Желтеющий жемчуг разорванных мною браслетов и бус,
Но о них и себе до сих 20 отрезвленных пор I know next to
nothing, пытаюсь, как прежде, насытиться дивными текстами,
эгоцентрик такой же дьявольский и даже не дую в ус.
Этот год, mom, как-то много меня гонял и невнятно радовал
средь случайных людей, неслучайных событий, но как поет
БГ: “Господу видней”, - и я согласна с таким утверждением,
это правильно: кесарю – кесарево, черту - адово,
а Кате – в ключицу птичью какой-нибудь злой укус.
Мне хочется спросить, mom, боишься ли ты за меня, как я
боюсь за весь этот скорбный сор, что горит в руках, и тебя,
за усталый порой твой, но гордый такой скорпионий взгляд?
В мире нашем, ты знаешь, множество мер и значений, видов
любых оплат, но ни одно не измерит всех твоих жертв и трат.
Новый год уже скоро, mom, ты помнишь, в июне мне – 21
исполнится, а я ведь не знаю еще в какой мне степи найтись,
в какой из североамериканских прерий, в какую нырять высь
и как мне самой выбраться из всех своих переулков и паутин.
Mоmmy, это по-детски так, когда внутри так много, а в итоге –
какой-то сплошной паралич, у меня тут поет то Наличь,
то Paula Cole, то Norah Jones, в сахарах моих воздух тяжел, горяч,
сплошной грядет рок-н-ролл. Но не вериться мне, хоть плачь,
что так скоро все обросли, как моллюсками - судно, годами.
Но это не страшно совсем, в нас ведь на весь килограмм
сомнений – тонна скрипучей твердости и бесконечной дали,
значит, не так легко расшатать еще весь Вавилон под нами.
9.12.2008