Ррррр… мне тоже хочется чулочки в сеточку или квадратонитевидными рисунками под юбкой, больше напоминающей пояс. Да чтоб у мужиков глаза стекленели, и отвести их не могли от груди, фривольно наползающей на край бордовоизысканного лифчика и нагло декольтированной кофточки.
Пока же, я стою перед мордой белоснежного автомобиля и катаю языком слово, раздражающее всё больше и больше, бьющее по губам. Номера звучат сейчас, оказывается, по-разному, не только номерами, а вот как этот, например - VIPOS 1. Раньше бы, увидев машину с таким випом, просто повеселилась от души - прохрюкала ви, ви, ви (Да-Да-Да) Поц нулевой - VI POC 0, сейчас - зажала, заранее подготовленный, гвоздь в кулаке и быстрыми резкими движениями расчертила полированнобелый оскал иномарки.
Заворачивая за угол ресторана с велюровыми занавесками, краем глаза отметила озадаченное выражение лица таксиста, который подвёз меня. Вот и хорошо. Один свидетель - стопроцентный свидетель - уже готов. Поцовая же машинка верещала сигнализацией, и к ней сбегались квадратнолысые, черепастые мужички.
Мама! Мама…, почему всё это случилось с нами? Я люблю тебя. Не могу и не хочу видеть, как ты застыла с вывернутыми, неестественно, руками. Длинные волосы, с седой прядкой-вставочкой, касаются аккуратного оранжевочёрного тренажёра-бегунка, прикрыли лицо и паркет… возле. Раскиданные листы с печатными чёрными буковками, компьютер с картинофотосайтом и музыкой, будоражащей нежноитальянски. Не лежи на полу. Встань…
Запах кофе пригоревшего, вечно убегающего. Ты смотришь на турочку с медной арабской вязью, коричневая плотная шапочка дышит, переваливаясь через край, но ты не замечаешь этого. О чём думаешь, родная моя?
За что он тебя так? Ненавижу его хрипловатый голос, седые, взлохмаченные ёжиком, волосы. В следующий раз, расцарапаю гвоздём его лицо… Просто убить - мало. Пусть знает, что его вычислили. В тюрьме сидеть не доведётся - слишком хорошо будет себя чувствовать, знакомая обстановка. Таксист, обязательно, расскажет его ребяткам, кто разрисовал машину… И они притащат к нему меня, тогда-то я и… Но нет, надо всё продумать. Глупо надеяться, что мне удастся справиться с ним при телохранителях. Гвоздь - это прекрасно, но пистолет надёжней. Надо позвонить ребятам… Как мало времени у меня осталось. Дура! Ну, зачем надо было трогать его машину? Хотела, чтобы он понял, что я знаю убийцу? Мститель киношный.
Закинуть документы на работу. Позвонить. Отправить почту. Связаться. Отчитаться. Мама обожает эти булочки-палочки с сырносолёным верхом. Что? Вызывал Николай Степанович… Хорошо, зайду. Где же папка с последними исками… Да-да, я слышала. Иду, иду.
Маме нравится смотреть на это высокое, стекляннозеркальное здание. Оно отражает старинные дома с башенками и кариатидами, спящими на другой стороне улицы - на моей стороне. И неба кусок, изменяющейся дневноночной схемкой.
Иногда она ждёт меня после работы, сидя в кафешке, расположенной внизу, на первом этаже. Сбегая по покатым мраморным ступенькам из офисной жизни пятого этажа, влетая в квадрат кофейноликёрноконьячноотдыхающий, ищу зелёную мамину курточку, и, всегда, всегда ловлю её взгляд, прощупывающий тайные знамения в отзеркаливающих окнах напротив. А что ещё там можно всё время высматривать?
Сажусь так же, как мама, смотрю на созревающий зеркальный закат на противоположной стороне. Заказываю маленькое, тающее во рту земляничным шоколадом, пирожное - добавочкой к «американо», уже поданным юркой официанткой в белой толстостенной чашке. Здесь знают мой вкус. Здесь знают… Что же упущено мной там, в картиномозаичной сцене квартиры, где витает тайна. Тайна, которую надо… Алло, да. Да, Таня. А кто вы? Алло! Что за дурацкие шутки… Инкогнитные звонки достали. И так тошно.
Метро шипит водоворотом людей, их растерянными и сосредоточенными взглядами. Протараниваю народ и на поверхности только понимаю, что я иду по парку. Возвращаюсь назад, покупаю мороженое и медленно двигаюсь к фонтану. Остров-подковка темнеет постепенно, но в какой-то момент, оживают цветные прожектора и знакомая музыка проникает во все уголки пруда.
Кто-то заботливо подставляет мне руку, автоматически отшатываюсь от твёрдой руки, но понимаю, что меня не поддерживают - держат. Настойчиво ведут к свободной скамейке с изогнутыми металлическими ножками. Бритоголовый качок, вполголоса извиняется за внезапное вторжение в мою жизнь и просит, очень вежливо просит присесть. Я, конечно, присяду, но… Чего теперь нокать, когда уже догадываюсь, что происходит, ругаю себя последними словами, а вкус растаявшего мороженого, холодком становится поперёк горла.
Убийца моей мамы тяжело приближается ко мне, его сопровождает худосочный, интеллигентного вида, телохранитель-секретарь. Позади, на два шага приотстав, спокойно поглядывая по сторонам, идут двое парней лет двадцати пяти. Вид у них затрапезноспортивный, но старые кроссовки китайского производства пружинят и находятся в полной боевой готовности. У одного, правая рука перевязана грязноватым бинтом. Распахнутые спортивные курточки нелепыми синими пятнами двигаются за импозантным шефом, а он внимательно смотрит на меня, отстраняется от внешне худого, но жилистого секретаря, и подходит почти вплотную.
Какое-то время мы сидим молча. Потом, он отлепляет спину от скамейки, наклоняется вперёд и смотрит на узкие носки своих сверхдорогих кожаных туфель.
Почему ты решила, что это я? Тот, кто сделал это, вырвал с корнем всю мою жизнь… Понимаешь… - руки сжались с силой и пальцы хрустнули, - всю. Тань-ша, нет, ты не сможешь сейчас осознать. Но, чтобы не натворила бОльших глупостей, я пришёл к тебе сказать, что переверну всё и всех, но найду причину… Сердце…, можно было бы поверить в эту ментовсковрачебную бредятину, если бы не одно но. Я ушёл из квартиры буквально за пятнадцать минут до всего, что было потом. Таля собиралась позаниматься на тренажёре, и через три часа мы планировали встретиться в центре.
В небо выстреливают жёлтые фонтанные струи, моё молчание - упрямое, ненавидящее, неверящее, ничуть не задевает его. Забыл обо мне и витает в другом месте. Убийца. Ещё бы денег предложил, чтобы от него отстали.
Тебе перечислят на карточку сумму. Возможно, ты и без этих денег обойдёшься. Но мне хотелось бы помогать тебе, Тань-ша. За обелиск не беспокойся, я всё уже решил.
Он вслушивается в новую мелодию фонтанных брызг. Глаза полуприкрыты. Складки губ меняются, на лице появляется улыбка. Рука передвигается по скамейке, словно встретившись с рукой невидимого мне человека, сидящего вместе с нами, нежно сжимает её.
Я вскакиваю, задыхаясь, быстро проговариваю в небо, отвернувшись от ненавистного мне лица: « Никогда… не говори Тань-ша». Чувствую, как всё сдвинулось - его улыбка, охрана, люди вокруг, вечер, мой мир… Ухожу, сгорбившись. Мостик уводит меня к Верхнему пруду, а я не понимаю, что делаю здесь, зачем бреду на негнущихся ногах там, где любит бывать мама.
Таля… Так вот как он её называет. Чего ещё не знаю о самом родном человеке? Мама…
Ключ тычется в замок и не проникает внутрь. С третьей попытки, понимаю, что изнутри тоже вставлен ключ. Судорожно отшатнувшись от двери, пытаюсь осознать, что происходит - кто может быть в пустой квартире. Общаясь с мамой всё время, не воспринимая её смерть, как реальный факт - не принимаю действительность. А вдруг, ну бывают же чудеса… Позвоню, а из открытой двери - запах кофе, и…
Звук поворачивающегося ключа - в проёме двери возникает невысокий, пухленький, с какой-то непонятной округлой лысиной на макушке, человечек в сером костюме. Ещё одна странность. Очередная неожиданная неожиданность. Упираюсь рукой в стену подъезда, механически прячу свой ключ в карман куртки, потираю лоб. Прихожу в себя и шагаю в квартиру. Человечек отступает вглубь, улыбается, приятным звучным голосом произносит, ничуть не смущаясь: « Детектив Мон».
Спряталась в кресле, поджав ноги в джинсах, накрылась зелёным с жёлтыми цветами покрывалом, внимательно смотрю на себя в зеркале, что встроено в стену. Стрижка моя, вишнёвой окраски, ещё больше топорщится и становится ассиметричней - похоже, я прочно застряла в модных тенденциях пятилетней давности. Глаза, наверное, от всего, что переклинило и разломало мою жизнь, запали и тёмными кругами обозначились на лице. Тени для глаз цвета Crystalline, уже не в состояние придать эффект прозрачности и хоть чуть-чуть изменить цвет кожи. Только губы, блэкчеррятся, спелой ягодой, аляповатым пятном оживляют лицо вместе с длинными чёрными ресницами.
Детектив же, без остановки, говорит и говорит. По ходу дела, абсолютно не напрягаясь, и что очень важно - не напрягая меня, готовит ужин. Запах еды постепенно перекочёвывает из кухни в комнату. Когда же аромат жареного мяса и картошки, баклажан с помидорами и чесночка, проникает во все уголки квартиры, моё терпение лопается. Дотягиваюсь до бокала банановоклубничного сока и жадно выпиваю больше половины. Осмыслить то, что сообщает человек, нанятый мамой, после прошедшего бурного дня - я уже не могу. Одно становится ясно - седовзлохмаченный ёж НЕ УБИВАЛ.
Ненависть к нему возрастает - теперь, его нельзя обвинить в преступление. Мне же предстоит разобраться что, на самом деле, может мама, и можно ли найти те документы, которые она ищет. Вслушиваюсь в то, что я сказала, слово живёт и дробится дождём. ИЩЕТ. Для нас она продолжает существовать в настоящем времени. Он покушается даже на это, МОЁ ВОСПРИЯТИЕ. Называет меня Тань-ша, как она. И даже улыбается ЕЁ улыбкой… С этого момента, его для меня больше нет. ЁЖ.
«Толстенькая фигурка друида, смешно подёргиваясь, двигалась по направлению к горе. Суетливо оглядываясь по сторонам, смешно морщил нос картошкой и что-то бурчал себе под нос. Рядом, спокойно шёл второй друид. Прижимая обеими руками свёрток к груди, молчал, не обращая внимания на кругленького, беспокойного сопровождающего. Ветер пронёсся неожиданной волной по равнине, сорвал капюшоны с голов путешественников. Подпоясанная верёвкой серая балахонная одежда, внезапно обозначила женские очертания фигуры второго друида и взметнула вверх длинные чёрные волосы с седой прядью. Талья быстро накинула капюшон одной рукой, стараясь пониже опустить его на лицо, недовольно оглянулась. Времени до встречи с римлянином оставалось мало. Им нельзя было опаздывать, так как жизнь многих людей зависела от того, успеют ли они передать письмена».
Я отодвигаюсь от компа, прихлебнув горячий кофе, задумчиво смотрю на мамины записи. Перечитывая всё, в очередной раз, понимаю, что истина так же далека от меня, как и в тот вечер, когда детектив Мон угощал меня вкусным ужином.
Мне необходимо с кем-то поговорить. С тем, кто мог знать о маме ещё что-то. То, чего не знала я. Конечно же, это - ОН.
© Ирина Жураковская, 2008