Нас утро втречает прохладой (1971) (окончание) (Проза)

…падажди-и, пастой еще немно ..ж ..ка, пасидим с товарищами у-у.. костра…». Ха-арошие слова… еще бы… батончик «городской» и… грамм триста «докторской»… Yesterday, all my trobles seem so far away…
… та-ак, Лешечка.., ты опять поплыл, ты еще станцуй что-нибудь….
Ну и поплыл, ну и что? А что еще делать, как не плыть? Хреново, конечно, квасим уже какой день. Тебе сколько, родимый? Шишнадцать? Сколько-сколько?? И ты уже самогонку жрешь, падла!
Когда же это все началось?.. я начал засыпать…

… закончив 8 классов, я получил от родителей подарок – часы! Вот деньги, выбери сам, сам реши – какие, лучше поезжай в Гостиный, там и найдешь! Конечно же отец не мог не посоветовать: «Ракета» или «Полет», это то, что нужно! Эх, папа, папа! Уже тогда я знал, что кроме этих двух названий других не было.
Купил. Ехал домой и любовался хромированным корпусом – первые часы! Секундная стрелка бодро бежала по вечному кругу.
Иду дворами от метро к дому, надеясь встретить кого-нибудь, надо же похвастаться. Встреча – состоялась.
Сашка Толкачев, местный хулиган и боксер, на пару лет старше, вроде бы ровесник, но… Но пара лет в том возрасте тогда была существенной разницей.
Он не читал Ремарка, думаю, даже и не знал кто это, зато он был в джинсах! В тех самых, в синих, в настоящих! И в замшевых ботинках плэйбой!... Я в своих рижских тэхасах автоматически опускался на нижнюю ступеньку лестницы молодежной иерархии.
- Здорово, Леха, куда рулишь?
- Привет, да вот, видишь, часы купил, предки напрягли.
- Ну чего, бля, надо обмыть покупку, а то носиться не будут! Есть чего-нибудь?

У меня оставалась сдача, пара рублей, может быть. Ну вот, Сашка Толкач предлагает вместе выпить, как же не согласиться!
Тянуло меня к этим парням, тянуло почему-то в эти сомнительные компании, к этим ребятам, которые уже не раз отметились в милиции, к этой темной стороне жизни, которая сейчас называется «криминал». Некоторые сашкины кореша уже побывали в тюрьме, я открывал для себя новый словарь: зона… крытка... петух…

Взяли бутылку «Солнцедара». Чернила - так называли красное крепленое вино, портвейн. Тогда я еще не знал, что настоящий портвейн принято пить, сидя в кресле-качалке у жарко пылающего камина в собственном доме, в зале, обшитом дубовыми панелями, держа высокий стакан в одной руке, а другой поглаживая по загривку огромного дога. Не знал этого и Толкач. Тут же, напротив гастронома, в грязном подъезде пятиэтажки, на втором этаже у окна он зубами отплюнул пластмассовую пробку и протянул мне: давай! Горни!
Я сделал несколько глотков, пролил на рубашку - опыта не было.
Сашка запрокинул голову – бутылка наполовину опустела.
- Леха, не ссы, не все сразу, научишься. Давай-ка покурим!
Мы затянулись болгарской «Шипкой». Башка стала уходить куда-то, я только начинал курить тогда – вино с табаком делали свое дело.
- Леха, чего ты все дома да дома? Валерка говорит, книжки, бля, читает, а мы вчера Зинку, бля, тренькали, знаешь да? ну из этого, девятого вашей школы, все цыпочкой прикидывалась, а оказалось ее Димка, из 6-го по Алтайской, харит почти целый год, мы с Валеркой обоссались от смеха, на чердак ее притащили, прямо над её квартирой, она - ах, что вы! ах не могу! а потом все могу: и-так! и-сяк! и-туда! и-сюда..! Леха! ну чего, заснул, что-ли? Давай, ебнем! Ты как? Бабу-то дрюнькал уже? Давай, пей…
Я загорнил снова.
- Сань, я п-пойду, предки должны вернуться..
- Леха, давай! Главное – не ссы, если телку нужно – мне говори, если кого отпиздить – запросто!
- Сашка, а вот джинсы… если. Ну… купить. Сможешь достать?
- А чего доставать-то? Капусту гони – и всё. Обижаешь, Лешка, я тебе все, что хочешь достану, только, сам понимаешь – не бесплатно. Штаны эти – стольник, не меньше.
- Чего? Не понял, какой «тольник»?
- Стольник – сто рублей значит. Если не новые – ну 60-80.
У тебя же пока нет, правильно?
Я побрел домой, мечтая о синих американских джинсах. «Wrangler», «Levis»… Не названия, а какая-то музыка! Часы меня уже не интересовали.
Дома мне стало плохо. Слава богу, родителей не было. Я то, как труп лежал на кровати, то вихрем срывался к унитазу. Никогда! Никогда больше! Никогда, никогда и никогда! Боже! Как мне плохо! Никогда…
Время внесло свои коррективы.

Я открыл глаза и помотал головой, стряхивая воспоминания. Спал я, что ли? Да, задремал слегка… А солнце-то пригревает, действительно весна! Вон и Амбал во сне улыбается… Так, надо бы съесть что-нибудь… Смотри-ка, еще колбасы кусок остался! Ладно, выпьем и закусим! А Вовка пусть спит…
Я подкинул веток в огонь, прикурил от головешки и снова сел к огню. Затрещала хвоя, пламя взметнулось ввысь. Пламя…. Вот тебе и пламя…

Пионерлагерь, в который меня под конвоем привезли в том августе, назывался «Пламя». Из искры возгорится пламя, да? Вот оно и разгорелось! С парнями я сошелся быстро, моего возраста, тоже десятый класс впереди. И в первый же вечер моего пребывания в отряде Саня Алексеев потащил меня на танцы: «…пойдем-пойдем! Бабцов наших получше разглядишь! Собирайся!».
Белая нейлоновая рубашка шуршала и потрескивала. Это был подарок моему отцу от дяди Димы – привез из своих заграничных поездок. Отец надел ее пару раз, но потом она перекочевала в мой гардероб.
Мы вошли в клуб. Я осмотрелся. Колонки орали «Шизгарре». Пионеры рубили шейк. Особенно выделывались малолетки – сам от горшка два вершка, а смотри-ка, как наяривает! Я не очень любил такие плясы, разве что под стаканом портвейна прыгал вместе со всеми. Подождем чего-нибудь медленного, интимного, так сказать…
- Сань, это кто? Вон та, в красной юбке?
- Светка. Вроде Здоровый на нее глаз положил, надо у него спросить…
- А вон та, грудастая?
- Ты чё? Это поварихи дочка, та еще проблядь, даже и не суйся, потом не отвяжешься!
- Во! А это что за краля?!
- Леха, а эту попрошу не трогать! Оксана это. Как говорится – занято! Ладно, я пошел, ты тоже не теряйся!
«Поющие гитары» медленно выплывали из черных мембран динамиков.

«Словно сумерек наплыла тень:
То ли ночь, то ли день…»

Ну что ж, пойду и я. Вон ту, пожалуй, в зеленой юбке. Как-то она одиноко сидит, бедняжка. Юбочка, кофточка, стрижечка короткая…
- Потанцуем?
Она подняла голову, встала и доверчиво положила руки мне на плечи.
« Какая симпатная, вся в веснушках…»
- Тебя как зовут?
- Люда…
- А меня Алексей. Ну, Леша, то есть. Давно здесь?
- Вторую смену. Я здесь каждый год. Папа в НИИ. А ты?
- Мать с сестрой на отряде работают. Меня и затащили…

«Вот и стоим, притворившись, вдвоё-оом,
Что есть любовь, что ею живее-ем…»

Вокруг топтались пионеры и школьники. Саня издалека подмигнул мне. На плече у него лежала Оксана.
- А ты в какой? В девятый?
- Не-ет, в восьмой… я еще маленькая…
Девчонка смотрела на меня снизу вверх, застенчиво улыбаясь, как бы приглашая улыбнуться и меня своей шутке. Она мне понравилась сразу, безоговорочно. Конопушки эти, глаза зеленые, котенок такой маленький. Хотелось взять и посадить ее на ладонь. Или спрятать за пазухой.
- А знаешь что, маленькая? Пойдем гулять, а? Не здесь, на озеро, за территорию…
- Когда? Сейчас?
- Нет, Людка, не сейчас.., потом. После отбоя…

* * *

- Ну …чего там? Мы еще не в Бразилии?
- В Австралии! Чего дальше?.
Вовка, как медведь из берлоги, вылезал из-под еловых лап, которыми я его прикрыл. Взгляд был осмысленный, но мутный.
- А чего ты такой агрессивный? Замуровал ты меня хорошо… Ну проснулся я, думаю, товарищ накатит рюмочку. Мне вот море снилось, плывем куда-то. На лодке. Вроде в Бразилию… Пальмы, бананы, туземки разные… А ты чего такой психованный-то? Обидел кто? Или как?
- Да нет, все нормально, Вовка. Я тебя ждал. Чего-то, бля.., воспоминания нахлынули… ну и выпил слегка…
- …оч-чень мудрая мысль… может быть. Хочется верить, что мне тоже найдется пара глотков этого напитка…

А потом началась война. Взрывы грохотали где-то рядом, по веткам стучали то ли осколки, то ли ошметки земли. Это что, американцы? Распахнув глаза друг на друга, пытались понять, что происходит и откуда стреляют. Перебравшись в воронку, а их здесь было много, стали соображать.
- Что за херня? Чего – война, что ли?
«Ба-абахх!!»
- Дурак, что-ли, какая война? У нас же с ними мир…
«Ба – ба-ммм!»
- Так смотри, самолетов нет, значит… не бомбежка!
- А стреляют??!
«Ббу-умм!!»
- О-о-ооо, Леха, твою маттть! Я понял!! это полигон какой-то рядом, вот они и упражняются!
- А чего по нам-то?
- Вообще охринел?!! Да не по нам! Они, что, знают, что МЫ здесь? Запретная зона, наверное! и как мы сюда влезли?
- Как-как! – молча, вот как мы сюда влезли – ты был с похмела, а я … ну тоже.., потом охранял твой сон.., предаваясь воспоминаниям…

Пальба прекратилась внезапно, также, как и началась. Мы лежали на дне воронки, глядя в закатное небо.
-Ну что, пошли, что-ли?
- Куда?
- Ну как куда!? Туда! Может там у них снайперы требуются, вот и подработаем!
- Ага! Ты, что ли, снайпер?
- Да! а что? Хочешь я тебе сейчас вот этой кастрюлей на лбу круг нарисую?
- Так, понятно – вальты покинули колоду! Пойдем-ка, дядя, посмотрим кто это в нас минами кидался!

Мы полезли наверх по косогору. Интересное кино! Далеко внизу, под нами копошились люди, ползал бульдозер, экскаватор черпал ковшом гранитную россыпь. Надо же, делов-то! Карьер, взрывные работы, а мы-то думали!
- Слу-ушай, вот куда надо сунуться, там наверняка можно какими-нибудь чернорабочими устроиться! Ну ты, конечно, снайпером, а я лопату возьму, так и быть. Что скажешь?
- Нет, Леханчик, сюда мы всегда успеем, место теперь знаем. А сейчас мы с тобой пойдем на промысел под названием «хрусталь». В данный момент мы имеем две бутылки по 12 копеек, чуть-чуть пожрать, а закурить – ноль целых и хрен десятых, я уже не говорю о заморских винах, о которых, как ты справедливо догадался, мы только мечтаем. Ну, что? Как идея?
Мы подошли к насыпи. Мудрый Амбал, как в воду глядел. Вдоль «железки» с обеих сторон, помимо всякого мусора, выброшенного из окон электричек, нашлись и бутылки. Да-а, страна пьет! А что делать-то! Все пьют, вот страна и пьет. Нормально. Подойдя к следующей станции, у нас были полные сумки «посуды». Карманы тоже оттопыривались.
- Ну вот, а ты боялся!
- Ладно, теперь надо сдать это добро, вон, видишь, тетка, давай-ка спросим…
«… ой! Ребята! Ну прямо цирк! Вы чего? С Приозерска? Или прям с Африки? Ой! Не могу! – женщина зашлась чахоточным смехом, - Ну прям, как негры! О, господи! Чего бутылки сдать, что-ль? Так вон, там Олька примет, может успеете, ой! не могу! где так морды-то нарисовали? …»
Мы тоже начали подхихикивать.
«Да, прямо из Африки, из Сенегала, в Зарницу играем. Ищем склад боеприпасов и пионерское знамя, украденное колонизаторами. Не знаете – где?»
Вовка придвинулся на опасное расстояние и нежно дотронулся до её руки: «Скажите, пожалуйста…».
- Ты че, длинный!? Вообще охуел? Щас тебя мой мужик пригреет топором-то! Куда лапы тянешь?!
- Да, что вы, я просто спросить…
- Ну вот и давайте! – спросить! щас, бля, спрошу обоих! малолетки херовы! а ну-ка, пиздуйте отсюдова!...
Самогон еще гулял по клеткам, страха не было, лишь какой-то дурацкий юмор: тетенька, мы же ведь – узнать… и…
- Я тебе щас дам – «тетенька», я , блядь, щас узнаю кто вы и откуда! Срань малолетняя!
Что-то мне стало не нравится в этом диалоге. «Вовка, давай-ка валить отсюда, зачем нам новые проблемы?...»
«А может ты и прав…».
- Значит, как?.. по этой улице и потом… направо?.. Спасибо, тетенька..
-Ага, давайте-ка отсюда на хер, мальчики… мне не попадайтесь…
- Конечно, уходим, уходим… Леха, у нас еще по глотку есть, отметим начало новых свершений!
- Давай! Тару бы сдать.
- Ну что, вперед?
- Только, сначала, направо…
Сиротливая лампочка тлела над магазинной дверью.

Мы вошли и осмотрелись. Магазин этот мало чем отличался от предыдущего, разве что винных этикеток было побольше. Те же сладкие подушечки, те же буквари. Из железного ассортимента вместо ведер здесь были топоры. С косами они смотрелись, как серп и молот. И – никого.
- Здравствуйте! – сказали мы хором.
- Ой! И вам не хворать!
Откуда появилось это чудо, мы так и не поняли. Наверное, как обычно, с небес.
Я так и обалдел: Милен Демонжо?! Ну ничего себе, как похожа! Это же она! Не может быть! Где моя шпага, господа? Я не верю своим глазам! Милен Демонжо! Боже мой! Я вскочил на коня и помчался в Лувр. Я люблю вас, миледи!
- Что, мальчики, тару принесли? Ой! не могу! Вы чего – шахтеры, что ли? Ну, ребята, насмешили! Откуда, молодцы, прямо из забоя..? Бутылки вон там ставьте, ящики в углу.

Женщина была настолько сказочной, что не укладывалось в голове. Собственно говоря, голова у меня уже отлетела. Перед собой я видел распахнутые насмешливые глаза и глубокий вырез кофточки.
- Что молчишь-то, стахановец?
На прилавке белел открытый журнал. Так, понятно – «Иностранка». «Она. Еще. И читает! Как интересно! С такой грудью, в этой пустыне, в этом вигваме – она еще и читает! И даже не журнал «Юность», а «Иностранную литературу»! Пол-царства за коня!»
- Да мы, это, как бы вам сказать …
- Ну, вперед, шахтер!...
Я стрельнул глазами по верху страницы – «Немного солнца в холодной воде». И здесь Франция. Ну что ж, поехали!
- Вы извините, Оля! Понимаете…
– Ну, ты даешь! Мы, оказывается, уже и знакомы? Тебя-то как зовут, голубоглазый?
– Ну, вообще-то, Алексей, простите, ради бога, мы ведь тут не просто так, исследования..., э-э, разные, исторические … дело в том, что одна французская писательница, Франсуаза Саган, по неким непроверенным данным, проживала в этих краях и иногда, отдыхая от мирских забот, сочиняла свои бессмертные творения, а также известно, что она закрутила роман с местным… э-э, жителем, конюхом.., поскольку очень любила лошадей и, расставаясь с ним, то есть, с конюхом этим, подарила ему на память золотой портсигар с монограммой, пол-бутылки Шабли, мешок французских трюфелей и секретный рецепт одного жульена, известный лишь повару любовницы директора…то есть не директора, а… этого.., как его, коменданта Бастилии, а тот, в свою очередь, однажды напившись Бургундского, прострелил ногу своему конюху… э-э, ну это уже не важно. Так вот конюха этого, ну, не этого, а того, первого, который с Франсуазой, мы и ищем - не встречали?
Вовка уже давно пристроился на ящике в углу и задумчиво рассматривал бутылочные ряды.
- Алексей, значит? Алешенька-сынок? Да-а, Лешечка, поешь ты складно… и как ты все успел увидеть? А вы, вообще, откуда? Хотя, понятно, из Ленинграда… А ты , амбал, чего молчишь? Вон твой друг каким соловьем разливается … А чего ржете-то?
- Оля, да мы смеемся, потому что друга моего… ну, Володю, зовут Амбалом, это у него кликуха такая!
Из своего угла Вовка строил мне страшные рожи, показывая истомившимися глазами на винный ассортимент – хватит, мол, дурака валять, ближе к делу!
- Так вот, Оля, бог с ним, с конюхом этим, посчитай там, сколько и чего и дай нам, пожалуйста…
- А чего это вдруг на «ты»? Молод еще мне тыкать! Мы с тобой на брудершафт не пили!
- Сударыня! – я взял ее за руку, - простите великодушно! Я не хотел Вас обидеть! Но именно сейчас мы имеем такую возможность – выпить с Вами… на этот самый брудершафт! Кто бы мог подумать! – я отшвырнул плащ и положил руку на эфес шпаги, - Кто бы только мог подумать, что еще вчера я не был с Вами знаком! Мне страшно представить себе, что я мог пройти мимо этой славной э-э.. таверны! Что бы я делал, если бы…
- Ну ладно, ладно…угомонись. Это вас в пионерском отряде научили такие сказки рассказывать? Прощаю. Хорошие вы ребята, вижу. Ну что..? Водки? Или вина? Пьете, засранцы… хотя, чего там, все сейчас пьют…
- Мадам! Нам просто пару Бордо…
- Ладно, понятно, гасконец, помолчи. Ты, я вижу, с Франсуазой лично знаком?
- Ну.., не то, чтобы лично, но… в некотором роде..
- Ну, понятно… понятно. Кстати, этот конюх ваш, которого вы ищете, жив и здоров, Колей зовут, ну, то есть – Николя, он теперь только по-французски разговаривает, я, говорит, после встречи с Франсуазой этой, с Саган, то есть, с Саганшей, забыл все слова русские, кроме «хуяк» и «пиздык» он ничего не помнит, ну еще «ебнуть», в смысле – выпить! А жульен готовит – ну умереть и не встать! Наливает в алюминиевую кружку французского стекла, разумеется, тормозной жидкости, спирта какого-то смертельного, одеколон и еще чего-то, Шабли, наверное,- трюфелями закусит – и пошел гулять по поселку, только ботфорты скрипят да шпоры позвякивают, все в разные стороны - ждут, когда он мордой в лужу плюхнется, а он, когда канаву свою найдет, рухнет в нее, лежит и Марсельезу поет, на французском, конечно. Зато – мастер –золотые руки! Все, что хочешь починит и отремонтирует. Хоть швейную машинку, хоть танк, хоть самолет. Когда трезвый, разумеется. То есть – от ремонта до ремонта. Кстати, мост подъемный в Бастилии – тоже он починил, его еще де Голль вызывал по телефону. Которого у нас нет. Ну, что, голубоглазый, чего рот-то открыл? Я, знаешь, тоже кое-чего слаще репы видела!
- Да нет, Оль, ты… вы не обижайтесь, я ведь так, для веселья.
- Ну и ладно, орлы, я не обижаюсь, просто вот думаю… Вы куда дальше-то? Странствуете?
- Ну, в общем, да, путешествуем…

Она как-то грустно задумалась, повернулась к магазинным полкам, уставленными бормотушными бутылками, потом развернулась ко мне. И все изменилась – уже не было хохотушки-продавщицы из сельмага, свет стал меркнуть, свечи зажглись, дежурный ватник утонул во мгле… белые плечи… это лицо… эта грудь…
На меня смотрели зеленые глаза дивной женщины. Я подошел к краю обрыва и шагнул вниз.
-… ну ладно, шахтеры! У меня сегодня праздник – я вас приглашаю! Не против? Ну?! Не слышу ответа!
- Оля, а что за праздник-то? И потом…
- Что за вопросы! Вас приглашают, странники! Вы идете – или нет?
- Да-да, конечно, идем…
- Значит так – вперед, на выход! сразу налево - там фонарь - он не горит! Еще раз налево – первая калитка моя, щеколда изнутри – сообразите! Около крыльца приткнитесь, куст там есть – за него! Через полчаса – буду! Не бойтесь – выпить принесу! Вот сигареты – держите! Только там – не орать, чтоб по-тихому! Мне здесь еще жить! Убью! Все понятно – негры!?
Мы двигались к фонарю, который не горит. Ага, вот и калитка.

- Сколько ей лет, как думаешь?
- Ну, лет 27-30… а что? уже испугался? Тебя сегодня - того, Леха, готовься. Потеряешь, так сказать, невинность! Завидую, тебя выбрали.. Сам бы не отказался!
- Да не, ну ты что.., ты, что? серьезно, что ли?
- Да не ссы ты, в первый раз – самый кайф!.. Ты главное не дергайся, сама все сделает. И вообще – доверься судьбе и… велению тела! – и он заржал, довольный своей литературной находкой.
Вот это да! И что – на самом деле? Ну да, я же видел, как она на меня смотрела… Черт! Ей на самом деле лет тридцать! Ну так и что? То, что надо! Самое то… Дон Жуан хренов..!
Мы курили, сидя на крыльце за кустом. Красный огонек сигареты выхватывал из темноты Вовкино лицо – он загадочно улыбался. Та-ак, понятненько! Еще один претендент на большую белую грудь! А я-то размечтался – надо держать ухо востро!..

Стукнула калитка. Ольга появилась перед нами с двумя кошелками: «ну помогайте, что-ли, разгружайте меня, кавалеры питерские!»
- Значит так, сейчас я покурю здесь спокойно, а вы идите в дом, поставьте воду греть, такие черные и грязные вы мне не нужны, помоетесь здесь на крыльце, ведро там у двери…

Мы вошли. Три окна, занавесочки, стол, стулья, диванчик. На стене «Незнакомка» Крамского. Напротив - «Три медведя». Нет, не три медведя. Называется она... «Утро в сосновом лесу», вот как она называется, точно! Всё, как положено, как везде, как у всех. Если вы вошли в деревенский дом и не обнаружили там этих трех медведей – вы находитесь не в СССР.
В углу – магнитофон. «Астра». Уже интересней. Полки, книги… Читаем, значит, да? Та-ак, сейчас посмотрим…
Помимо классического школьного набора было много, не знакомых мне, имен. Ну, Голсуорси, положим вы меня, мадам, не удивите, читали, знаем-с.. Курт Воннегут тоже нам известен, Ремарк – понятно, уважаю вас, сударыня, а вот эти: Джон Апдайк.., Герман Гессе.., еще какие-то… Ишь ты, начитанная какая!
- Лех, ну чего ты в эти книжки уперся? Пошли за водой!
- Вовка, ну сам не можешь, что ли? Дай посмотреть, интересно…
Ух ты! А это что? Сразу-то я и не заметил. На другой стене за печкой была целая фотовыставка.
Та-ак.., Том Джонс, естественно.., «Песняры».., дальше – «Самоцветы», «Поющие гитары».., «Скальды» - даже знаю из какого журнала, а вот и Beatles, как же без них! Привет, ребята, рад вас видеть! Я начинаю уважать вас, Оленька! Х-ха-а! Шарль Азнавур! Bon jour, monsieur, я узнал вас! Джанни Моранди, Анна Герман, Мик Джаггер, Чарли Чаплин… А это кто? Борода, гитара… А, ну да, Высоцкий, вроде; из «Вертикали», он ведь тоже певец? Мерлин Монро, Прэсли.., негр с саксом.., а эта толстая, наверное, Элла Фитцжеральд, кто ж еще?.. Других толстых негритянок я не знал.
Здесь не было ни Хиля, ни Кобзона, ни Пьехи. Они, конечно, классно поют, но… Но в этот пейзаж не вписываются! Вот и весь твой патриотизм, Лешечка! Говори потом, что любишь свою социалистическую родину!

За дверью слышались голоса. Разговаривают. Это он так за водой пошел, сучара! Клинья, наверное, подбивает, кобель гребаный! Ну-ну, посмотрим потом, чей рахат-лукум слаще!

Совсем внизу, под журнальными вырезками была прикноплена репродукция. Явно не из «Огонька». Я осторожно отделил картинку от стены. Бумага плотная глянцевая, на обороте – текст не по-русски, ну, ясно, из журнала какого-то, не нашенского. Опять сладко запахло гнилым западом. Ни подписи, ни названия…
Что-то из прошлых веков, похоже… И не Россия… Шесть мужиков бредут по сельской равнине. Хотя, почему сельской? Вон, сзади церквуха со шпилем острокнечным, домики каменные… Где это? Франция? Германия? Да чего ты дурью-то маешься? Точно - кто-то из голландцев! Хорошо сказал: кто-то из голланцев! А ты что, всех их знаешь, знаток живописи!?
Так, спокойно: это, конечно же, Голландия, то есть – Фландрия, там, где Уленшпигель, вон одежды какие, явно из тех времен. Но дело не в этом. А в том, что идут они, сердешные, из верхнего левого угла по диагонали прямо в правый нижний. И все эти ребята - слепые! И видно это, как два пальца об асфальт! А идут они - прямо на свою погибель! Потому что впереди – какая-то яма! И первый, справа, уже грохнулся в эту канаву и лежит ногами кверху, только пасть открыта в безмолвном крике! Второй – в полете, ноги подкосились, еле держат, он и палку свою выронил, и на лице с пустыми глазницами ужас нарисован, и рука правая пытается цепляться за что-то, чего нет! А левой рукой он еще связан с третьим, за палку оба держатся, а у того – недоумение, еще не может понять, что там впереди, и немой вопрос застыл в его слепом взгляде… Четвертый явно что-то чувствует, подбородок задрал кверху, как у птицы селезень, но не понимает, что там впереди, что там творится!.. Ни хрена себе! Так они же ведь ещё и глухие! Точно! Ведь, если первый полетел в канаву – он бы крикнул, чтобы те услышали! Тттвою мать! Так они ещё и – немые?! Если б сказал, крикнул – так как кричать-то?
Пятый вообще спит на ходу, ничего не ведает, ему художник даже глаза незрячие шляпой прикрыл. На груди крест, распятие. И рубашка под балахоном – красная, единственное яркое пятно. Ну, а последний, шестой – вообще ни хрена не ведает, идет себе спокойненько, даже вроде улыбается!
Да-аа, ничего себе картиночка…

- Что, знакомые лица? Так внимательно рассматриваешь! Нравится?
Я не заметил, как она вошла.
- Нравится! Очень. Оля, а кто это? Я вот, не знаю, например…
- Это – Брейгель, Питер Брейгель, голландский художник…
- Ну, то, что голландец – я догадался….
- Ух ты, какой догадливый! А чего ж не знаешь, кто такой? А чего так смотрищь-то? Что – серая, да? Так нет времени по музеям бегать! Это вы, питерские, можете хоть каждый день по театрам, да по выставкам, а я тут кручусь целыми днями, как проклятая! И сын у меня больной, и отец… вон, и помочь некому! Ты сам-то в Эрмитаж часто ходишь?
- Оля, ну что ты? Не обижайся, пожалуйста. Я ничего и не говорю. Это я серый. А в Эрмитаже я сам всего несколько раз был. А как называется?
- А как она может называться? «Слепые». Или – «Слепцы». Кто как переводит. А в одном каталоге я нашла «Притча о слепых»… понимаешь?
- Да-а, интересно, надо посмотреть в Эрмитаже.
- А нету их в Эрмитаже. В Неаполе ребятки эти. Туда поезжай.
Амбал наблюдал нагревание воды в ведре:
- Ну чего? мы пойдем помоемся, не кипятить же её.
- Давайте, потом картошку чистить будете!

Через полчаса мы, умытые и даже переодетые в чистые рубашки – «…это от папки моего, одевайте-одевайте, не бойтесь, всё стиранное!», - сидели за столом, поджидая хозяйку – Ольга пошла в другую комнату «причепуриться», как она сказала.
В центре стола, застеленном белоснежной скатертью, высились три разнокалиберные бутылки – в зеленом боку «Советского Шампанского» отражались золотые медали Крымского портвейна «Массандра», низкорослая «Старка» жалась к этой парочке, стыдливо прикрываясь алюминиевой бескозыркой.
А вокруг этой алкогольной троицы переливался разноцветными красками праздник жизни!
Книга о Вкусной и Здоровой Пище была раскрыта на главной своей странице. Господин Оливье оплывал майонезными боками. Янтарно плакала красная икра. Рядом с кумачевыми помидорами зеленели свежие огурцы, в блестящей коробочке теснились золотистые шпротные солдатики. Из ветчины, колбас и сыров можно было слагать песню.
Глядя на это великолепие я задумался о тайнах мироздания. Как так? В магазинах - пустовато, а на столах – все радости мира. Дома было примерно тоже самое – серые будни не радовали гастрономическими изысками, зато праздничный стол всегда ломился от деликатесов. Откуда же всё это берется, если этого ничего нет?
- Ну что, мальчики, заждались?
Ольга появилась внезапно, бесшумно и также незаметно, как тогда, в магазине. Она вся сверкала и искрилась. Мы даже встали.
Темно-зеленое платье чуть ниже колен облегало её, слегка полноватую, фигуру. При каждом движении платье вспыхивало мельчайшими искорками. В ушах качались диковинные серьги – золотые ящерицы цепко держали в своих коготках тяжелые изумрудные капли. Волосы были зачесаны наверх . Обнимая белую шею, тонкая желтая змея сползала в тайную ложбинку на почти открытой груди. Змеиные глаза смотрели на меня зелеными точками.
- Ну и как я вам? Эй, кавалеры! Могли бы и сказать что-нибудь! Перед вами дама, между прочим!
Амбал ткнул меня ногой под столом.
- Оля! – я судорожно сглотнул, - Я в шоке! У меня нет слов!
- Нет уж, миленький, найди слова, ты уж постарайся!..
- Сударыня! Мадам. Миледи… Всю жизнь мы ищем Женщину своей мечты! Мы ломаем копья, разбиваем свои и чужие головы, бьемся в смертельной схватке с противником за обладание той единственной, что завладела нашим сердцем! И вот, наконец, тернистый путь пройден, позади сожженные мосты, разрушенные города, огонь, вода, медные трубы и тела поверженных врагов. Я нашел свою Прекрасную Даму! Она – передо мной!
Я нес это бред, не задумываясь, как буду воспринят, тысячу раз проговоренные штампованные фразы отлетали веером. Слова – чушь! Главное, что будет дальше! Неужели сегодня с ней я..?
- Оля, вы… ты разбила мое сердце! В душе моей полыхает пожар и погасить его сможет… лишь стакан.., то есть бокал вот этого напитка!
- Эх, сладко врешь, голубоглазый, но все равно приятно! Ну давайте, открывайте, что ли… Мне – шампанского!
Вовка был уже наготове. Хлопнула пробка, зашипела пенная струя, веселые пузырьки заплясали свой вечный танец.
- А что ж за праздник, Оль, ты говорила – праздник у тебя. Сдается мне, что сегодня твой день рождения?
- День рождения – да, но не мой. Сегодня 10 лет сынульке моему, Сереженьке, первый юбилей. Вот я и праздную… А вас позвала… ну так что ж, нормальные вы парни, я вижу. А здесь нет у меня никого.., одна подружка, так она сейчас в отпуск уехала… Да отец еще…
С грустной улыбкой она поставила на стол фотографию в деревянной рамке – белокурый мальчишечка смеялся в объектив, протягивая вперед ручонки.
- В Алма-Ате он, у бабушки. Должны были приехать, да не вышло, обострение у него, полиомелит… будь он проклят! Ну ладно, давайте выпьем, мальчики! За Сережку, за меня, за здоровье!
Звякнули фужеры. Шампанское ударило в нос. Мы потянулись к закускам.
- Вы не стесняйтесь, ребята, наливайте, ночь длинная, завтра все равно воскресенье – я не работаю…
Вовка плеснул всем «Старки»:
- За тебя, Оля, пусть у тебя все будет хорошо!
Огненная вода вползла в желудок и мягко зацепилась там когтистой лапой. В голове стукнул серебряный молоточек: А-вот! И-я! Я-здесь! При-шел!
« … я ведь сама из Алма-Аты.., а Ленинград! Это что-то! полюбила ваш город… и вообще, Лениград, Петербург – это ж ведь, как сказка! Вам, ленинградцам, этого не понять! Вы здесь живете, для вас это обыденность, просто жизнь! для нас – приезжих! - э-ээ…! Да что тут говорить! Нали-вай!
…приехала еще в 60-ом, хотела в институт Культуры поступить, я ведь после школы в библиотеке работала… не поступила… куда идти? - в Лениграде не прописаться, только если на завод или фабрика какая, мне не хотелось… а тут этот черт подвернулся, гад ползучий! Поженились. Сереженька родился – врожденный полиомелит! Мама родная! Как я плакала! Чуть в петлю не полезла… ну папаша нас, конечно, тут же бросил! Маялась-маялась.., долго рассказывать.., вот здесь и оказалась, в конце концов. Потом папка мой сюда приехал, так здесь и остался, тем более, что у них с мамой что-то не ладилось. А мама – там, в Алма-Ате, с Сережкой нянчится. Он то там, то здесь, перекати-поле, прямо беда-а… он ведь почти не ходит, бедный…
Ну что приумолкли, рыцари? Не печальтесь, я со своими делами сама справлюсь! Что такое – рюмки пустые? А ну наливай..!»
Старка делала свое дело. Медленно, но верно. Да на старые дрожжи! Я косел быстро. По столу бегали золотые ящерицы с изумрудными глазами. Домой? И что мне там делать? Уроки учить? Пошли вы все..!
- Оль, а отец твой где сейчас? Тоже в Алма-Ате?
- Не-е, ребята, это как раз вторая часть моего праздника – папка мой скоро возвращается! Через пару дней здесь будет! Называется это – досрочное освобождение. Ну что смотрите? Да – сидел, да - из тюрьмы едет, а что, в тюрьме не люди..?
«Тт-вою мать! Да что ж это такое!? Пол-страны по тюрьмам, что ли?».
- Извини, Оля, я понимаю, может такие вещи не спрашивают, но…
- Да не извиняйся, расскажу за что. Дело было так. Папка мой инженер, голова – всем бы такую! У него изобретений этих! свидетельства всякие, дипломы, грамоты! В общем, все время что-нибудь придумывает. Правда, не нужно это никому. Грамоты дают, а толку? Лучше б заплатили. И друг его говорит: «Ты, на Западе, Саня, давно бы миллионером стал!». Запан… запатентовать, говорит, надо… В общем, привезли им на МТС какой-то станок, помпа, вроде, то ли финский, то ли шведский, оттуда, короче, а к нему кучу разных деталей, болты там, шурупы, крепления какие-то, я не знаю, не разбираюсь. Ну вот. И приносит как-то папка домой пару коробочек, с болтами чертовыми этими, и говорит мне: «Знаешь, Оля, это как раз то, что нужно для Сереженькиной коляски!». А он как раз коляску для Сережки сконструировал, чуть ли не сама ездит, электрическая, и каких-то деталей не мог найти…
Она взяла пачку «БT», царапнула ногтем обертку, выхватила сигарету. Нервничает! Конечно, нервничает, уже было понятно чем эта история закончилась.
Амбал налил еще по стопарю.
- Давайте, за папку моего, он знаете какой умница! Дай-то бог, чтобы он скорее приехал!
Мы выпили и закурили. Сизый дым пластами слоился под потолком. Ольга встала, приоткрыла дверь.
- … ну вот, он мне и говорит: «Что делать, Оля? Крепеж этот как раз для коляски ну просто идеально подходит, что делать не знаю, ведь это воровство..», ну и так далее, честный он очень, понимаете?! Я ему: пап, тебе что дороже – МТС ваша сраная или внук родной?! Если ты две эти долбанные гайки возьмешь, что, мир рухнет? Колхоз этот вонючий развалится? В общем, можно сказать, своими руками его под статью и подвела… Взял он, короче, коробочки эти…
Она затянулась несколько раз, потом резко смяла сигарету в пепельнице.
- Ну!? А потом?
- А что «потом»? Суп с котом! Вызвали куда надо, он всё и рассказал, тут же и признался. А заложил его парторг ихний, сука гладкая, прямо так на суде и сказал: как коммунист, я не мог не сигнализировать. Сволочь! А знаете почему? Отец ему самогонный аппарат отказался сделать. Вот он и отомстил. Ну все же знают! Ну спроси у любого в поселке: почему Бергер сидит? И все скажут: его этот комуняка посадил. И не потому, что украл, не потому, что закон нарушил! – а потому что козлу этому дорогу перешел! Вот так, ребятки, мотайте на ус!
Мне резануло по слуху это «комуняка». Мои родители тоже значит «комуняки»? Неприятно как-то…
- А самое обидное, станок этот до сих пор так и не включали, так и стоит на улице, весь ржавый, раздолбанный.., я специально смотреть ходила, растащили всё, что можно.., все детали повытаскивали, а гаечек да винтиков этих, за которые отец мой трешку получил, уже давно и след простыл. Но, ничего, скоро уже вернется, мы этому лысому мерину яйца оторвем!
- А вот этого не надо! Что, опять в зону батьку отправить хочешь? – Амбал зло смотрел перед собой, - давай лучше я ему башку сверну, ты только адресок скажи…
- Ой-ей-ей! Что-то мы не туда поехали, мальчишки. Все, хватит об этом. Сейчас музыку поставлю!
Она щелкнула клавишей магнитофона - «Бесаме… бесаме му-учо….» тянул томный голос. Я посмотрел на стол. Старка, портвейн, золотые ящерицы, зеленые глаза… Все смешалось в доме Облонских. Людка, Людка… Где ты, Людка? Ты бы сейчас мне что-нибудь сказала…
Так. Пойду-ка я подышу. Я налил себе лимонаду и залпом выпил.
- …пойду выйду… ненадолго. Сейчас вернусь…
- Сходи-сходи, Лешечка, подыши, проссысь… там за кустами… А мы с Вовчиком пока потанцуем.
Ольга проводила меня насмешливым взглядом. Ага! Уже «с Вовчиком»!
Да-аа, Миледи, надо что-то делать! Я не хочу вас терять, мадам…

Я прикрыл за собой дверь и вдохнул морозный воздух. Вот он, наш северный апрель. Днем – солнце греет, ночью – лужи подо льдом. Я спустился с крыльца и присел на ступенке.
Тишина. Еле-еле слышна музыка из дома. Вокруг меня – черное безмолвие. И как здесь люди живут? Ни кино, ни телевизора – пустыня! А в тюрьму, однако, можно и отсюда загреметь. Вот ведь история! За какие-то несчастные шурупы – три года! Бред какой-то!
А ведь, действительно, если уж на то пошло, пол-страны можно сажать. Все, чего-нибудь, да тащат с работы. Гитару свою, получается, я тоже украл?
Когда мы с Жоркой созрели для того, чтобы играть на школьных вечерах, захотелось электро-гитару. О том, чтобы купить не было и речи! Делать надо самому. Но не просто звукосниматель поставить на деку фабричной гитары фабрики Луначарского, а сделать именно такую - плоскую, рогатую, с пластмассовой панелью на корпусе, со всякими кнопками и переключателями…
На Боровой, в бывшей лютеранской церквушке, находились столярные мастерские. Отец был там начальником. Я поговорил с ним. Странно, но он согласился.
Мне выпилили корпус из буковой панели. Тяжелая, увесистая, форма – как у Маккартни. Шлифованное дерево приятно холодило руку.
Что ж получается – кому три года, а кому – играй, гармонь?!

Сзади открылась дверь. Амбал, шумно дыша, прогрохотал по ступеням. Сморкнулся, икнул, потом зажурчал у кустов.
- Ну чего ты тут расселся? Иди! Евреечка эта, похоже, только тебя и ждет!
- Ты что? Серьезно? А как думаешь… Подожди, я не понял: что значит – «евреечка»? Ты о чем? И вообще…
- А чего непонятного? Бергер, по-твоему, что? Фамилию слышал? Ясное дело – еврейка, жидовка! Да иди ты, наконец, потом думать будешь!
- Чего ты несешь? Мне все равно, кто она!
- Ну вот и иди, раз все равно!
Я вернулся в дом. Ольга сидела, откинувшись на спинку стула – нога на ногу, рука с сигаретой на отлете, в ушах матово поблескивали золотые ящерки. Она с прищуром смотрела на меня.
- Ну что, гасконец, вы бы хоть о себе что-нибудь поведали. Откуда? Кто? Чем занимаетесь? Сколь дней уже работу прогуливаете?
- Какую работу? В десятом мы, из дома, вот, дернули…
- Да ты что?! Так вам еще и восемнадцати нет? Мама родная! Малолеток пригрела! Значит, в школе еще? Да-а, такого у меня еще не было… Ну да ладно… Не грусти, Алешенька-сынок, все будет нормально. Вон и Вовчик пришел! Наливайте, мальчики, будем веселиться!..
Мы наливали… выпивали… Ольга погасила верхний свет и зажгла зеленую настольную лампу. Полумрак требовал действий…
За окнами завывал ветер. Я сидел в тепле, сытый и пьяный, курил сигареты «БТ»и смотрел в упор на роскошную женщину в сверкающем платье. Море мне было - по колено.
Магнитофон запел про алешкину любовь. В углу под лампой Вовка делал вид, что рассматривает журнал.
Я подошел к Ольге и протянул ей руку. Она встала и, качнув бедрами, изображая медленный танец, обняла меня за шею. Губами я коснулся её уха…
«…вот так, миленький.., хорошо.., что ж ты боялся?.. а я ждала все время... я вам здесь постелю… а ты потом ко мне приходи… да не бойся, не съем, Лешечка… приходи…а про еврейку я слышала… наплевать… только не еврейка я, немка… а у тебя есть кто-нибудь?..» - её пальцы мягко царапали мой затылок, - «…ну и ничего… сегодня познакомились - завтра разбежимся… немцы мы… Екатерина поселила, а товарищ Сталин выселил… не слышал про такое? … э-э, ты еще многого не знаешь, молодой еще… приходи, ласковый мой, я ждать тебя буду…».

Моя рука скользнула вниз по её бедру, она прижалась ко мне плотнее.

«Как же быть? Как быть? Запретить себе тебя любить?
Не смогу я это сделать, не могу-уу…»

В углу зашевелился Амбал:
- Слушай, Оль, вы тут танцуйте… а я, пожалуй, спать пойду? Где мне можно приткнуться?
- Ах, да, конечно, Володя.., пойдем, я тебе покажу, там светелка такая есть… ты не против?..

* * *

Ветер за окном гудел, как умалишенный. В оконное стекло, время от времени, стучала ветка соседнего дерева. По потолку метались причудливые тени.
- …ну-у, пошли вы, значит.., ну чего дальше-то? ну, рассказывай, рассказывай, ужас, как интересно..!
- …ну вот, вышли за территорию, на озеро сначала.., потом дождь начался.., ливень, гроза жуткая. Мы под кустом спрятались, под деревом каким-то.. ну, я ее и поцеловал…
- …ну!? а дальше?
- Ну, чего – «дальше»? Вернулись потом, а нас воспитала поджидает, хорошая такая тетка, мы все мокрые, хоть выжимай, а она нам чаю горячего, переодевайтесь, говорит, в сухое… в общем, даже не спрашивала ничего… только, говорит, очень далеко не забредайте…
- … а потом?
- Потом… весь лагерь знал… Потом смена закончилась. Разъехались по домам все.
- А вы?
- Так мы в Ленинграде рядом живем, недалеко, за полчаса дойти… Любовь, в общем… Встречались, гуляли… с уроков друг друга сдергивали. Приду, помню, в ее школу, класс найду – тук-тук! А мне Людмилу Шивалину, ее бабушке плохо, срочно домой! Ребята-то все знали, конечно, а учителя, ничего, верили… Письма писали.., она мне по почте, а я – по утрам ей в ящик опускаю…
- …да-аа… Романтично как! и ты, значит, бросил её?
Я лежу на раздвинутой диван-кровати, простыня свисает белым углом, на стуле стакан с крымской Массандрой. Облокотившись на подушку, рядом Ольга. В левой руке подрагивает сигарета.
Я смотрю в потолок там мелькают кадры: дорога… ливень… озеро… Людка… и её запрокинутое лицо с каплями дождя.
- Чего ты пристала? «Бросил – не бросил»! Тебе-то что?
- Уу-хх ты! Разговорился как! Не хами мне, сынок! Молод еще! Завтра утром, то есть уже сегодня, раненько, я вас подниму, и попиздуете вы дальше, ребятки! И нечего на меня пасть открывать!
Я молчал. Мне стало противно.
Она резко воткнула сигарету в пепельницу.
- Ладно, не будем ссориться, нам с тобой делить нечего, ебака грозный. Сейчас спи, давай, завтра рано вставать!
Как в ней сочеталось все это?! С одной стороны - интересная женщина, элегантная дама, то вдруг сельмаговская продавщица с матом и жлобскими замашками, которые я ненавидел. Ладно, надо бы заснуть…
Ветка неутомимо стучала в окно. Я провалился в сон.

* * *

- Вставайте, ребята! Вста-ава-а-ай-те! Ну, давайте, миленькие, давайте! «Один раз в год са-ады цветут…» Чай готов, поешьте, я уже погрела вам, ну! Веселей, веселей! «Один раз в год …» В лесу отоспитесь!
Я видел её свозь дверной проем: халатик фланелевый, толстые шерстяные носки, конский хвост. Той, вчерашней Миледи уже не было. Ольга возилась у плиты. Звякали ножи-вилки, что-то шипело на сковородке.
- Паа-дъём!
Я плеснул в лицо холодной водой, взглянул в зеркало над умывальником: да-а, видок еще тот. Хоть сейчас вешай на стенку – «Они мешают нам жить!»
Откуда-то из недр дома появился Амбал. Мы посмотрели друг на друга с немым изумлением. Какой-то он странный… А, вообще-то, оба с похмела, чего тут странного?
- Ну, давайте-давайте, садитесь, нечего друг друга разглядывать! Ешьте, полно всего, мясо вон берите.., а потом, мальчики, вперед! вы уж не обижайтесь, сами понимаете, мне здесь еще жить…
- Оля, ты извини, а может… - Вовка не успел договорить, Ольга достала мутную бутылку.
- Это вам «на посошок», как говориться, так уж и быть, вижу, что плоховато… и давайте, ребятки, идите, пока не рассвело, пока никто не видит… я вам там собрала кое-чего из еды… идите, милые…
Как-то она слишком суетилась, нервничала, что ли…
Я взял бутылку, плеснул в два фужера. Подумал – и долил до краев: пропадать, так с музыкой!
- Ты чего хулиганишь? Чего так круто?
- Не хочешь – не пей, дело твое!
Я звякнул своим фужером о Вовкин, посмотрел на Ольгу сквозь тонкое стекло и залпом выпил. О, черт! Опять самогонка! Да крепкая, зараза!
Когда мы подошли к калитке, мне уже не хотелось никуда идти. Снова всё стало по барабану. Заплясали веселые искорки, саксофон заплакал протяжно, Чарли Чаплин приподнял свой котелок: «Зза-ходи!»…
- Ну все, мальчики, не поминайте лихом! Давайте, ребятки, вон туда, как раз к лесу выйдете…
Она ткнулась губами мне куда-то в нос, потом задержалась взглядом на Вовкином лице: «…все!… все, пока… прощайте… идите!»

С одной стороны небо уже розовело восходом, а с другой – чернота непролазная! Вот ведь природа, как все интересно устроено!
…а грудь у неё!..
…может подумать все-таки о геофаке в универе?…
… а если вернуться?...
- Лехан, ну как? Как впечатления? Что скажешь?
- Чего говорить-то? Ты будто сам не знаешь?
Мы вяло брели по дороге, поселок остался позади, впереди виднелись верхушки елей. Ботинки гулко стукали по замерзшей грязи, порой под подошвой трескался ночной ледок на маленьких лужицах.
В лесу опять стало темно, сквозь стволы еле-еле виделась полоска начинающегося дня.
- Давай-ка привал соорудим. Поспать надо. Сейчас утренник устроим – и в койку! У нас и бухалово есть, я проверил, она молодец, позаботилась… Только сначала найдем койку эту.
Какой-то он был странный, дружочек мой, пиздюк карагайский. Заботливый слишком. Амбалище хренов…
- Леха, смотри! Это то, что нам нужно! Нет, ты только глянь – это же почти готовая хата!
Прямо среди леса на пригорке перед нами высились две стены. Сохранившийся угол и полуразрушенные стенки высотой не более полутора метров. Какой-то заброшенный дом. Здесь была комната. В углу, возможно, стояла кровать… или кресло… или еще что-нибудь. Что это? Откуда в лесу каменный дом?
- Ну вот, видишь, я же говорил - мы на финской земле. Жили здесь финики, а мы их – рр-аз - и вытурили! Нечего по русской земле ходить!
- Что-то я не понял? Причем здесь финны?
- А ты не знал, конечно. Ладно, потом расскажу. Сейчас соорудим жилище себе, выпьем-закусим, покурим не спеша… выспимся хоть нормально в этой хате финской.
Опять пригодился топор бабы Тони-проценщицы. Я обтесывал срубленную сосенку и думал, что надо бы узнать про эти финские земли. Наверное, Людка может знать! Она говорила ведь, что у нее родственники в Финляндии: то ли тетка двоюродная, то ли бабка…
А почему я об этом ничего не знаю? Серый, бля. Все умного из себя корчу, а на самом деле? Финская война? – да, читал кое-что и... И – всё. Каннельярви. Лейпясуо. Юкки… Дураку понятно, что это не русские названия.
Мы соорудили навес из тонких стволов, сверху накидали лапника - мало ли снег или дождь - и залезли под зеленую крышу.
Черт! А хорошо здесь, уютно! Разложили подаренную еду: да-а, не поскупилась хозяйка - и с праздничного стола остатки, и выпивка, и, даже, сигареты.
- Ну, давай, что ли! За потерю девственности, так сказать! С почином тебя, пионэр!
- Я сейчас опять поплыву с такой дозы!
- Ничего, зато поспим нормально, поехали!..
Трещал костер. Птицы запели свои утренние песни. Мы опять пили.

- А хорошая она, все-таки, баба – и добрая, и веселая, с юмором… и вообще…
- Ага. Все они хорошие, когда спят зубами к стенке.
- Да нет, серьезно, чего ты? Ведь классная женщина?
- Знаешь, после второго стакана все классные будут. К тому же ты ее всю ночь чирикал!
Я подвинул ближе алюминиевую тарелочку с волнистыми краями, зацепил пальцами кусок холодца. Вовка опять булькал в стаканы.
- Да не гони ты так! Куда спешить-то?
- Давай, еще по одной! Ну, рассказывай, как и чего!
- Да брось ты, чего рассказывать? Мне вот что интересно: сама -продавщица, папашка в тюряге, сын больной, а вся в золоте! А платье какое! Уж точно не фабрики «Большевичка»!
- Чего странного? Торговля. Тем более в сельмаге. Она там бог и царь!
- А чего тут воровать-то? Здесь же ни хрена нету! Одни морские водоросли да лопаты с букварями…
- Да при чем тут воровать?! Ну, ты наивный, ну прямо, как ребенок! Не надо ничего воровать, надо вести себя по-умному… Давай-ка, за удачу!
Мы опять стукнулись стаканами. Глоток самогонки влетел внутрь, как торпеда и замер там горячим облаком. Полет нормальный! Я хрустнул огурцом. Конечно же, это домашний засол – один запах чего стоит!
- Так вот… привозят, к примеру, сахарный песок, мешок килограмм пятьдесят. Итак, 50 на 90 копеек - это 45 рублей, значит сорок пять рубликов должна сдать твоя Оленька, когда его продаст. Правильно? Правильно. Она их и сдаст. Только и себе в чулок положит с этого мешка пятерочку, а то и червончик…
- … недовешивать, что ли?..
- …ну, недовешивать тоже, конечно, можно, потом разные хитрости с весами или с гирьками. Но в основном делают так: ставится ведро воды рядом с сахаром. Просто обыкновенное ведро с водой. А утром - ведро пустое - мыши выпили! И сахарок это теперь весит не пятьдесят, как раньше, а чуть-чуть поболее… Диффузия называется. Понял, дурик? И ничего воровать не надо, свой чирик в кармане, а может и больше, я не знаю…
- Все такие, да? Ты хочешь сказать, что все воруют?!
- Нет, не все. Есть исключения. Первые - это которые тупые. А вторые - это такие, как ты, Лешечка…
- Что ты несешь?! Я и торговля! Ты вообще рехнулся? - я даже поперхнулся от возмущения. Вовка выхватил из костра головешку, прикурил сигарету и невозмутимо продолжал:
- …а причем здесь торговля? Я не о торговле и, вообще, не о честности, про которую ты поешь на каждом шагу, я толкую. Я о том, что ЭТО делают все, просто одни не боятся, а другие… Вот ты, например… ты просто испугаешься сделать что-то такое, просто зассышь! Верно? Мы когда с Валеркой тебя звали в цех этот резиновый влезть – ты же не пошел, так? Потому что честный очень, да?! А когда бухали потом на хате у Савы, ты же знал на какие шиши пьем, так?! И наклейки эти взял – тоже, ведь знал откуда! Знал, ведь, что ворованные, а?! И где ж твоя честность,комсомолец хренов, твои ленинские принципы!..
«Сука ты, Вова! Сволочь! Как все это противно!..
… но ведь ты в чем-то прав, Амбалище!
… хотя – нет, воровать я точно не стал бы! И не буду!
… подожди-подожди, а ведро с водой поставил бы?.. Ну?! Только честно!
… Да. Поставил бы.
… Вот и все! и не надо рот открывать! Ты такой же, как все. И не надо из себя униженного и оскорбленного строить».
Я молчал, глядя в огонь. Вовка протянул мне сигарету, потом вылез из-под навеса, застучал топором в ельнике. Я тоже встал и побрел вниз по пригорку. Спать уже не хотелось.
Вот и утро. На сосновых иглах повисли прозрачные капли. Где-то в вышине раздавался равномерный гулкий стук по дереву - дятел, наверное? Сорока села на остроконечную верхушку, затрещала скороговоркой.
Да-а… вот и конец страданиям, вот теперь ты знаешь, наконец, кто ты есть на самом деле. И нечего было огород городить! А то, видите ли, смысл жизни он ищет!..
Надо было…
Да ничего не надо было – выпить надо, вот что. Сейчас же! Срочно!
- Леха, ну чего ты там? Обиделся? Да брось ты, было бы из-за чего! Давай сюда, продолжаем…
Мы снова чокнулись - я чайной чашкой без ручки из дома Миледи, Вовка своим пластмассовым импортным стаканом.
Что-то хмель не берет. Или я уже не замечаю ничего?
- И все-таки, она… она х-хорошая женщина. А ты всех под одну гребенку – торговля, диффузия… Я вот думаю - сейчас посидим… чуть-чуть… и я вернусь. Пойду к ней, а?
- Чтооо?! Леха, ты, что - рехнулся?!
- … только я один… ты уж не обижайся, ладно?
- Да ты в своем уме?! Что ты несешь, Леха?! У нас другие планы… и вообще… Ты соображаешь, что ты говоришь?
- П-пойду… и всё!
- Куда ты пойдешь?! Ты, идиотина, ты хоть понимаешь, что это - просто шлюха, блядь! Таких, как ты, у нее вагон, весь поселок и пол Ленинграда! Ну, встретился молодой, необъезженный – бабе ж надо, без мужика она! А ты и уши развесил!
- Не смей так говорить… о ней! У тебя вообще все воры и бляди! А она не такая! Всё! Я - воз… возвращаюсь!
- Леха! Перестань! Леха, она сука, шалава она, блядь, она ко мне после тебя пришла…
- Что-о?!
- Конь в пальто. Всё. Сначала ты, потом я. Всё. И давай забудем.
- Я не верю тебе..! Врешь ты..! Какая же ты сука! Что, правда?! Не может этого быть!
- Как говориться – не ты первый, не ты последний. Всё, успокойся, хватит об этом!
Я ударил его кулаком прямо по губам. Он закаменел лицом, выплюнул кровавую слюну:
- Дур-рак ты, Лехан! Я тебя, конечно, понимаю, только больше не прыгай на меня, второй раз уже будет от меня! Вали куда хочешь - не держу!
Ветки хлестали по лицу, сухие еловые сучки больно царапали кожу. Я продирался сквозь чащу, не разбирая дороги. Куда? Да все равно куда! Ненавижу! Сволочь, гад! А эта?! Шлюха сельская, блядина! Тварь! Никому нельзя верить! Никому! И сам такой же! Ненавижу…
Слезы душили меня. Из глотки вырывался какой-то клекот. Вот они, твои клятвы, Лешечка, - «не заплачу никогда!». Ненадолго ж тебя хватило, «последний романтик»! Готфрид Ленц, твою мать! Надо же, кем себя вообразил, а?!
Я наткнулся на замшелую стену - что, опять дом финский? Передо мной высилась гранитная скала, поросшая мхом. Как-то вдруг потемнело со всех сторон, умолкли птицы, вокруг стелился белый туман.
Рядом щелкнула ветка. Впереди явно кто-то был. Я замер. Высокая фигура остановилась в нескольких метрах от меня. В лиловой темноте я силился разглядеть его лицо. Что за чертовщина!? Не может быть! Бред какой-то!
Передо мной стоял Вечный Странник.
- Что ты здесь делаешь, Тиль?
Он улыбался. Бубенцы звякнули на шутовском колпаке:
- Я ищу свою Неле…
- Что ты говоришь, Тиль! Её здесь нет! Это не Фландрия, Тиль, здесь нет твоей Неле…
- … она где-то рядом…
Я прислонился в скале, стал шарить по карманам в поисках сигареты. Руки тряслись, меня всего колотило. Этого не может быть! В ту сторону я не смотрел. Но чувствовал - он рядом.
Снова звякнули бубенцы. Мне стало страшно.
- Тиль, эта страна не для тебя… здесь нет жирных каплунов, прованского масла и копченых окороков. Костров инквизиции здесь тоже нет, но здесь вечная ночь, Тиль! Мертвецы здесь пожирают живых, а живые – мертвых! Здесь нет Неле, Уленшпигель!!
- Неле – она везде… просто её нужно найти…
Я закрыл глаза.

* * *

Поезд мчал нас в Ленинград. Кроме нас в вагоне никого не было - последняя электричка. Мы сидели друг против друга на желтых деревянных скамейках, в черном окне отражались грязные лица. Я тоскливо думал о предстоящих допросах - родители… учителя… одноклассники… Все же пытать будут. Что да как?
Позади были семь дней, прожитых вне дома. Всего неделя… Целая неделя. Мне казалось, что прошло полжизни…
После Ольги мы опять скитались по лесам. Остатки с праздничного стола были съедены в первый же вечер, самогон выпит, сигареты кончились.
На работу в карьер, где велись взрывные работы нас не взяли. Сначала заманили обманом, якобы для написания заявлений, а сами вызвали милицию. Легавые приехали быстро, загрузили нас в воронок и привезли в Приозерск.
Целый день мы просидели в обезьяннике с каким-то сумасшедшим. Он клялся нам, что голову у Валентины отрезал не он, а Колька из третьей квартиры.
Еды у нас никакой не было. Менты кормить нас тоже не собирались. Воду, чтобы попить - брали из туалетного бачка.
На ночь нас посадили в камеру. Там уже был постоялец - без зубов и весь в наколках. Он рассказал нам, что «вчерась только откинулся, а сегодня обратно повязали… форшманулся, бля, даже вмазаться не успел…»
Утром нам вернули паспорта и выгнали чуть ли не пинками: «Катитесь в свой Ленинград! Нам своей гопоты хватает!»
Стало совсем кисло – даже ментам мы не нужны.
Выглядели мы страшно – кожа на лице стала шелушиться, появились какие-то бурые пятна… нечесаные грязные волосы… растрескавшиеся губы…
Решили ехать на последней электричке.
Весь день собирали посуду. К вечеру у нас, наконец, был водочный «малек», бутылка портвейна, четвертинка хлеба и пачка «Авроры».
Мы приземлились в леске недалеко от платформы, чтобы были видны часы на столбе. Выпили водку, зажевали черствым хлебом.
Уже стемнело. Рельсы отливали тусклым светом. Прямо по шпалам шла голая женщина без головы. Поравнявшись с нами, она опустилась на колени и протянула к нам руки.
- … Вовка, ты видишь?! А? Что это?..
- … не знаю… по-моему, мы с тобой приплыли… Черт, весь в кровище! И одна рука оторвана..!
Амбал смотрел совсем в другую сторону.
Со всех сторон нас окружали мерзкие шевелящиеся твари. Где мы? Что мы? Зачем все это? Скорее бы поезд…
Мы влетели в пустой вагон, кинулись к скамейкам. Я ждал, когда закроются двери. Наконец-то! Я сделал большой глоток портвейна, прислонился головой к окну и вырубился окончательно…

… стучали колеса… жидким золотом тек коньяк… в ушах у бабки изумрудные капли… топо-ор! топор укра-али!! А-ааа –а!! Во-оры! Все воры… Степаныч бьется в морских водорослях… ключи посеяла, сука!.. Томке рубят голову на крыльце… хек морож бес голов… конфеты-подушечки, токари-фрезеровщики, старухи-процентщицы…. ветка стучит в окно… а-ааа! …не надо! Это не я, это Бергер сделал! Какой Бергер? Брейгель! … сардины из Марокко! Если новые, то стольник! Какой стольник? Сталин! Ленин и Сталин – близнецы-братья! …в апреле всегда холодно… Партия – наш рулевой! Миледи? Почему вдруг Миледи? Франсуаза! Не было никакой Франсуазы… Я ключи забыл, мама… Здесь вам не равнина, здесь климат иной..! вот так, миленький, вот так, не спеши, вот так… Наливай, дружище! Пятерик, от звонка до звонка, ей-богу! …жидким золотом тек коньяк… Где же твои ящерицы, твои зеленые глаза? Где твои слепые странники? Почему, Людка, почему так? Где ты была все это время? …джин сверкал, как аквамарин… За что?.. Ты же воевал, папа… Как же быть, как быть? Запретить себе тебя любить… Ведро с водой? Вон там поставьте, в углу… Пат. Патриция Хольман… Нет, я буду у Фреда… или в кабинете… химии? Зачем? Оставьте меня… Филологический… Все воры! Ненавижу! Убью, сука! Ненавижу… Джин, как аквамарин… Ром, коньяк… дайте мне рому… Что ты здесь делаешь, Тиль? Неле? Нет, ее здесь нет… не знаю, может на озере… Дождь? Да разве это дождь? Смотри, какая радуга, Людка! Ты куда, Людка? Я ведь еще не приехал…

* * *

Мы стоим на перекрестке. Вовке - сюда, его дом рядом, мне – туда, чуть подальше.
В доме, где Аптека светится одно окно. Из открытой телефонной будки выбежала кошка. Коту звонила, наверное...
Мы боимся расставаться.
- В следующий раз побежим летом, - я пытаюсь шутить.
- В следующий раз побежим из колонии строгого режима, - отвечает Амбал.
- Ну, что? До завтра? Придешь?..
- Если в живых оставят… А ты?
- Аналогично….

Парадная встретила меня знакомыми запахами. Я поднялся на второй этаж, прислушался у двери. Тишина...
И я нажал на кнопку звонка...

Peschiera del Garda, Italia, 2008