СИАМСКАЯ КОШКА (Рассказ)

Часть первая. ОСЕНЬ

        Говорили про нее  разное. Одни - что была она вдовой одного из вертолетчиков, погибших при нашумевшем на весь край  взрыве  Ми-6 прямо в аэропорту Поселка в июне 1983 года.  Другие - что  никакая не вдова, а  муж, и правда знаменитый полярный  летчик, бросил ее,  увлекшись молоденькой стюардессой из норильского авиаотряда.  Ну, а кто-то ехидничал,  - мол, летчик он хоть  и  знаменитый, а  как мужчина оказался слабенький - вот и  выперла.  Истины толком не знал никто, но то, что она была когда-то связана с авиацией, угадывалось по тому, как уважительно здоровались с ней местные летчики, и по  тому, сколько знакомых  у нее было среди сотрудников  аэропорта.
Женщиной  она выглядела изящной,  немного загадочной,  чем-то похожей на   героиню  Татьяны Дорониной  из  кинофильма "Еще раз про любовь". Работала в Нефтеразведочной  экспедиции, в химлаборатории. Жила в небольшой квартирке на первом этаже, стандартного для Поселка,  деревянного  двухэтажного  дома. Звали ее Валентина,  но за глаза  называли -  "сиамская кошка".
    Точно было известно,  что у нее есть дочь лет пяти, в которой она души не чаяла, но  из-за слабости здоровья, ненадежности поселковой больницы и сурового климата отправляла на зиму в Абакан, к матери. Еще знали, что правил она строгих и любители "комиссарского тела" вылетали из ее квартиры,  как  пробка из перегретого на солнце шампанского, благо, что этаж был первый, и сильно покалеченных не было. Ну,  а если гость оказывался  шибко настойчивым, - сдергивала,  висевший на  стене  поперек прибитой медвежьей шкуры помповый пятизарядный винчестер и, дослав патрон, предлагала «за тридцать секунд покинуть помещение».  Оружие в доме в тех местах  было делом  обычным,  и обращаться  с ним умели все, начиная от коренных жителей, имеющих  право охотиться с четырнадцати лет, и кончая взрослыми обоего пола.
     И еще говорили, что у нее живет очень красивая и  породистая сиамская кошка, быть может,  единственная  на  весь Поселок, а то и на весь Округ.  Кошку эту она очень любит, называет Глашей,  кормит исключительно свежей  рыбой,  покупая  у знакомых рыбаков Кооппромхоза, и поит натуральным молоком,  что  в  Поселке достать не всегда просто.
    Осень в тот год выдалась солнечная, сухая, без проливных дождей, без внезапных осенних паводков в таежных реках и без ранних метелей.  План полевых работ был перевыполнен, и геологические партии начали выдергивать из тайги уже в начале октября.
     Лешкин отряд  вывезли в пятницу, во второй  половине дня. Окрашенный в ярко оранжевый цвет полярной авиации Ми-8 был явно перегружен и сел на аэродром Поселка  "по-самолетному", пробежав до полной остановки метров сто. Веснушчатый и до невозможности рыжий  первый пилот, по кличке "красный командир",  матерясь,  вылез
из кабины  и  бросил:
  - Слушай, Петров,  еще  раз столько барахла насуешь, высажу, и будешь рюкзаками свой бутор  таскать, - и, забрав полетные документы, ушел в порт.
       Хотя до конца рабочего дня оставалось совсем мало,  ребята успели  покидать отрядное снаряжение  в поджидавший  их  возле вертолета  бортовой "ГАЗ",  прозванный  почему-то   "люськой"   и  отвезти его на склад;  затем получить койки в новом, только что отстроенном  общежитии;  в соответствии со строжайшим приказом  начальника экспедиции  "сдать в день прилета оружие,  топографические карты  и аэрофотоснимки в спецчасть";  и, самое главное,  выдрать в бухгалтерии  аванс - впереди был  "строенный"  выходной, по поводу дня  Конституции, который отмечался седьмого октября, и им,  отпахавшим  пять долгих месяцев в тайге,  очень хотелось  достойно провести  ежегодный  послесезонный "дембель".
    Гремя   разбитыми   кирзачами  по истертым полам экспедиционной конторы, Лешка  радостно с кем-то здоровался, кому-то отвечал на  приветствия, пожимая протянутые руки и протягивая для рукопожатия свою.  Хлопал по плечу и принимал хлопки, чмокался в щечку с женщинами  и  на  вопрос -  «как прошел сезон» - показывал большой палец.  Это был его  мир, такой же  привычный и обыденный,  как брезентовая  палатка-двушка, или полевая радиостанция «Карат».
      Закадычный приятель Вовка Полуянов долго тряс его  как грушу и  стучал кулаком в грудь, повторяя старый каламбур  " то ли похудел-возмужал, то ли похужал-возмудел".
Потом,  отсмеявшись,  сказал:
          -  Приходи вечером, у нас с Ольгой годовщина свадьбы, заодно и про сезон
расскажешь, будут все свои...
          По дороге в общежитие   Алексей   заглянул в экспедиционную котельную. Смена кочегаров  была  знакомая, и его пустили в душ. В душе  тупыми ножницами, висевшими на  гвозде  и не менее тупым станком раза в три укоротил бороду и подравнял усы. Напялил на голое тело телогрейку и выгоревшие брюки,   сунул  ноги в  кирзачи,  а остальное затолкал в большой пакет и бросил на кучу угля, - все, сезон закончен, а до общаги добежать -  двести метров.    
       Войдя в комнату, он сказал: «Привет» храпевшему богатырским храпом  на койке у окна коллеге из соседней партии, затем  достал из огромного   рюкзака меховую куртку, хороший джинсовый костюм, чистое белье, клетчатую ковбойку и легкие  теплые унтайки из оленьего камуса. Оделся. Джинсы болтались как флаг, пришлось нацепить подтяжки. Подошел к зеркалу, висевшему на стене. Из зеркала на него смотрел цивильно одетый, худощавый, черноглазый  молодой человек с аккуратно подстриженной бородой  и характерным  северным загаром, который в отличие от южного держится  гораздо дольше.  По местным меркам - очень даже ничего. Вытащив из-под кровати  привезенную из тайги брезентовую оленью  суму, набитую малосольным сигом сухого посола, повесил ее на плечо и, бросив  спящему: «Буду поздно», на что тот захрапел еще сильнее, пошел в гости.
      Полуянова он любил. Это был рослый,  широкоплечий  мужчина,   с чуть-чуть  азиатскими чертами лица, волевым подбородком  и  чингисхановскими   усами.  Работал  на загадочной должности - инженер по НОТ - научной организации труда, и прославился тем, что в первый же год,  достав  переводные статьи  из специализированной зарубежной литературы  по проведению всевозможных психологических тестов и определению уровня  "ай кью", прогнал через эти тесты все руководство. А  затем, обработав данные, он, будучи членом КПСС, подал в окружком партии докладную о том,  что  человек, «временно исполняющий обязанности" начальника экспедиции, дающей пятьдесят  процентов национального дохода Округа, не соответствует занимаемой должности. Скандал был страшный, но его не уволили,  а наоборот – очень   зауважали.  Правда,  и "и.о." тоже  еще какое-то  время занимал свое место.
        Толкнув плечом как всегда не запертую  дверь полуяновской  квартиры и, шагнув в прихожую, по характерному гвалту, доносящемуся из  гостиной, и по тому, что за столом уже начали курить, Алексей понял, что застолье в самом  разгаре, и  пришел он не слишком рано, но и не опоздал.  Сгрузив к ногам,  выскочившей  навстречу Ольги,       мешок с сигами, сказал: "Поздравляю". Получив "чмок" в левую щеку,  прошел в  гостиную, где был притушен свет и горело пятнадцать свечек - "по штуке на прожитый совместно год"- как объяснил ему Вовка. Ольга переставила несколько тарелок и указала  на дальний конец стола. Протискиваясь на нужное место между спинками стульев и подоконником,   Алексей пригляделся - Полуянов сказал правду - народ был, в основном, свой – экспедиционный. С большинством из присутствующих он не виделся пять  месяцев, поэтому  снова  пришлось  обниматься, обмениваться рукопожатиями и  похлопываниями по плечу.    
       Ему налили штрафную. Он, стоя, сказал короткий спич в адрес "молодоженов" и под одобрительное звяканье выпил, как и полагается «до дна», рюмку  брусничной водки. На какое-то время,  став центром  внимания стола, выслушал несколько комплиментов в свой адрес,  замаскированных  под стандартные «послесезонные» остроты.  Потом разговор стал распадаться на очаги, зазвенела гитара. С непривычки от водки потянуло в сон. Алексей смежил веки и прислушался к разговорам за столом.
      - С метеостанции Агата радиограмма пришла, - объяснял светловолосый мужчина в летной форме, - их циклон накрыл. За сутки - месячная норма осадков. День-два и здесь будет, а у вас отряды в тайге и  с продуктами у них не очень. Если  завьюжит - это считай,  до ноябрьских.  
       - Загрузились мы  и полетели за Левой, - миловидная женщина  на  другом конце стола энергично жестикулировала -  прилетаем - на сложенном грузе сидит   рабочий и нас ждет. Я спрашиваю - начальник твой где? А он говорит - в маршрут ушел. Я ему – какой такой, на хрен, маршрут? Вертолет  еле пробился, непогода идет, кто его потом забирать будет? А работяга  говорит  - Лев Алексеич сказал, что тут в десяти   километрах охотничье  зимовье,  там переночует,  а потом через двадцать километров - база сейсморазведчиков – у них остановится, а через три  дня в отряд  Иваненко выйдет. Ему, понимаешь ли, обязательно надо геологическую карту уточнить. И, главное, двустволку свою шестнадцатого калибра не взял. Таскать, видите ли, тяжело.  
       - У него двенадцатый, -  приоткрыв глаза,  тихо   сказал Лешка.
       - Чего «двенадцатый»?- не поняла говорившая.
       - Ружье у Левы- двенадцатого калибра, «тулка». Таскать действительно тяжело.
       - Фигня, - вмешался один из слушавших,- во-первых,  Лева калач тертый,  во-вторых,    у него «тэтэшник»  есть, а в-третьих,  позавчера он  вышел  к  Иваненко.
        -Ага,- ехидно перебила женщина, - только начальству уже кто-то настучал и сегодня мне в канцелярии сказали, что на Леву готовится приказ о лишении премии - за  нарушение правил техники безопасности. Часть первая параграф первый - «одиночный маршрут запрещен».
       - Чихал Лева на  приказ, его главный геолог сроду  в обиду не даст.  
             - Из-за поворота выехали, -  увлеченно рассказывал лохматый парень, сидевший рядом, - а их на косе аж шесть штук,  но далековато, метров двести пятьдесят. Я из верхнего люка с мелкашкой высунулся и говорю водителю - давай вперед, на малом газу. Метров полста проехали, они раз и взлетели на ближайшую листвягу. Чего взлетели - непонятно, глухари обычно  метров на сорок вездеход подпускают. Я машу  водиле - «стоп». Ну и начал с того, который покрупнее. Щелк из мелкашки, он бряк в мох. А остальные глянули вниз и опять желтые иголки клевать. Я следующего.
     - Неужто   всех?
     - Не, только трех, остальные  улетели. Но здоровые,  килограмм по шесть,  и  вовремя -в отряде уже три дня как тушенка кончилась.
        «Потому-то и улетели,  что «высунулся», - сонно подумал Алексей, - надо было  подъехать поближе, развернуться на левой гусенице, правое стекло чуть опустить и стрелять,  начиная с  нижнего».
     - Ой, заливаешь, Серега! Трех  глухарей,  из мелкокалиберной винтовки,  да за двести  метров?! Что это у тебя за  мелкашка  такая?
     - Лаврыч  дал. Спортивная. Cтвол  длиннющий. Не веришь? Вон Петрова спроси. Они прошлый год в одном отряде  работали. А, Леш? Да не спи ты!
     Спорившие одновременно уставились на него.
      - Чего? –  сразу не понял Алексей. - Аа-а, есть такое дело,  «ТОЗ-8», кажется. Лаврыч  в молодые годы пулевой стрельбой занимался. Мастер спорта. Убойная штука, только неудобная - приклад маленький, а ствол тяжелый и длинный, при ходьбе за ветки цепляется.  
      - Под  перекат  встал  и блесну метров на сорок, – доносилось с другой стороны стола, – думал, за корягу, а он хап и в сторону, а потом  хвостом как даст! Хорошо,  леска миллиметровка  и поводок  металлический. К берегу  подтянул, а дальше – хрен, там  уступ метра полтора. И карабин не снять - руки заняты.
     - Вытащил?
     - Да нет, он блесну оторвал и ушел. А через два дня к Черенкову, который в пяти километрах ниже стоял - в сеть влетел, изодрал всю. Его Черенок еле выпутал, и блесна моя из губы торчит, только вся изуродованная. Потом взвесили - семнадцать  килограмм.
     - Так может у тебя блесна такая - на десять кило тянет?
Народ за столом явно оживился.
    - Какие десять? «Байкалка» двойная – тридцать грамм!
    - Это как же ты «невской» катушкой с миллиметровой леской  тридцать грамм на сорок метров махнул?
    - А он молоток геологический к блесне привязал и как томагавком - прямо тайменю  по  башке.  Вот тот, молотком  контуженный, и решил отомстить - сеть драть бросился, как Тузик грелку.
    - А Черенок чего?
    - Чего, чего… Сеть выбросить пришлось.
    - Во, во,  и  молоток уплыл, поди..  
    - И  блесна без крючков.  Одни убытки.
    - А Черенков отдал?
    - Кого?
    - Тайменя?
    - С какого бодуна? Сеть-то его была.
    - А блесну?
    - А на кой она мне, сломанная?
    - Как на кой? А уху сварить!
За столом грохнули так, что зазвенела посуда.    
     «Люблю я их всех, боже ж мой, как я их всех люблю,- от водки Алексей вдруг расчувствовался.  - И  в  тайге с ними горел,  и  в вездеходах тонул, и  в маршруты ходил, и последние сухари делил. Вон ту - невысокую, сколько раз  на себе через ручьи и болота перетаскивал, ибо размер у нее тридцать пятый, а таких сапог в экспедиции сроду не было. А вон с той, в очках, по таким  скалам  лазил – хоть разряд по альпинизму присваивай»
       - И не замечаешь меня, Петров.
Повернувшись на голос, Алексей обомлел - рядом сидела "сиамская кошка".
       - Да темно тут, - поперхнувшись, выдавил он из себя, и почувствовал, что начинает краснеть.
       - Ну, здравствуй, что ли, - от выпитой брусничной ее глаза блестели.
       - Здравствуй, Валя.              
       - Ты чего, Петров? Краснеешь как  девица, - засмеялась она, - совсем в тайге  одичал?
       - Есть немного,- буркнул он - и потянулся к графину с брусничной.
Она вдруг просунула правую руку ему под локоть, прижалась к плечу грудью и, обдавая еле уловимым запахом дорогих духов, зашептала:
       - Смотри, Петров,  окосеешь с непривычки. А провожать меня кто пойдет?
От неожиданности он  попытался освободить руку, но она прижалась к плечу плотнее, так, что в вырезе мохеровой кофточки обозначилось белое полушарие груди.
       - А потом?..
       - Что потом? - севшим голосом спросил он
       - Вот именно, а что я потом с тобой окосевшим, в койке делать буду? А, Петров?
   Чувствуя, как от ощущения  теплого женского тела, его лицо еще сильнее наливается краской, а  к горлу подкатывает удушливая волна, и, понимая, - что бы он ни ответил, все будет глупостью, Алексей осторожно покосился. В ее прищуренных  глазах прыгали чертики. Она вдруг освободила  руку и, толкнув  его в бок, залилась таким смехом, что
часть гостей повернула голову.
           - Не верь Петрову, Валек, - сказал заплетающимся языком бренчавший на гитаре черноволосый топограф, - поматросит и бросит. По нему каждый год студентки-практикантки с ума  сходят.
           - Это точно, - подтвердил сидевший рядом коренастый парень, - сходят.   Сам видел. И  Валек сходит, только виду не подает.   Давай выпьем за Петрова, - налив полстакана брусничной,  он потянулся к Лешке через стол, - за тебя,   Иваныч!  Кто  за Петрова? Наливай!
Подуставший было народ, оживился и дружно зазвенел рюмками.
            - Ой, Петров!  – не унималась Валентина, - видел бы ты сейчас свою физиономию! У тебя ж глаза от испуга чуть на лоб не выскочили. Да шучу я,  Лешик,  мы же с тобой друзья. Помнишь, как ты весной нас с Дашкой на моторке по Тунгуске катал? Она   до сих пор вспоминает.
          - Как она? – к нему наконец-то вернулся голос.
          - Нормально. К маме отвезла. Но на будущий год в школу здесь пойдет, большая уже.  
          - Конечно, друзья, - вклинилась в разговор Ольга, входя в комнату с горкой чистых тарелок, -  меня Валентина, в сентябре, раз пять прямо пытала, когда твой отряд из тайги вывезут.
          - Вот болтушка, не пять, а всего один, -  на этот раз смутилась Валентина, - да и  то только потому, что про него Дашка  все время  спрашивала.
         - Ладно, - налив полную рюмку,  Алексей  встал, -  еще раз «за молодых». Да и пойду я, сегодня только прилетели. Мне полевые материалы разобрать надо.
     В дверях комнаты на нем повис уже изрядно окосевший Полуянов:
           - А давай  в пять утра, по темноте,  на куропаток.  Они сейчас в стаи собираются - штук по двести. И Леньку моего возьмём. Ему четырнадцать через месяц, а  знаешь, как стреляет?  Лучше меня.
           - Господи, Володя, ну какие тебе «пять утра» куропатки? - перебила Ольга.
           - Как это «какие»?  Полярные.   Воо-от  такие примерно, - пьяно заулыбался  Полуянов, разводя  на полметра  ладони.
           - Ага, «такие»!  Индюки у тебя в стаях по двести штук летают. Да ты завтра дрыхнуть  до обеда будешь.  И вообще – у нас сегодня с тобой брачная ночь,  а ты вон - на ногах не стоишь!
           -Я?! - Он  от возмущения отпустил Лешку и полез обниматься к Ольге.
          - Да хочешь, я тебе сегодня третьего  пацана сделаю? – захорохорился он, - Ленька вон вырастет скоро и умотает. А с одним Женькой нам скучно будет.
         - Все, ребята, идите «делайте» а я спать пошел. И вообще - у меня еще рюкзак не разобран.
       Алексей попрощался с гостями и, выходя из комнаты, украдкой  посмотрел на Валентину. Та, перехватив его взгляд, тут же отвернулась и сделала вид, что увлеченно беседует с соседом.
       В прихожей, споткнувшись о мешок с сигами, сказал провожавшей  его Ольге:
       - На холод убери,  не просолились еще.
Потом, помолчав, спросил:
      - Чего это Валентину  понесло?
      - Нравишься ты ей. Только она  гордая. И  вида никогда  не подаст. Специально вас рядом посадила.
      - Это я уже понял, - он нагнулся, натягивая унтайки.
      - Чего ты боишься, Петров? Посмотри на нее. Все мужики пялятся, слюни пускают, а ей ты нравишься.
      - На мне свет, что ли клином? - распрямился Лешка,- вон у нее летунов знакомых сколько, а полярный летчик на Севере человек номер один. Одна зарплата чего стоит.
     - Дурак ты, Петров, - Ольга сузила глаза, - даже не круглый, а квадратный какой-то.
Да был у нее летчик, такой летчик, каких  днем с огнем  не найдешь, и любила она его без памяти. Только нет его больше. В живых нет.
    - Извини,  не знал.
    - Зато я про тебя  много чего  знаю
    - И что же именно?
    - Ну, например то,   что два года назад, пока ты тут в тайге свое здоровье гробил,  твоя благоверная спуталась с каким-то сопляком - ни специальности, ни образования,  и свалила к нему. И то, как после прилета в Москву два месяца не давала с дочерью  встретиться,  которую ты полгода  не видел.
    - А еще что? -  Лешкина  рука,  застегивающая молнию на меховой куртке, повисла в воздухе.
    - Да всякое на Поселке болтают, а на чужой роток – сам знаешь чего.
    - Ладно - не наезжай! Она мне дочь родила и десять сезонов  с поля ждала. А это не все могут.
    - Ага, вот и «дождалась». А после развода  дочь твоим родителям  сплавила. Хотя алименты получает больше, чем оклад у московского инженера.
    - Все, проехали!  - повысил голос  Лешка, - мало ли кто кого не дождался.
    - Да ты прямо  Платон Каратаев - «подставь левую»..
    - Ну, не всем же такими как ты декабристками быть.
    - Тоже мне, декабристку нашел. Ладно,  иди уж, болтун!
    - «Болтун» между ног,- сострил он. И, чмокнув Ольгу, пошел в общежитие.

      - Я уж думала Вы не придете, Алексей Иванович, время пол первого, хотела дверь запирать, -  выглянула из окошка конторки вахтерша, - похудели то за лето как.
       - Ничего, это полезно,- усмехнулся он,- на,  Кондратьевна, чаю утром попьешь, - Алексей  протянул ей, предусмотрительно прихваченную в гостях,  горстку шоколадных конфет. - Сосед то мой дома?
         -  Вечером в столовую сходил и опять  спит, от него тоже после сезона – одни глаза  остались. Одежка как на вешалке болтается.  И что вы в эту свою тайгу так рветесь?  Неужто  жить без нее не можете?
        - Не можем, Кондратьевна. Планида у нас такая.  Иначе  зачем мы  в своих институтах по пять лет учились?    
        - И как это  ваши жены терпят, что вас по полгода нет?
       - Да уж, терпят как-то,- он невесело хмыкнул  и пошел по длинному коридору.
         Осторожно открыв дверь, Алексей шагнул в темноту. Тихонько  снял у порога обувь, повесил на вешалку куртку, потом, стараясь не шуметь, нащупал возле кровати рюкзак и извлек из-под клапана фонарик. Тонкий луч высветил спинку кровати, где все так же храпел сосед, а затем стоящий в углу стол, на котором что-то белело. Алексей подошел ближе. Это была записка, придавленная огромным красным яблоком.  Рядом валялся яблочный огрызок. Он поднес  фонарь. «Леха, с приездом! Трескай витамины, девки из планового угостили, они тебя любят». Возле записки стояла  зеленая эмалированная кружка и початая бутылка армянского коньяка. Пробка лежала тут же. Алексей вставил на место пробку и убрал бутылку под стол.
        Раздевшись, он стал устраиваться  на скрипучей  кровати. Спящий  недовольно  заворочался  и  вдруг спросил  бодрым голосом:
          - Ну,   как   погуляли? Народу много было?
          - А ты чего не…, -  начал было Алексей, но тот, не дослушав, что-то пробормотал, повернулся на бок и снова  захрапел. Лешка немного покрутился, потом вспомнил, что не почистил зубы. Вставать было  уже лень. Храп постепенно становился  все  громче.  Он  сел на кровати,  взбил подушку и затолкал один угол внутрь. Получилось что-то вроде огромной шляпы-треуголки. Надел ее на голову и лег, отвернувшись к стене и натянув сверху одеяло. Вроде стало тише.
       «Ну, Рахаев, - злорадно подумал он, - возьму завтра у  девчонок  кассетный магнитофон, запишу твой храп, присобачу туда наушники от радиостанции «Гроза», и как спать ляжешь, примотаю их тебе к ушам  изолентой - лежи и слушай сам себя».
Представив себе храпящего  Рахаева, с примотанными синей изолентой  наушниками, уже засыпая, Лешка улыбнулся.
   Под утро приснилась  какая-то  ерунда. Почему-то вдруг стало трудно дышать.
        «Вот черт, - опять от холода тесемки спальника до верха завязал, а во сне перевернулся. Так и задохнуться недолго. Главное - резко не дергаться, а то  завязки рванешь,  потом пришивай».
   Лешка заелозил ногами, судорожно хватанул  открытым  ртом воздух и понял, что лежит на кровати, в общежитии,  а  чьи-то шершавые пальцы зажали ему  нос. Он оттолкнул чужую руку и недовольно забубнил:
        -  Выдрыхся,  дятел! Шутки шутить потянуло?
        -  «Вставайте, граф, рассвет уже полощется», - сказал над ним низкий мужской голос.
        - «Визбор» хренов, - ругнувшись, он сел на кровати, спустил ноги и с трудом разлепил  глаза. У противоположной стены был небрежно брошен необъятных размеров рюкзак, с прислоненным к нему  карабином без затвора. Алексей перевел взгляд левее и увидел закатанные болотные сапоги с аккуратной заплаткой на правом голенище. Потом, глянув выше – большой охотничий нож в кожаных ножнах, висевший на потертом  офицерском ремне, опоясывающем плотную мужскую фигуру в выгоревшей добела энцефалитке. Он поднял глаза. Перед ним стоял улыбающийся широкоплечий русоволосый  мужчина с  полевой сумкой через плечо.
    - Ваше сиятельство, - он поднес к Лешкиному носу руку с часами. - Четверть двенадцатого,  а Вы еще в постели.
    - Раис! -  заорал Лешка   и бросился обниматься.
    - Тихо, тихо, - Раис расцепил  Лешкины  руки, -  во-первых – я не женщина, чтобы на меня кидаться даже после пятимесячного воздержания, а во-вторых -  ты  не настолько похудел за сезон, чтобы висеть на мне,  как запасной парашют.
    - Давно тут?
    - Час назад прилетели.
    - Тебя  покормить? У меня ведро оленьего фарша есть, у Кондратьевны в кладовке стоит.
    - Да не надо, я у девчонок, - он кивнул на стенку, - чаю попил, с бутербродами.
    - Всех вывезли?
    - Мой отряд - весь, а вот Черенков с Витей Астаховым не влезли.
    -Как не влезли?! Вчера у Полуяновых начальник метеослужбы аэропорта  циклоном пугал.
    -Да знаю я. Мне вечером радиограмма пришла, из категории «всем партиям». Типа - «штормовое предупреждение,… примите меры…». Вот начальство и начало в один борт по два-три отряда пихать. Мы к Черенкову прилетели уже прилично груженные. Ну, закидали их снаряжение. Вертолет метров на пять поднялся, повисел, потом назад плюхнулся, и командир говорит: «Выкидывай, на хрен,  килограмм пятьсот, а то до заправки в Кислокане не дотянем». А там продукты, аппаратура. И лабаза нет  барахло сложить, чтобы зверье не попортило. Никто же не думал. Ну, выгрузили часть. И Черенок с Астаховым остались. Я еще успел Витьке Астахову свои меховые рукавицы сунуть.
  - Если метель начнется - это, считай, недели на три.
  - Да все нормально будет. Ребята опытные. Продукты, рация, печка, оружие есть. Даже «Спидола» старенькая.   Опять же - лагерь базовый был. Каркасы палаточные с нарами, полами и  на срубах в пять венцов. Мы им две четырехместки оставили. На каркас натянут – двойная палатка получится. Я, когда взлетали,  в окно посмотрел - в ста метрах старая гарь, дров сухих на сто лет хватит. Через пару дней река встанет, прорубь сделают - рыбы облопаются. Там сиги -  в банный тазик положишь - башка с хвостом наружу торчат… Ладно, ты сейчас куда?
  - Хотел в столовую сходить, горячего похлебать, а потом полевые материалы разобрать, к защите полевых подготовиться.
   - Пока большинство отрядов не вывезут,  защита полевых  вряд ли будет.  Успеешь еще.
Сегодня  суббота - экспедиционная баня, там наверняка уже топить начали. Ты вот что, иди, поешь и дуй в баню. В парную не пускай никого, пока камни не побелеют, а то у некоторых привычка - чуть камни нагрелись, и давай плескать. Каменку зальют - потом хрен попаришься. А я пойду спецматериалы сдам и ствол, чтобы «смольный» не устраивать. В бане встретимся.
     Алексей улыбнулся. Несколько лет назад тогдашний начальник экспедиции, ее родоначальник и основатель, человек,  увешанный  трудовыми орденами и лауреатскими значками,  решил вечером заглянуть в общежитие – посмотреть, как живет геологическая братия. Из-за ранних метелей отряды вывезли поздно, аккурат под четырехдневные ноябрьские праздники. Зайдя в первую же комнату, он схватился за стену, а потом за валидол. За сдвинутыми столами, покрытыми бумагой-миллиметровкой, сидело человек пятнадцать, заросших, бородатых, совершенно пьяных мужиков,  дружно оравших под две гитары песни. Впрочем, женские лица мелькали тоже. Столы -  уставлены бутылками с коньяком и разведенным спиртом. Посередке возвышалась, наполовину объеденная, копченая оленья нога, в которую уже начали втыкать окурки. Вокруг были разложены горки малосольной рыбы разного вида и куски крупно нарезанного хлеба. Стояли тарелки с солеными грибами,  брусникой и клюквой. Под потолком плавал папиросный  дым. Но возмутило его отнюдь не это - он сам,  геолог с сорокалетним стажем,  все понимал правильно, а  то, что  в углу, под вешалкой, как дрова, было свалено оружие, которое  положено сдавать в спецчасть.
     - Это что? – он показал пальцем  в угол.
     - Садитесь с нами, Иван Сергеевич, - дружно загалдели за столом, - все-таки конец сезона.
     - Это что?! – переспросил он таким  голосом, что все притихли.
     - Иван Сергеевич, - из-за стола встал двухметровый бородатый гигант, - мы бы сдали, да нет никого в конторе. И спецчасть закрыта.
     - Хорошо, Юра, я разберусь, - и добавил уже на выходе, - поздравляю всех, с окончанием полевого сезона  ну и с седьмым ноября тоже.
   На следующий  день  он вызвал начальника спецчасти и сказал  тоном, не терпящим возражений:
    - Общежитие геологов - это вам не Смольный в октябрьские дни. Оружие и спецматериалы должны сдаваться сразу после прилета, независимо от времени суток и дня недели! Пишите заявление «по-собственному », иначе пойдете под суд….

  - Алло, гараж, - Раис помахал перед Лешкиным лицом ладонью, - чего задумался?
  - Да так, про «смольный» вспомнил.
  - Ясно. Эта койка свободная?
Алексей кивнул. Раис бросил на нее полевую сумку,  потом достал из рюкзака  затвор от карабина и сунул его в карман, а затем небольшой брезентовый портфель, в котором обычно перевозились топокарты и аэрофотоснимки. Повесил на плечо карабин. Уже подойдя к двери, кивнул на кровать у окна.
   - А там кто?
   - Рахаев.
   - Храпит?
   - Не то слово.
   - Ничего, отучим.
   - И как же? – с надеждой в голосе спросил Алексей.
   - У меня в отряде, в позапрошлом году,  горняк был, храпел как трактор «ДТ-75».
Так мужики его быстро отучили. На ночь привязывали к ногам  веревки, одну за левую,  другую за правую, и если тот храпел - по очереди  дергали. Так он их потом, знаешь, как благодарил? От него, оказывается, из-за храпа две жены сбежали.
  - Не уверен,  что за ноги поможет.
  - Тогда привяжем за яйца, - улыбнулся Раис и закрыл за собой дверь.
    Отсмеявшись, Алексей пошел умываться. В конце коридора, вдоль стены висели рукомойники, рядом стояла бочка с водой. Из оцинкованных листов был сделан общий слив. Он почистил зубы. Сняв футболку и обернув вокруг пояса полотенце, намылил руки, лицо, шею, грудь. Попытался подлезть под рукомойник, чтобы смыть мыло. Не получилось – рукомойник висел слишком близко к сливу.  Он зачерпнул ведром  воду,  взял   ковш  и  пошел на улицу.  Открыв обитую войлоком входную дверь - остолбенел. Стеной валил снег. Сквозь пелену  с трудом угадывался край летного поля, до которого было не больше двухсот метров, и оранжевые силуэты вертолетов «Ми-8».  Алексей поставил ведро на низкую завалинку, оглянулся - никого.
     - Черт, и полить-то некому, - пробормотал он и, зачерпывая воду ковшом, стал смывать уже подсохшее мыло. Сбоку громко хлопнула дверь. Алексей повернулся. Перед ним стояла невысокая девушка-подросток. «Приезжая, - сразу определил он, - замшевые сапожки не для поселковой грязи, а «дутая» курточка  не для местных морозов».
   От неожиданности девушка ойкнула и уставилась на загорелый Лешкин торс с мыльными разводами.
     - Вам не холодно? - спросила она тоненьким  голосом.
     - Пока нет, но скоро будет. А ты кто?
     - Я? Надя.
     - Откуда ж ты взялась, Надя?
     - Из саратовского техникума, техник-топограф, по распределению.    
     - Ты вот что, «техник-топограф, по распределению»,  полей-ка  мне.
Умывшись, он стал вытираться. Девушка стояла рядом, держа в руках ковш.
     - Я пойду? - нерешительно спросила она.
     - Погоди, -   Лешка,  натянул футболку, - тебя в какую партию определили?
     - Не знаю еще, я только позавчера приехала.
     - У тебя потеплее одежда есть? - он ткнул пальцем  в ее куртку.
     - Конечно. Сапоги зимние, пальто драповое с воротником и перчатки шерстяные.
     - Значит так, послезавтра  напишешь заявление и получишь в бухгалтерии аванс, потом пойдешь в наш экспедиционный магазин,  купишь валенки, собачью шапку и полушубок. Полушубки, правда, мужские, но есть приталенные. Да, и теплые носки не забудь, из овчины - «чижи» называются. И меховые рукавицы - верхонки, которые поверх перчаток надеваются. Размеры должны быть все.
      - Спасибо, только я  вчера уже аванс получила,  да много так. У меня папа, в Саратове, за месяц меньше получает, чем мой аванс.
     - А лет-то тебе?
     - Девятнадцать. Просто я маленькая и выгляжу моложе    
     - Это точно, моложе не бывает, - он отобрал у нее ковш, - ладно, иди.
   Отойдя метров на двадцать, она оглянулась.
       «Интересно, а как она по тайге теодолит таскать будет? И на какую высоту с таким ростом треногу ставить, чтобы в окуляр заглянуть? Понаберут, блин, детей, а потом  отвечай за них».
       Одеваясь в комнате, Алексей обнаружил, что  бутылка коньяка, стоявшая под столом  – пуста. «Силен Вова, с утра успел, - плохо, что пьяный храпеть еще громче будет – тогда точно придется веревку привязать».
          На выходе Алексей заглянул в окно конторки. На вахте никого не было. Он положил на стол ключ с привязанным к нему номерком, рядом - большое красное яблоко, и, выйдя из общежития,  зашагал вниз  по улице.    
     Поселок, засыпаемый снегом, преображался на глазах. Обшарпанные деревянные, тротуары, разбитые мостовые с ямами  замерзших луж, обшитые горбылем помойки  на  деревянных санях - потом зацепят трактором и вывезут в тайгу,  несущие тепло и жизнь   дощатые короба теплоцентралей, разбегающиеся во все стороны от  котельных, коптящих  небо черным угольным дымом - все постепенно становилось белым и чистым.
    «Красиво, - подумал Алексей, - жаль что ненадолго, полсотни кочегарок на пятитысячный поселок,  через месяц снег будет черный»
     Решив срезать путь,  он свернул во двор  двухэтажного дома и  неожиданно наткнулся на «сиамскую кошку». Одетая в синюю летную куртку и  коротко обрезанные валенки, она с озабоченным видом осматривала,  стоявшую возле крыльца  металлическую бочку, с нарисованной на облупленном  зеленом боку  цифрой четыре. Услышав шаги,  Валентина обернулась.
    - Ой, Леша, как хорошо, что ты пришел, - без косметики ее лицо, обрамленное светлыми вьющимися волосами, выглядело совсем юным и не казалось таким надменно-холодным, как обычно. - А я уже хотела к ребятам в порт за помощью идти. Забегалась и бочку для воды в подъезд не затащила, а там все  замерзло.
Алексей заглянул в бочку. На дне, припорошенный снегом, лежал толстый слой льда.
«Литров сорок, - прикинул он, - и бочка килограмм  тридцать. Итого семьдесят. Фигня, - как мешок муки-крупчатки»
   - Отойди-ка, - он взялся за край  и покачал бочку.
   - Ты  с ума сошел? Надорвешься! Давай я кого-нибудь из соседей….
   - Отойди, кому сказал!
Расставив пошире  ноги, он наклонил бочку  и, ухватившись одной рукой за край, а другой за  выступ днища, рывком  забросил  себе на плечи. За шиворот посыпались ошметки облупившейся краски.
    - Куда? – Хрипло спросил он.
    - В подъезд, к моей квартире, - она  взбежала на высокое крыльцо и открыла дверь. Алексей осторожно переступил ногами,  пристроил бочку поудобней   и начал медленно подниматься по ступенькам. Возле двери немного отдышался и протиснулся боком в плохо освещенный подъезд.  В подъезде  прислонил бочку к стенке краем днища и, используя ее как упор, стал опускать. Под конец онемевшие пальцы не удержали холодный металл, и бочка  с грохотом опустилась на дощатый пол.  Валентина испугано ойкнула.
     - Да не шуми ты, - Лешка, отдуваясь, перекантовал бочку вглубь площадки, поближе к крохотному оконцу в дальней стене, через которое подается шланг водовозки.- Зальешь пару ведер и сунешь кипятильник, через час все оттает.
   - А ты мужичок – она восхищенно посмотрела на него, - ой, да у тебя вся куртка испачкалась, пойдем,  почищу, -  и   потащила  Алексея  в квартиру.  
      В прихожей Валентина быстро стряхнула с ног валенки, повесила на вешалку куртку и, оставшись в вязаном, плотно облегающем  платье, стала искать щетку. Алексей невольно уставился на ее фигуру.
   - Что? Нравится?  - насмешливо спросила она, перехватив его взгляд.
   - Красота - страшная сила, - попытался отшутиться Лешка.
   - Тогда дружи. Ты, вообще, куда шел то?
  - «Вообще» - я шел в столовую, завтракать, точнее обедать.
  - Ну, считай, что пришел. Снимай куртку и разувайся. Сейчас будешь и завтракать,  и обедать, а  я пока одежду почищу.
Он молча снял куртку и стянул унтайки.
   - И свитер снимай,   весь воротник в сухой краске.
Алексей покорно снял свитер.
   - И  шея вся испачкана, - она  потянула его на кухню,  к рукомойнику - футболку снимай.
   - Может  и штаны  снять? - Разозлился  Лешка.
  - Не волнуйся, и до штанов дело дойдет, - засмеялась Валентина, - но для начала мужчина должен быть сытым.
Взяв полотенце,  она намочила его под рукомойником,
  - Повернись  -  шею вытру.
Он, вздохнув, стащил футболку  и повернулся к ней спиной.
   - Чего сопишь, как паровоз?
   - Чего, чего… Час назад шею мыл, сейчас ты трешь, и еще в баню сегодня идти.
   - Зато будешь как в анекдоте  про дурака с мытой шеей. Все, одевайся, «аполлон бельведерский», - она  шлепнула его ладонью по голой спине. От неожиданности Лешка вздрогнул.
   - Ты что  пугливый такой?
   - А у меня там эрогенная зона, –  съязвил он.
   - Где, у кого, и что именно  эрогенное,  мы потом выясним, а сейчас обедать будем.
Валентина достала из холодильника большую электрическую сковородку, включила ее в сеть и начала резать хлеб.
   - Иди пока посмотри – там,  в комнате  на столе, газета местная - про экспедицию написано и про ребят ваших. И вообще - чувствуй себя как дома.
     Комнат, на самом деле было две. Одна - гостиная,  большая комната, с  покрывающим почти весь пол, толстым ковром – сколько ни топи  - внизу вековая мерзлота. Обстановка стандартная – мебельная стенка, полированный стол, телевизор в углу, пара продавленных кресел и несколько стульев. Вторая - спальная, маленькая, по-видимому,  переделанная из кладовки. Вместо двери - коричневая занавеска с оборками, из плотной материи, что бы доходило тепло от сложенной на кухне печки-голландки. Такие печки в северных поселках, дублируют, а в сильные морозы и дополняют, центральное отопление. Алексей заглянул в спальную. Почти все пространство занимал просторный самодельный топчан, затянутый  большой полостью из собачьего меха.  Справа стоял  комод с  настольной лампой под матовым абажуром. Слева – высокая этажерка, уставленная детскими книжками и игрушками. А на противоположной  стене,  поперек распластанной медвежьей шкуры,  висело массивное одноствольное ружье.
       Алексей аккуратно снял его с металлического крючка и  включил настольную лампу. Проработав не один год на Севере, он привык уважительно относиться к оружию - особенно к старому - как к одушевленному предмету, ибо  история его существования есть история жизни, а может быть и смерти людей, когда-то владевших им.  
       Калибр  двенадцатый – это он определил  на глаз. Воронение длинного ствола, с латунной мушкой,   сохранилось лишь местами.  Лакировка приклада стерлась, а сам приклад, когда-то треснувший в районе шейки, был стянут широкой медной полосой,  привинченной шурупами. Непривычное ребристое продолговатое  цевье  не соединялось с прикладом, а было надето на длинный подствольный цилиндр. Он  наклонился к свету. На казеннике,  угадывалась затертая  надпись: WINCHESTER MODEL  12, а сбоку - шестизначный номер, в котором   читались только первые три цифры- девятка и два нуля. Левой рукой он  осторожно потянул цевье на себя, раздался тихий щелчок – справа,  в нижней части ствола  чуть приоткрылась металлическая шторка. Глянув внутрь, Лешка  присвистнул от удивления - в глубине краснел краешек пластиковой гильзы.
      «Она чего?  Обалдела?  Заряженный ствол дома держит»
    - Леш! Ты где? Иди, все готово, - позвала из кухни Валентина.
        Алексей вернулся в гостиную и вдруг заметил,  стоящую на мебельной стенке, большую цветную фотографию. Валентину он узнал сразу. Правда была она совсем молоденькая,  тоненькая, затянутая в синюю летную форму, в  туфельках  на высоких каблуках и в кокетливо сдвинутой на бок форменной шляпке, под которую были убраны светлые волосы.  Рядом стоял высокий черноволосый мужчина, в кожаной  куртке  на молнии, синей фуражке и  белой рубашке с галстуком. На руках он держал худенькую большеглазую девочку лет двух, с  большим белым бантом на голове, в ней Алексей узнал Дашу.   На заднем плане виднелся  обелиск с остроконечной колонной, огороженный  металлическим штакетником, вдоль  которого разросся цветущий иван-чай, а  еще дальше,  внизу - широкая река,  с противоположным  пологим берегом.   Лешка  вгляделся в лицо мужчины. Лицо было явно  знакомым, но, сколько он не напрягал память – вспомнить не мог.
    - Видишь, какая Дашка смешная маленькая была? – вдруг тихо спросила за его спиной   Валентина.
     - А  это кто? – Он указал на летчика.
     - Это – Дашин отец, - ее голос стал еще тише.
     - А сейчас он где?
     - А зачем тебе это?  - После затяжной паузы переспросила она
     - Туруханск,  –  неожиданно громко сказал он, кивнув на фотографию  -  июль месяц, даже год могу назвать, а на том берегу, за Тунгуской, - остров Монастырский.
     - А ты,..  ты как?  Откуда?  -  Она побледнела.
    - Все очень просто, - усмехнулся Лешка, - я там работал несколько лет, после института. Аэрогеология  №5. Когда уезжал - штакетник вокруг памятника был деревянный. А то, что июль - иван-чай цветет. К тому же я  знаю, сколько Даше лет.