- Нет, ты только послушай… Просто послушай. Главное не вдумывайся и тогда все сработает само собой. Ты услышишь, я знаю. Это же настоящая музыка!
- Да ну тебя к дьяволу… В третий раз начинаю рассказывать тебе анекдот, и в третий раз ты меня перебиваешь. Мухи для тебя важнее человека!.. И противно это как-то, нечистоплотно… Мне работать надо…
- Что значит «надо»? Тебя обязали что ли? Вот и не напрягайся, успеешь еще. Поди не каждый день к тебе старинный товарищ заходит… Так будешь слушать или нет?
- Давай, черт с тобой.
- Вот, вначале – левая, - протягивает сложенную в некрепкий кулак левую пятерню, секунду спустя меняет руку, - а теперь эта. Ну как? Звучит?!
- Жужжит, конечно. Все ж таки живая. Но в принципе – ничего особенного.
- Ничего особенного?! Не скажи. По-моему, на Вивальди очень похоже «Четыре сезона»… Весна… Или осень – теперь точно не припомню. Зря учебу в музыкальной школе бросил. Самое смешное, знаешь, сам ведь просился «на пианине» учиться, ревел даже. Лет шесть, наверное, мне было… ну, ладно, семь. Переезжать мы собрались, квартиру смотреть пошли, ту самую, куда и намеревались… М-да. Я же не знал тогда, как переезжают, не объяснял мне никто. Так вот, пришли, смотрим. А я вижу – в углу, в большой комнате, стоит пианино – черное, блестящее. Обрадовался сдуру-то… Я ведь думал – оно нам останется. Думал – переезжаешь, а вещи новым хозяевам оставляешь. Даже не вещи, а обстановку: мебель, ковры… ну и пианино. А почему бы и нет? Переехали, гляжу – нет пианино – накололи. Потом, конечно, прояснилось все. Вот тогда мне и приспичило в музыкальную школу… А ты не прав! Мухи очень музыкальные букашки. О! Ты же любишь Pink Floyd? Вспомни. Концерт 69 года. Ummagumma – там в одной вещице, в начале и в конце, муха жужжит. Еще назойливо так, в правом ухе, если в наушниках слушать…
- Я всегда думал, что там была пчела. Гудит как-то по-медовому, полосато гудит, густо..
- Ну уж нет! Позволь не согласиться. Там – муха! Иначе зачем было ее прибивать. Газетой. С третьего раза. Пчелу так не убивают. Мне так кажется… Муха - ясное дело.
- …
- …
- Короче, слушай анекдот. В одном НИИ научный сотрудник проводит опыт…
- А знаешь, я вот о чем подумал. Ни с того, ни с сего. Сижу здесь с тобой на балконе, смотрю на раму – по стеклу мухи ползают, дурачатся; и если не приглядываться – то на фоне неба очень похожи мухи эти на стрижей. Правда… Такие же черные пятнышки, да по голубому, да там, где почище – как вздумается. Хотя, по сути, мухи те же птицы, только мелкие. Ха-ха… Ты чего молчишь? Обиделся, что я снова тебя перебил? Да брось ты! Скажи лучше – какое небо тебе больше нравится: ночное или днем, ясное?
- Ночное…
- Ночное… Ночью небо убито, застрелено дробью – свет сквозь дыры пробивается. Говорят – это звезды. Но я не верю. Просто не хочу верить! Звезды красивыми должны быть, цветными может... А тут тебе – точки светящиеся… Пусть там романтики всякие несчастные умиляются… По мне так мухи на стекле ничуть не хуже таких звезд. Даже лучше, быть может, живее…
- Отчего ты все сводишь на мух?.. Ну, понимаю, в детстве возился с ними, но теперь-то – взрослый человек. Ты что, специально пришел, чтобы разговорами о мухах меня от работы отвлекать… И вообще, как ты смеешь говорить о звездах гадости?!
- Ладно, ладно… Какой же ты зануда. Бог с ним, звездами и мухами… Я всего-то и сказать хотел, что днем небо стократ лучше, чем ночью… Не с самого, конечно, утра – оно тогда еще парное – небо с молоком (принимайте по полстакана после завтрака). Созревает часам к двум-трем, а может уже и к полудню – я наверняка не замечал – сочное, налитое до совершенно невозможной лазури… Красиво, ведь правда? Ты не подумай, звезды я тоже люблю. Позабыл, что словами попусту не стоит швыряться. Слово – оно как пятак – обронишь – звякнет об пол, и все оборачиваются. Ты не обижайся…
- Я не обижаюсь… Знаешь, мне в самом деле нужно писать, работать..
- А еще из мухи слона можно сделать! Нужно только кормить хорошенько, отрастить ей хобот и уши лопухами… Что у нас мухи любят? Общеизвестно - варенье! Вот и будем кормить ее вареньем; а раз она его любит – значит сможет съесть столько, сколько съесть не сможет!
- Ты параноик.
- Тоже мне новость!
- …
- Ты мне хотел анекдот рассказать…
- Действительно. Слушай: в одном НИИ научный сотрудник ставит опыт над мухой. Отрывает ей одну лапку – говорит: «Лети!» - та летит. Ловит. Отрывает еще одну лапку – говорит: «Лети!» - муха летит. Словом, оторвал ей все лапки, а она все одно – летит. Тогда он берет, да и отрывает ей крылья – говорит: «Лети!» - она не летит; он опять: «Лети!» - она ни в какую. Пишет вывод: без крыльев муха не слышит… Всё…
- Забавно…
- Забавно? Даже не улыбнулся. Эх ты.
- Я пойду.
- Ну, давай. Я провожу.
-…А я хотел бы быть мухой. Не смейся. Действительно хотел бы, летать где заблагорассудится, биться в стекло, не понимая, что происходит. А зимой спокойно засыпать, хоть бы и на твоем балконе, а то и просто в чьем-нибудь окне, между рам… Пылью слегка покрыться… Ну, давай, счастливо…
- Будь здоров.
Виктор вернулся на балкон и высунулся в открытую створку рамы по самый пояс. С его двенадцатого этажа была видна вся округа – даже старая водонапорная башня, что через остановку, но больше – усталые стены многоэтажек, трубы котельной да редкие -пожалуй даже случайные – тополя. Виктор, не вынеся пейзажа, закрыл раму и уже сквозь стекло, казавшееся маломальской защитой от внешнего мира, начал с каким-то непобедимым, пусть и неприятным ему самому женским любопытством, выглядывать - куда направится его приятель. На фоне всей этой громоздкости недавний викторов гость казался таким мелким и бессмысленным, что действительно походил на муху. Он размашисто полз по мягкому от июльского солнца асфальту, «примериваясь» к своему «новому телу», будто готовый через долю секунды потереть руки и взлететь, громко жужжа не оттого, что так полагалось, а просто из вредности. Полз, словно муха по стеклу. Мечты сбываются!
Виктор ухмыльнулся собственной догадке, взял общую тетрадь неприятного цвета хаки; тетрадь оказалась в линейку, а Виктор всегда любил в клетку… Другой не было – последняя… Положив ее прямо на колени, Виктор начал жадно вырисовывать на обложке, по много раз обводя буквы, отчего они становились ершистыми и страшными, заглавие «Жизнь насекомых» и, чуть повыше, «Виктор Пелевин»; прихлопнул подвернувшейся под руку газетой «Известия» ворчливую, столько времени не дававшую писательского покоя, «муху», и с головой окунулся в работу…