждения глаз, но ничего фатального… А Белоярцева Монгол убил. Свернул шею, как куренку. Если бы у Монгола настроение было плохим, в живых не остался бы ни один из троих… Когда Монгол прославился своими зверскими выходками, Миронов заподозрил у него настоящую психопатию, и неоднократно задавался вопросом, как такого отмороженного вообще взяли в армию, да еще в спецназ ВДВ. Но время было известно какое: стране нужно было пушечное мясо, призывали всех подряд, а военная врачебная комиссия сводилась к приблизительному подсчету количества конечностей… Как бы там ни было, теперь Миронов уверился твердо – война вынесла Монголу последние мозги, и он до сих пор определяет, что правильно, а что – нет, по меркам военного времени. Сегодня днем он походя, как ни в чем ни бывало, убил человека. Такого подонка и не жалко, если уж начистоту…
- …И что вы теперь намерены предпринять? – все еще гневно, однако гораздо тише завершила Нелли свою тираду и застыла в позе Бонапарта на поле Аустерлица.
Миронов внутренне подтянулся: главное не переборщить. Дать понять двадцатипятилетней холеной никчемушке, что он не мальчик-шестерка, на которого можно вопить безо всяких тормозов, а он боевой офицер, взрослый мужик, и, между прочим, начальник службы БЕЗОПАСНОСТИ. То есть обижать его совершенно незачем. И в то же время выказать должное почитание, некоторое раскаяние и служебное рвение – кто ж плюет в руку, зарплату дающую?
- Выполнять, - умеренно ровным тоном отчеканил Миронов. – Если не будет иных указаний.
- Да какие могут быть еще указания?! – Есть еще порох в пороховницах. Нелли снова начала закипать. – Достать его немедленно! Сегодня к вечеру чтоб был!!! Если у вас опять все накроется, то…
- Нелли Викторовна! – Вот теперь лучше перебить…
Нелли недоуменно уставилась на Миронова: как это он посмел? Но Миронов уже начал говорить своим особым, «военным» голосом, деловым и проникновенным одновременно. Таким тоном разговаривают в американских боевиках крутые копы на совещаниях у большого начальства.
- Нелли Викторовна, я не обязан отчитываться, но предупредить должен. Меня сегодня вызывали на Литейный.
Эти слова подействовали на Нелли, как кнопка “mute”. Миронов тоже помолчал, наслаждаясь тишиной. Недолго.
- Зачем?
- Вы будете смеяться, Нелли Викторовна, но меня расспрашивали про Чингиза Кана. Он, оказывается, в моей роте служил в девяносто пятом. Так что, похоже, у нас появились конкуренты.
Нелли сжала губы. Миронов видел, что ей не то чтобы страшно, а несколько не по себе. Большой Дом есть Большой Дом. Миронов даже примерно представлял себе ход мыслей шефовской подстилки. В Большом Доме ищут Кана – вдруг Кан пропадает – нехорошо – ищут усерднее – неизбежно находят понятно где. Последствия? Правильно, далекие от приятного…
Заманчивая возможность решить медведевские проблемы путем шантажа неумолимо уплывала от Нелли облачком досады. Но кому охота нарываться на неприятности?
- О чем вас там спрашивали?
- Что он за человек.
- И что вы сказали?
- Правду. Жестокий, неуравновешенный… С головой явно не все в порядке. Он из тех, кому война сильно ударила по психике. Очень опасный. Я, грешным делом, был уверен, что он погиб, потому и не сопоставил сразу. Он сильно изменился, к тому же…
Миронов не стал говорить, что, по его мнению, операцию по отлову Чингиза Кана следовало свернуть, дабы не приобрести кучку проблем дополнительно к уже имеющимся у Медведева. Что шантаж – это наимерзейший из возможных способов решения любого вопроса, и что умный в гору не пойдет. Если драная кошка Нелли в самом деле не дура, она и сама догадается об этом.
- А по какому поводу им ТАМ заинтересовались?
- Не знаю. Не сказали.
- Хорошо… То есть плохо. – Нелли сосредоточенно вытаптывала на ковре тропинку. – Вы пока свободны, Сергей Николаич. Далеко не уходите, вы мне еще понадобитесь.
Миронов скривился, выходя. Все годы после увольнения из армии он горько недоумевал: почему он, взрослый умный мужик, боевой офицер, повидавший и переживший такое, что и врагу не пожелаешь – почему он обязан подчиняться молоденьким дряням, жизненный опыт которых можно смело мерить количеством принятых членов? Ответа не находилось, и Миронов старался думать на эту тему как можно реже, иначе останется только в петлю или застрелиться. Но в такие моменты никак не мог себя побороть.
Вот и Кошкин - товарищ по несчастью, жертва военной системы, сидит у входа за стойкой, и место его в жизни отмечено табличкой «Администратор». Ему действительно впору посочувствовать. Кошкин, как и Монгол, прошел Чечню, но остался нормальным парнем, не спился, не сторчался, даже когда его поперли из вооруженных сил по состоянию здоровья. Кошак оказался единственным, кто смог сработаться в паре с Монголом. И как поиздевалась над ними судьба: слетевший с катушек Монгол живет припеваючи, крепко пьет, сладко спит и горя не знает, а профессиональный снайпер, имеющий высшее военное образование старший лейтенант Кошкин двенадцать часов в сутки торчит у офисных дверей, кланяется и улыбается, как китайский болванчик, и перебивается от зарплаты до зарплаты… Непараллельные параллели, прямо по Лобачевскому.
Миронов остановился посреди коридора. Он понял, что вовремя его уволили из армии. Потому что голова напрочь перестала соображать, а память и подавно никуда не годится. Кошкин работал в паре с Монголом. КОШКИН РАБОТАЛ В ПАРЕ С МОНГОЛОМ.
Миронов схватил трубку внутреннего телефона, едва вошел в кабинет:
- Сергей, зайди ко мне. Это Миронов.
Смотрит так задумчиво-недоверчиво. Медленно курит, выслушивая неуверенную чушь про Василису, суд, кабак и коньяк, ехидно улыбается. Она чувствует, где ты недоговариваешь. Но молчит и только улыбается.
А ты изнываешь от тоскливого страха, от жгучего стыда. Все, чего тебе сейчас хочется – кинуться ей в ноги и умолять, кричать, реветь бешеным зверем: «Не бросай!!!»
«Не бросай!!!» Ты понимаешь, что ты далеко не подарок, что ты ходячая нерусская мерзость. Ты знаешь, что за тобой тянется длиннющий хвост ошибок и глупостей, что на тебе дерьма больше, чем в ассенизаторской машине. Ты не тот, о ком надо мечтать. Таких не любят, таких стреляют.
«Не бросай!!!» Ты согласен на все. Смириться с тем, что никогда не прикоснешься к ней. Не подойдешь ближе, чем на метр. Ты готов спать на коврике возле ее дверей. Ты готов сам лечь вместо этого коврика. Лишь бы только быть поблизости от нее, лишь бы только ловить ее случайную улыбку, хватать ртом наполненный ее запахом воздух… Слышать голос… Если ей вдруг вздумается заполучить сумочку из твоей кожи, ты не промедлишь ни секунды.
«Не бросай!!!» Ты сделаешь все, но ни одна неприятность не омрачит ее жизни. Ты будешь беречь ее от любой беды, и если будет надо, ты убьешь американского президента, да что там президента – ты Фроянова бантиком завяжешь, если потребуется. Ты закроешь ее собой от всего, что могло бы причинить ей хоть малейшее неудобство.
«Не бросай!!!» Ты не можешь объяснить ей, что с тобой происходит: ты не знаешь слов, способных выразить твою лютую любовь. Ты расскажешь ей глазами, руками, губами, каждым вдохом-выдохом, движением, стоном – потому что не умеешь по-другому.
- Чингиз! Ты что опять творишь…
- А что я творю?
Тихий вскрик, довольный смешок.
- Ты… бесстыжий…
- Несомненно!
- Нахал…
- Стараюсь!
С кухонного стола со звоном полетели чашки. «На счастье», - мельком подумал Чингиз, а Стеф возмущенно завопила:
- Блин! Какого хрена, ты, слонопотам-м-м-м…
Чингиз расстарался, и чашки были забыты на время. К тому же, стол оказался очень удачен по высоте. А что он угрожающе шатался и натужно скрипел – такие мелочи… В такие моменты думать о грозящем развалиться столе было выше Аниных сил. А о чем вообще можно думать, когда Чингиз, крепко стиснутый ее бедрами, выгибается раненым зверем и шепчет, стонет, хрипит ее имя?.. Разве только о том, как невероятно вкусно будет сейчас слизнуть соленую капельку пота, медленно стекающую по его шее… И точно в ритм равелевского «Болеро»…
Стоп, откуда, на фиг, «Болеро»?!
- Чингиз! Что это?
- Что?..
- Музыка откуда?
- Какая?
Занимаясь любовью, Чингиз глох напрочь, как тетерев на току.
- «Болеро»!
- Твою мать… Телефон, - почти прорычал Чингиз. - Ну его на хер…
«Болеро» не умолкало и, мягко говоря, отвлекало от процесса. С разочарованным вздохом Стеф отстранилась, Чингиз раздраженно зашипел, чуть разжал руки.
- Да кому ж так неймется!
Соскользнув с облегченно крякнувшего стола и закутавшись в рубашку Чингиза, Стеф с улыбкой наблюдала, как тот, чертыхаясь, достает телефон.
- Да! – рявкнул Чингиз так, что неустойчивая, словно Пизанская башня, стопка учебников и конспектов на подоконнике угрожающе покосилась. – Да, это я!
Привычки слушать чужие телефонные разговоры Аня не имела. Она поплотнее запахнула рубашку и лениво направилась в комнату, размышляя, стоит ли продолжать начатое, когда Чингиз наговорится, или лучше отложить на другой раз.
В прихожей ее внимание привлек уголок книжки, торчащий из рюкзака Чингиза. Аня оглянулась на дверь кухни, вытянула книгу, юркнула в комнату и плюхнулась на диван. Гессе, «Демиан». Ну-ка, что за штука…
Дойдя до тридцать шестой страницы, Стеф застыла, как громом пораженная: «Был некий человек, и в лице у него было что-то такое, что пугало других… это была какая-то чуть заметная жутковатость, чуть больше, чем люди к тому привыкли, ума и отваги во взгляде. У этого человека была сила, перед ним робели. На нем была «печать».
Гессе описал Чингиза.
Вот почему его все так сторонились! Вот что так привлекло в нем саму Стеф! И вот что не давало Стеф просто переспать с ним и сделать ему ручкой – эта непонятная и могучая сила была теперь у ее ног. Стеф упивалась чувством того, что Чингиз, как укрощенный дикий зверь, готов был сидеть у ее колен, тихий и покорный. Он был прикован к Ане своей любовью крепче, чем самой прочной цепью. Рядом с ним Аня чувствовала себя высшим существом, способным приручить чудовище, которого все боятся.
Некоторое время Аня медитировала на эту неожиданно открывшуюся тему, и вывод, который она сделала, оказался прост и, по ее мнению, логичен. Народная мудрость гласит: «Дают – бери, бьют – беги». Раз такое удобство, как Чингиз Кан, снова и как нельзя вовремя свалилось на голову, надо этим обстоятельством срочно пользоваться. Вот только подрессировать бы его, а то пропадает ночами у каких-то Василис, понимаешь, а потом врет про коньяк и не краснеет. Кстати, что-то он там долго разговоры разговаривает…
Чингиз отрешенно курил, сидя на кухонном полу. По выражению его лица Аня решила, что он если не теорему Ферма пытается доказать, то пятизначные числа точно в уме перемножает. Причем так, как если бы от результата зависела его жизнь. Непорядок…
На расспросы о том, что он услышал, кто это был и в чем вообще дело, Чингиз буркнул:
- Ошиблись номером.
- Ага, и спросили Чингиза?
- Фигня, забей. Ничего существенного. Я тебе лучше вот что скажу: завтра днюха у Дзена. Завтра в пять часов народ подгребается к факультету, и дружно валит к имениннику. Форма одежды - походная.
- Замечательно, - вознегодовала Стеф. – А ты не спросил, может, у меня какие планы на завтрашний вечер?
- А у тебя планы? – Чингиз так и поник.
- Нет, но поинтересоваться стоило бы, - нравоучительно изрекла Аня, отправляясь в ванную.
- Угу…
Звонок Сержана привел Чингиза в смятение. Кто бы мог предположить, что все так серьезно! Надо же, целую облаву устроили… По-хорошему, зашкериться бы куда-нибудь на оставшуюся до подписания договора неделю. Чтобы с собаками не нашли. А Стеф? А со Стеф, раз пошла такая пьянка, надо срочно расстаться, причем громко и демонстративно, чтобы по ней не отрикошетило ненароком… От этой мысли Чингиза передернуло. Вот уж нет уж! Должен же быть какой-то более удобный для всех вариант не вляпаться и никого не подставить! Сталась сущая фигня – придумать этот вариант.
Но вот кого действительно надо предупредить, так это…
Чингиз не глядя набрал номер.
- Ольга Юльевна, мое почтение!
Когда Стеф изволила выплыть из ванны, Чингиз стоял у окна, незряче уставившись на чахлый клен за стеклом и тихонько выстукивая пальцами по подоконнику одному ему известный ритм.
- Чин, ты что, обиделся?
- Нет.
- Тогда звонок?
- Нет.
- Значит, обиделся. – Стеф обняла его, прижалась щекой к его спине: - Ну прости… Ты же знаешь, я сначала говорю, потом думаю…
- Да не обиделся я! Вот глупая… Иди сюда…
Пизанская башня из книг со страшным грохотом рухнула с подоконника на пол.
- Таки она упала, - виновато прошептал Чингиз.
- Она всегда падает… когда волнуется…