За полем – храм. Деревня Воскресенки.
Охотный ряд. Дневная суета.
Движенье петербургского моста.
Балтийский пляж, изогнутый и тонкий.
Европа – благочинна и чиста.
Гортанный крик арабского ребенка.
В оазисе – резная тень листа.
Пурга, как целлофановая пленка...
И мошкара, что по тайге звенит,
И черноморский отпускной гранит,
И тучные Америки просторы,
И блеск озер карельских ледяной –
Моя страна встает передо мной,
Когда я ночью открываю шторы.
1.
За полем – храм. Деревня Воскресенки.
Таких названий больше в мире нет.
Над нею льется благодатный свет,
И облака сияют каждой кромкой
небесных золотистых эполет.
Приди туда с вопросом и котомкой
И получи краюху и ответ,
И звон послушай – добрый и негромкий.
Перекрестясь светло и многократно,
На электричку сядешь, и обратно
поедешь. До свиданья, Красота!
Зов тишины, как музыка прибоя,
В тебе... и с ним не властны над тобою
Охотный ряд. Дневная суета.
2.
Охотный ряд. Дневная суета.
Я здесь всегда хочу подняться выше
И с «Метрополя» увидать, что крыши
Окрашены в зеленые цвета,
как будто тут земля и небо ближе,
и между ними – только пустота,
прочерченная блеском ярко-рыжим
далекой колокольни и креста.
А впрочем, и не может быть иначе –
В Москве с утра прозрачно, как на даче.
И даже даль хрустальна и чиста.
И воздух пахнет пряником и чаем,
И, кажется, я ясно различаю
Движенье петербургского моста.
3.
Движенье петербургского моста
Своей неотвратимостью от века
Естественней старенья человека,
падения осеннего листа,
секундной стрелки медленного бега.
И кажется, уже не наверстать
Упущенного, канувшего в реку,
не стать великим, праведным не стать
в разорванном навек пространстве вер...
Но милостив был древний инженер,
И утешая сердце, как котенка,
пролеты вновь смыкаются, легки,
И ждет воды стремительной реки
Балтийский пляж, изогнутый и тонкий.
4.
Балтийский пляж, изогнутый и тонкий,
Колена сосен, бледная заря,
На улицах – витрины янтаря,
И каменно-любезные эстонки
над вымытыми плитами паря,
похожи на куски остывшей пшенки.
...Как все-таки народы без царя
Напоминают злобного ребенка!..
А мы уже белесыми висками
Сроднились с серебристыми песками,
И любим не людей, но лишь места.
Где наша юность давняя дивилась
Тому, что здесь впервые нам явилась
Европа – благочинна и чиста.
5.
Европа – благочинна и чиста.
В ней все уютно, все имеет меру,
А помнится когда-то тамплиеры
Несли по миру знаменье креста,
И кровь лилась за таинство и веру,
И континент морями прирастал,
Распространяя на земную сферу
Канон суровый римского Христа.
Но минул срок поститься и говеть,
Назад качнулась маятника медь,
Народы колыхнулись ей вдогонку,
И вопреки всем прожитым годам
Звучит под витражами Нотр-Дам
Гортанный крик арабского ребенка.
6.
Гортанный крик арабского ребенка,
Идущего с друзьями в медресе,
Разбудит камни в утренней росе,
От стен высоких отражаясь звонко.
Здесь веры все, народы, расы все
Переплелись причудливой плетенкой,
орнаментами, прядями в косе
на голове танцующей девчонки.
Здесь были все – пророки и мессии,
И кажется, в пространстве Хамидии,
Вновь ждут богов торговые места.
Недвижен воздух. Все спокойно ныне,
Но все же чуть трепещет над пустыней
В оазисе – резная тень листа.
7.
В оазисе – резная тень листа
Лежит на красном грунте прихотливо.
Отсюда до Бенинского залива
Немеряная Африки верста.
Подобострастный негр (и говорливый),
Лоснящийся смородиной с куста,
В саванне нам показывает гриву
И нервный кончик львиного хвоста.
Весь прочий лев в траве не виден, нет.
Он затаился и пасет обед –
Дурного антилопьего теленка.
Отснимем кадр, а завтра – в самолет.
Нам Африку на память завернет
Пурга, как целлофановая пленка.
8.
Пурга, как целлофановая пленка,
Затянет мутью темное окно,
Как будто жизни долгое кино,
Не выдержав, оборвалось, где тонко.
В стакане грубом – хлебное вино,
А на столе истертая клеенка...
Застряв в степи, по сути все равно,
Что даст на закусь шустрая бабенка.
Какой ни есть, а это образ дома,
Хранилище гулящего генома,
Он все грехи отпустит, извинит.
Приветит нас своим холодным светом,
Псалом споет – зимой пурга, а летом
И мошкара, что по тайге звенит.
9.
И мошкара, что по тайге звенит,
И рек золотоносные потоки,
И стертые до дыр маршрутов кроки –
Все это вечно горожан манит
и обещает магию дороги,
туманных сопок акварельный вид,
румянец поварихи-недотроги,
и в рюкзаке домой – воробьевит.
Отправься в путь за сказами Бажова,
А будет хорошо или лажово –
То «как Архангел небо подсинит»...
Но коль погоды и не будет даже,
Фольклор таежный околдует пляжи
И черноморский отпускной гранит.
10.
И черноморский отпускной гранит
Эвксинского был Понта побережьем,
И там, где мы арбуз хрустящий режем,
Колхида утомленная лежит,
растоптанная тапками приезжих.
Я вижу – стрелка на часах дрожит,
поскольку не во времени, а между
времен наш суетливый век прожит.
Из этой долгой, медленной страны
Ушли титаны, и не рождены
покуда боги. Только разговоры.
Но будет день. И пробудится мир,
И канут в Лету – приторный эфир,
И тучные Америки просторы.
11.
И тучные Америки просторы,
Мне привелось – я тоже повидал.
В залив Гудзонский камешки кидал,
(Монетки стало жаль – теперь не скоро
увижу вновь бетонный карнавал,
мычащий от ментального запора).
Я трех сакральных букв не начертал
На граффити гарлемского забора...
...Свои пусть пишут. На вселенской свалке
Мне русских букв оставить было жалко,
И я увез их, как всегда, домой.
А дома медь из моего кармана
Да примут мгла валдайского тумана
И блеск озер карельских ледяной.
12.
И блеск озер карельских ледяной
Не красотой, а призраком всплывает
Для тех, кто эту землю забывает,
Родня себя с любой другой страной.
Как долго, пуповину разрывая,
Отсюда шли и ехали стеной
За миражами будничного рая!..
... Не вспомнить лиц, у тех, кто встал спиной.
О, сколько раз я падал! бился сколько!
И оскользался на родных проселках,
Вином тиранил душу и виной...
Но избавляя от стыда и гнева,
Пречистая и светлая, как Дева
Моя страна встает передо мной.
13.
Моя страна встает передо мной,
Державна, широка и неизменна,
Когда из экзотического плена
Я возвращаюсь наконец домой.
Просвеченный таможенным рентгеном,
Беру багаж с липучею каймой
И еду по асфальтовой прямой
К родным деревьям, фонарям и стенам.
Здесь Родина. Родные ждут меня,
Не гасят в окнах желтого огня,
Заварен чай, готовы разговоры...
Как будто вдруг окончено кино.
Но вновь стучится мир через окно,
Когда я ночью открываю шторы.
14.
Когда я ночью открываю шторы,
Мне виден парк и спящая Москва,
А в облаках, угаданы едва,
Лежат небес зовущие просторы.
И у меня кружится голова
От ощущенья этой бездны черной,
И я шепчу несвязные слова,
как будто подбираю ключ узорный
к замку, что открывает главный путь,
ведущий никуда... куда-нибудь,
Туда, где был когда-то я ребенком,
стоявшим у начала всех начал...
И поле перешел. И увидал:
за полем – храм. Деревня Воскресенки.