- Ты где, подруга? – помахала Нина перез глазами Аси рукой. – О чем мечтаешь?
- Сегодня пришла осень, – повторила Ася вслух.
- Ну да, первое сентября.
- Хочется влюбиться.
- Осенью? Влюбляются весной. А ты, вроде, замужем. Не отвлекайся от темы: мы к Ларе едем?
- Влюбляются тогда, когда любовь приходит. К Ларе едем. Если меня шеф отпустит.
Накануне этой встречи Нинка позвонила Асе в одиннадцать вечера:
- Привет, Аська, ты меня еще узнаешь?
- Узнаю, кто еще может позвонить в такую рань?
- Рань? Ах, да, ты шутишь. Юмористка. Слушай, а ты не забыла, что девице Петренко в этом году и не далее, как через месяц исполняется некая круглая дата, не станем уточнять, сколько?
Ася быстренько просчитала. Действительно.
- Так вот. Ларка устаивает большой сбор. Она нас всех приглашает. Хочет отметить “процесс увядания” в обществе родных лиц. Предлагаю завтра встретиться в обед в нашей кафешке и все обдумать.
И вот теперь они сидят в кафешке, любуются мокрым городом, и строят планы поездки в Италию к Ларе, на юбилей...
Жили-были три девицы: Ларка, Нинка и Ася. Жили – не тужили, дружили, жаловались друг другу на ленивых мужей, неверных любовников, несправедливых начальников. Впрочем, у Лары личная жизнь никак не складывалась. То и дело возникали некие молодые люди, совершенно «потрясные», и так же быстро исчезали. Все это происходило на фоне вялотекущего романа с единственным гениальным и неповторимым, который строил свои отношения с Ларой по принципу: «Есть не хочется, и выплюнуть жалко». Ларка время от времени принимала «волевое решение»: заводила очередной роман, бросала гениального окончательно и бесповоротно. Затем роман «усыхал», а Ларка возвращалась к гению. Кстати, гений был женат, и огорчать законную супругу разводом не собирался. Ларка жаловалась Асе и Нине на свою «хромую судьбу», клялась, что вот - конец, бросит его... но время шло, а все оставалось по-прежнему.
И вдруг из очередной поездки, на этот раз в Италию, куда «деловая» Лара сопровождала какую-то промышленную делегацию, она вернулась в состоянии, близком к полному стопору. Там, в перерывах между торговыми переговорами, она встретила Мистера, то есть, Синьора Само Совершенство. По ее рассказам выходило, что Синьор Само Совершенство являл собой симбиоз комиссара Катаньо, Алена Делона и Александра Домогарова. И ничего между Ларой и этим неземным существом не было, один чистой воды магнетизм… ну и так далее… Возьмите любой дамский роман и сами увидите. Кроме того, Синьор Само Совершенство носил немыслимо прекрасное имя Джакомо.
- По-русски, кажется, Яша, - заметила Нина.
- Нинка, в тебе нет ни капли романтики, - почему-то обиделась на «Яшу» Ларка. - Поэтому ты одна из нас так долго и успешно замужем. Ты не умеешь парить душой над облаками.
- Лар, а его фамилия не Казанова, часом? – спросила Ася.
- Счас обижусь навсегда, - пообещала Лара. – Между прочим, он скоро приезжает по делам, и если вы будете ехидничать, то я вас не познакомлю!
Ася и Нина немедленно дали «страшную» клятву, что больше «ни-ни», и вообще они уже прониклись. Почти.
Подруги с нетерпением ожидали приезда Синьора Само Совершенство. Он оказался обаятельным парнем, с неизменной сияющей улыбкой на вполне заурядной физиономии. Помня о своей торжественной клятве, девушки воздерживались от комментариев. А синьор Яша неустанно повторял, что он страстно мечтает о сыне. Увы, законная супруга не может одарить его таким счастьем. Если бы он встретил ту королеву, которая подарила бы ему сына, он бы бросил к ее ногам небо!
- Девочки, вот моя судьба! – глаза у Ларки горели, кудри стояли дыбом. – Ради этого стоило ждать столько лет!
- Ради неба под ногами? – уточнила Ася. – А с женой он собирается при этом развестись? У тебя уже есть один женатый и неповторимый…
Но подобных рассудочных сентенций Ларка не слышала. И в назначенный природой срок на свет появился Лоренцо Джакомович.
Синьор Само Совершенство купил королеве с младенцем двухкомнатную хрущевку, но сам остался жить со своей Памелой в солнечной Италии. Развод в Италии – процесс крайне сложный, да и общие с Памелой капиталы, городок небольшой, разрушение бизнеса… Лара должна понимать… Лара все поняла. А еще через некоторое время подарила Синьору Само Совершенство двух очаровательных близнецов Степку и Ваську. То бишь, Стефано и Базилио. Синьор, к тому же, страстно мечтал уже о дочери... Правда, частые бизнес-поездки на свидание с детьми в другую страну были не совсем удобны. Пришлось Синьору совершить еще один практичный поступок.
В общем, Ларка уже несколько лет жила в Италии с тремя малолетним оболтусами, имела небольшую квартирку, гувернантку и огромный личный автомобиль, который водила с той же лихостью, с какой все делала в своей жизни. А Синьор Само Совершенство Джакомо проводил с сыновьями половину выходных в году, возил их на отдых в разные интересные места, делил свой отпуск, в аккурат, пополам, между Ларой с мальчиками и законной Памелой. Иногда «залетал по вечерам на неплановый огонек». Остальное время проводил в официальной семье, то есть, с Памелой единолично. Памела, воздержавшись от встречи с Ларой, предложила через ССС мальчиков усыновить. Ну, хотя бы одного, в качестве наследника. Лара, через того же СССа, передала Памеле привет с благодарностью и предложением идти куда подальше. Памеле пришлось смириться с существованием мальчиков, поскольку разводиться, да еще и разделять бизнес, ей тоже не хотелось. Весьма прогрессивная позиция.
И вот теперь Ларка жаждет “напиться” на своем юбилее с родными лицами. А значит, не все в ее жизни так уж безоблачно.
Лара встретила Асю с Нинкой в аэропорту. Ожидаемый юбилей нисколько не читался на ее ухоженном лице и фигуре: все такая же сияющая улыбка, тонкая талия, пышный бюст, немыслимая грива волос. Начались пылкие объятия, восторженные восклицания из серии «как ты прекрасно выглядишь!» Юные «принцы» Лоренцо, Стефано и Базилио уже доставали матушке почти до плеча и обещали в скором времени превратиться в слезы и тоску для всех соседских барышень. Три дня пролетели в каком-то безумном водовороте: встречи, поездки, ристоранте, их все время с кем-то знакомили, они кого-то принимали у себя, время от времени мелькал Синьор Само Совершенство с неизменными розами в руках. Вполне возможно, что в этом водовороте их даже познакомили с Памелой. Казалось, Лара боится остановиться, хоть минуту побыть в состоянии покоя, чтобы не навалились мысли о том, о чем думать не хотелось. Об уплывающих годах, неопределенном статусе и будущем мальчиков... И ее собственном.
На четвертый день Ларка сообщила: «Едем в горы к одному дальнему родственнику. Классный старик, вы обалдеете». Ася с Ниной переглянулись: от Лары можно ожидать чего угодно.
- Совсем не то, что вы подумали! – фыркнула Ларка. – Во-первых, он совсем старый, а во-вторых, он относится ко мне, как к дочери, особенно, когда узнал, что я с Украины.
- Поклонник «Динамо»? Бывший футболист? Или инженер-атомщик? – попыталась уточнить Ася.
- Ехидина ты, Аська, он настоящий князь. Дальний родственник Памелы. Причем тут «Динамо»? А с Украиной связана жутко романтическая история, попроси, Аська, может, тебе расскажет, ты же у нас умеешь «разговорить» кого угодно. Мне он только так, намекнул.
Со словом «князь» у Аси ассоциировался некто величавый, высокого роста, с густым басом. Князь не производил впечатления потомка древнего аристократического рода: невысокий, сухонький, с длинным тонким носом и тонкими же, по-старчески морщинистыми губами. Глаза его выцвели от старости, были не то серыми, не то светло-карими, но взгляд сохранил живость и цепкость. Дон Дамиано словно привязывал к себе внимание окружающих одним взглядом. Наверное, когда-то эти глаза не одну женщину свели с ума.
В большом замке повсюду виднелись следы надвигающегося запустения. Князь жаловался на то, что внукам и правнукам неинтересно старинное фамильное гнездо, все они насквозь американизированы, никакого аристократизма. За обедом велась бурная беседа на гремучей смеси итальянского, английского и русского, и все отлично друг друга понимали. Обсуждали одновременно все: семьи, детей, цены, бизнес, борьбу с терроризмом и многое другое. После обеда все разбрелись кто куда по саду и дому. И Ася неожиданно осталась одна. Видимо, свернула не в тот коридор и поняла, что заблудилась. Замок - все же это замок. Она толкнула очередную дверь в поисках выхода и оказалась в кабинете хозяина. Книги, множество книг на разных языках, письменный стол, компьютер. Старый князь идет в ногу со временем.
На стене небольшой портрет. Девушка с распущенными волосами стоит на горе. За ее спиной угадывались горы, луга, даль, граничащая с бесконечностью. Девушка на портрете была слишком красива, особенно, огромные бирюзово-синие глаза. Вряд ли такие глазищи существуют в природе. Темные волосы растрепаны, словно в лицо девушке дует ветер. На шее вместо бус – венок из ромашек. В общем, налицо идеализация персонажа.
Ася слабо разбиралась в живописи, для нее существовал один критерий: нравится – не нравится лично ей, а что думает мировое сообщество по поводу шедевров – это его, сообщества, личное дело. Рассматривая портрет, она подумала, что тот, кто писал его, не был профессиональным художником, и делал это для себя, чтобы запомнить, сохранить черты девушки, а уж никак не ради живописания. Наверное, приукрасил.
- Нравится? Она прекрасна, правда, синьора Анна? - хозяин появился неслышно, Ася вздрогнула от неожиданности.
- Да, конечно. Извините, синьор Дамиано, я заблудилась в вашем доме, совершенно нечаянно тут оказалась.
- Ничего, мой дом – это дом моих друзей. Люблю, когда Лара с детьми приезжает. Она одинока в этой стране, несмотря на детей. Скучает по дому, хотя там ей жилось бедно и трудно.
- Она нашла здесь свое счастье, - возразила Ася, словно защищая подругу. – У нее есть любимый, а, главное дети. Ее мальчишки – это настоящее чудо.
Хозяин прошелся по кабинету, выглянул в окно, вновь вернулся к портрету, откуда-то вытащил щеточку, провел по лицу девушки, смахивая невидимую пыль. Обернулся к Асе:
- Я боюсь, что однажды дети уйдут к ... нему. И она станет ему не нужна. А что останется Ларе? Вернее, с кем она останется?
- Джакомо любит их. Всех.
- Вы полагаете? Лоренцо девять лет, и Джакомо до сих пор не может решиться на то, чтобы развязать этот странный семейный клубок и создать детям нормальный дом. Иногда мне кажется, что он просто использует всех, включая мою племянницу, Памелу. Или думаете, ей эта ситуация доставляет удовольствие?
Ася молчала. Все эти мысли ей и самой уже давно приходили в голову, но говорить об этом Ларе она считала жестоким. Разве у Лары был выбор? Синьор Дамиано пристально посмотрел на гостью, кивнул в ответ на непроизнесенные слова:
- Совершенно верно. Я с вами согласен, Анна.
От Аси не укрылась едва заметная пауза перед ее именем, как будто синьору Дамиану требовалось некоторое усилие, чтобы произнести это имя.
- Согласны с чем?
- С тем, что у Лары нет выбора, по большому счету.
Ася улыбнулась: Вы читаете мысли?
- Конечно, я давно живу на земле, и многому научился. А у вас очень выразительное лицо, Анна.
Опять эта легкая пауза.
- Анна, - повторил князь, и еще раз: Анна...
О чем он вспомнил?
Ася молча ждала продолжения, мысленно поражаясь взаимопониманию, вдруг возникшему между нею и человеком, которого она знает каких-нибудь пару часов.
Князь повертел в руке щеточку, которой смахивал пыль, подошел к портрету и спрятал щеточку где-то за портретом. Поправил портрет.
- Хотите коньяку, Анна? Каплю?
Ася кивнула. Против ее ожидания, князь не стал звонить, вызывать прислугу, достал из бара на стене бутылку и пару бокалов, капнул, действительно, по глотку, один бокал протянул Асе. Сел напротив нее так, чтобы видеть портрет. Ася ждала, она уже поняла, что продолжение последует непременно, что князь, возможно, давно ждал кого-то, кому доверить историю девушки с портрета. И почему-то никак не мог найти достойного его откровения слушателя. Даже Лара, при всей его привязанности к ней и детям, не была посвящена в тайну бирюзовых глаз.
- Любовь – неуловимый ангел, - негромко сказал Дамиано. - Никто никогда не знает, когда и в каком облике он коснется нас своим крылом. Очень часто человек не замечает, что именно сейчас его коснулся ангел. А когда понимает – уже поздно. Благословен тот, кто понял.
- А вы поняли? – осторожно спросила Ася. Она чувствовала, что князь ждет ее вопросов.
Князь ответил не сразу. Не мог решиться заглянуть в колодец памяти?
- История давняя, простая и грустная. Тут недалеко, на равнине, до войны и во время войны было много ферм. Нашей семье часть принадлежала. Во время войны на фермах работали работники из оккупированных стран Восточной Европы. В основном, женщины и девушки, почти девочки. Их привозили сюда через Германию и Францию. Мне было семнадцать лет. Избалованный отпрыск, князь, аристократ. Я шнырял по всей округе на своем любимом жеребце, развлекался, как мог. Поскольку я был ужасно близорук, и слаб легкими, верные солдаты дуче как-то не обращали на меня внимания, и я жил искусством, науками и бурными романами с крестьянками. По причине слабости здоровья и отец не настаивал на моем участии в политической жизни, а на последнее – любовные игрища - смотрел сквозь пальцы. И тут я встретил ЕЕ. Совсем юная, почти ребенок. Четырнадцать, нет, пятнадцать. Худенькая, маленькая. Крестьянки в этом возрасте уже вполне созревшие и цветущие, а Анна... Да, ее звали Анной, вы правильно поняли, мне до сих пор непросто произнести ее имя. Она была – как стебелек травы, так и жди, что ветер подхватит и унесет. От недоедания, наверное. Работала на ферме, выполняла самую грязную работу, спала в сарае вместе с другими рабами. А как их еще можно назвать? Не говорила ни на одном европейском языке. Мы встречались поздно вечером и … разговаривали. Представляете, прекрасно понимали друг друга! Я учил ее итальянскому, она пыталась научить меня своему языку. Вот тогда я и услышал - «Украина». Она пыталась мне объяснить, где это, а я не слушал, смотрел на нее, как завороженный и мечтал, как о великом счастье, о возможности поцеловать ее. Не верите? Думаете, князек, которому не отказывали крестьянки, не слишком бы церемонился с рабыней? Может быть, но в этой девчонке-рабыне была какая-то такая чистота и высота, несгибаемая внутренняя сила, что не позволяла мне опуститься до пошлого торопливого секса под кустами. А еще Анна пела. Хозяйка фермы, где работала Анна, поняла, что у девушки необыкновенный талант и отвела к в церковь. Знаете, у нас тут к работникам относились вполне гуманно. К тому же, насколько я помню, синьора Ламини вообще отличалась добротой. Падре Антонио с радостью взялся заниматься с Анной, и вскоре она уже солировала в его маленьком церковном хоре. Память у нее была удивительная: она заучивала псалмы, почти не понимая! А меня Анна учила своим песням. Правда, я уже все забыл. Пение не было моей сильной стороной.
Князь умолк. Некоторое время смотрел куда-то неопределенно в пространство, затем тихонько замычал мелодию: Знаете эту песню?
Ася кивнула: Кажется. Только я петь не умею.
- Я сочинил стихи на эту мелодию, специально для Анны. Ужасные стихи. Но это была наша песня, понимаете? И мы пели ее, забравшись на гору, и перед нами, у наших ног, лежал весь мир, и нам казалось, что все еще будет – и счастье, и любовь. Не знаю, вспомню ли...
Князь задумался, затем тихонько запел. В этой песне угадывалась знаменитая «Санта-Лючия», но слова были другие, насколько Ася поняла, что-то о небесных глазах, и дальних странах. И припев : “O, Cara mia, o, Anna, mia”
- О, мы их ищем, а они тут поют! – Ларка ввалилась в кабинет вместе с Ниной. - Дети смотрят мультики. О чем поете?
- Я рассказал Анне об украинской девушке, которую встретил во время войны. Она божественно пела. Могла стать певицей. Это ее портрет.
- А давайте споем!
- Погоди, Лариса. А что было дальше?
- А дальше все тоже было, как обычно: отец узнал, пришел в ярость. Портить крестьянских девушек – это нормально для синьора аристократа. А вот связаться с рабыней из коммунистической страны – означает уронить честь рода. Глупость. Отправил меня к тетке в Рим. Тем временем война закончилась, девушек репатриировали. Анну я больше не видел. Долго тосковал. Вдруг понял, как сильно я ее любил. Вот, нарисовал портрет. Правда, художник из меня тоже никудышний.
Лара спросила: «И никогда не искали?»
- Где? Как? Нет. Я ведь тоже был еще совсем зеленый. Страдал, как страдает ребенок, но сделать практические шаги... Нет. Послушал отца. Потом упал железный занавес. Потом женился. Кстати, по любви. Или думал, что по любви. Был вполне счастлив. Или убедил себя, что счастлив. Внуки вот только редко навещают.
Он долго смотрел на портрет:
- Анна... серебряный голос... Спойте мне что-нибудь ваше, девушки. Есть одна такая песня... Анна ее часто пела. Может, я узнаю ее?
Они засиделись у синьора Дамиано до темноты. Ларка знала много украинских песен, голос у нее был сильный, глубокий. Ну, а Ася с Нинкой, вечные хористки последнего ряда, негромко подтягивали. Домой возвращались поздно.
- А жаль, что он не знает ничего, кроме ее имени. Представляете, вдруг сегодня она – оперная певица, они встретятся… Может, попробовать найти ее? – Лара уже разрабатывала план. Или сочиняла живой роман.
- Она уже старушка, на пенсии. – Возразила Нина.
- Ну и что? Такая любовь…
- Скорее всего, она давно все забыла, - возразила трезвомыслящая Нина. – Если вообще жива еще. Шестьдесят лет прошло. Думаю, такие тени лучше не тревожить.
Какое-то время ехали в тишине. Ларка бросила взгляд в зеркало заднего вида: «Мужики мои спят… А знаете, девчонки, все же женщине обязательно нужна дочка… Анной назову… Как вам идея? Дамиана позову в крестные. Классный он мужик. Мы у него – как у себя дома, поверите, уезжать от него не хочется»…
- Ларка, - подозрительно спросила Нинка, - князь тебе в дедушки годится, ты что это? И ты не сказала «назвала БЫ»? Это что значит?
Ларка вздохнула:
- Да ну тебя, Нина. Что у тебя за мысли? Хороший человек – понятие вневозрастное. Так же, как и дом – понятие экстратерриториальное.
Ася в разговоре не участвовала. За окнами автомобиля струилась чужая синяя ночь… Звезды умиротворенно подмигивали: мир прекрасен и жизнь продолжается. Воспоминание пришло вдруг, обожгло.
Мимолетная встреча год назад, летом, в маленькой деревене в самом центре Украины, где они с мужем купили хату под дачу. Там, у болота, в развалившейся хибаре, которую и хибарой-то назвать нельзя, не то, что хатой, живет сгорбленная, озлобившаяся на весь мир одинокая старуха. В селе ее презрительно называют Ганька-«грахвыня». Угнали эту Ганьку фрицы в войну, совсем девчонкой была. Где бывала, плохо понимала. Вернулась «трохы дурнувата»: все рассказывала, что влюбился в нее то ли князь, то ли граф. Красивый и богатый. И что он обязательно приедет за ней на своем коне, и уедет она в его замок, и будет графиней. Так замуж и не вышла. Вот ее и прозвали «графиней». Семьи у нее нет, одна осталась. Пенсия копеечная, едва на хлеб хватает, дров купить не на что, таскает на горбу вязанки из ближайшего леса. Труба обвалилась у печи, дыра в потолке, от дождя куском толи прикрывает. Сельсовет предлагал ей другую хату, благо, в селе много хат пустует – отказалась. Гордая? За это и не любят ее в деревне – задавака гоноровыта. Однако, богомольная, и “роботяща”. Ходит по людям огород полоть за тарелку супа. Собственный-то огород болото «съело», на жалком урожае трудно прожить. Одна ... Все еще ждет?
А как пропустит пару стаканчиков «буряковочки», начинает тоненьким хрустальным голосочком выводить странную, никому непонятную в селе песню на чужом языке. Уверяет, что песня эта сложена о ней.
Сельчане посмеиваются за ее спиной, но не спорят - пусть ее, "грахвиня" ж! Так и живет...