Цепные псы. Прогулка при Луне (Рассказ)

Сегодня она еще круглее, чем вчера; массивнее? - пожалуй, но круглее - точно. Совсем как дырка в заборной доске, оставленная от беззлонамеренно, а быть может по легко разгадываемой постыдной причине, выбитого сучка; эдакая грань между внутри и снаружи, маленькое пятнышко видимости на протяжении всей непроглядности, до дьявола ровное, до безупречности противное. Сегодня она круглее и теперь уже по-праву способна горделиво величать себя Луной. Ей и невдомек, что завтра властная над ней ночь примется стругать ее упругие бока, оставив в жалкое наследие о лунной красоте остроконечную изогнутую полоску.

Как всегда желая поспеть ко времени, хватаясь за послушные верхушки дерев, чтобы вскарабкаться в небо, она позабыла умыться, и желтый ее лоб так и висит высоко чумазым. Наверное из-за этого и без того неяркое свечение Луны воспринимается еще более тусклым, кажется, света в точности столько, сколько бывает от безответственно скачущего где ни попадя солнечного зайчика; и если можно что-нибудь разобрать в свободно и непринужденно заполняющей легкие слепой прохладе, то лишь благодаря вычурно скупым огням ближайших домов да набегающему время от времени с трусливой сосредоточенностью взгляду автомобильных фар. Бесконечно длинный, но не совсем прямой ряд одноногих уличных фонарей пять минут назад, словно по команде, отошел ко сну, едва различимо посапывая мерцанием своих глаз, цвета нежно-молодой, только-только распустившейся - встречаемой исключительно в начале июня - сирени.

Вечер высыпал на небесное полотно пригоршни три звезд, маленьких и больших, и они расползлись во все стороны вкруг Луны, соорудив собой замысловатые и вовсе даже простые узоры. Звезды движутся - это, верно, заметно и нетренированным глазом; пожалуй, эту ночь стоило выдумать хотя бы затем, чтобы собственными глазами прочувствовать, как маленькие светящиеся точки перемещаются по темному небесному куполу. Вон та, невзрачная звездочка; еще какое-то время назад она лежала на крыше дома, что с противной стороны улицы, не в силах взлететь, а теперь она висит в бесконечном пространстве в добром метре от крыши. Ах, отчего нам не летается? Здорово, должно быть, ощутить отсутствие чего бы то ни было под собою; с замиранием сердца пощупать, как воду перед купанием, пустоту...

А вдруг... А что, если звезды всего лишь предвестники грядущего дня, если это попросту юное утро, розовое, что кожа младенца, дырявит иглами света темно-темно синее, но все ж таки не черное небо? Нет, пускай будет ночь, неспешно бредущая вдоль несменной песни сверчка, плавная, словно осенняя муха. Ночь притягательна своей Луной и тишиной, свободой, сладостной тоской... Рифмуются нечаянные слова, запросто и без вдумчивости. Пускай будет Ночь.

Маленькая взъерошенная тучка, вывалившаяся наверх, вспугнула Луну, всосала ее под себя и тотчас разрешилась мелким неумехой-дождем. Дождь, растерявшись начал тыкаться в нос, в затылок и грудь; как хороший знакомый, догоняющий тебя, похлопал по левому плечу и по плечу правому тоже. Если не хочется мокнуть - всегда можно найти сгорбленную крышу какого-нибудь строения и шагнуть под нее и... И дождю ничего не остается более, как страстно целоваться с рябеющим от этих поцелуев асфальтом да шептать что-то ласковое заметно подросшим листьям.

Вдалеке вскрикнул проснувшейся птицей лес, слегка влажный, но по-старому добрый. Забавно, но именно сейчас, под дождем, его очертания стали видны, на лес не похожие, а похожие скорее на волнистую однородно-темно-серую корочку на земляном брюхе не тронутую вероломным железом. Недурственно было бы сейчас прогуляться по лесным просторам, но далеко от дома отходить нет никакого желания, здесь постоянно что-то держит, наверное привычка. И кто знает, какой он сегодня - лес; каждый из нас представляет его по-особому, по-своему, и у всех он разный. А что как возьми да окажись он не таким, каким видится, если закроешь глаза? Маленькое разочарование с привкусом слезливой полуобиды.

Дождь прекратился и сразу запахло мытой листвой и еще свежим арбузом, вернее появился тот запах, какой кажется запахом арбуза в детстве, разумеется, если вам доводилось нюхать арбуз в детстве. Слышится гул, становящийся все выше и выше, и наконец распадающийся где-то в ночи; справа - женские шаги, скоро они сделаются близкими, а потом отодвинутся влево. Шаги не пахнут ни одним из тех запахов, смесь которых непременно витает в воздухе и становится настолько обыденной, что уже немыслимо вычленить из нее отдельный компонент; вообще не пахнут решительно ничем из того, можно уловить обычным обонянием. Хотя, по совести, шаги и не должны пахнуть; а была ли здесь их хозяйка, или же они звучали сами по себе - пусть тайну эту хранит забор.

А Луна сегодня хороша, просто прелесть как восхитительна. Таким, как она, поют серенаду-у-у, но сейчас нельзя произнести и слова, иначе оно будет воспринято как начало к разговору и подхвачено сплетником-ветром, заговорят многие и станет неслышна ночь. Ночь не столько темное время суток, сколько необыкновенное ощущение свободы, внезапности мысли. Только ночью мы вспоминаем о своем доме - Луне; оттуда мы родом, просто однажды не удержавшись многие из нас свалились сюда, где постоянно что-то звенит за шеей и пища, вполне сносная, требует, чтобы ее поглощали исключительно с зажмуренными глазами, не от удовольствия, а лишь за нежеланием видеть то, что ешь. Но все-таки здесь совсем неплохо, мы здесь нужны, нас здесь любят, порой даже может показаться, что Здесь - это отражение Луны в неимоверных размеров зеркале.

Мало что осталось в памяти о Луне - практически ничего. Пожалуй, с полной уверенностью можно вспомнить только о том, что серые пятна, видимые на родном бледно-желтом диске, отнюдь не пыль или там грязь какая, а безбрежные поля цветов, разных, но по-одинаковому прекрасных; жаль, что смешение их оттенков дает издалека скучный серый цвет... Здесь тоже есть цветы и наверное здесь немногим плоше, чем Там. А Луна? - мы всегда можем дождаться ясной ночи и свободно прогуляться при свете любимого лика, иногда еле слышно напевая песню.