Димка-старший умер, когда мне было восемнадцать.
На тот момент я совмещал учебу в университете с работой сборщика компьютеров, чему Димка был очень рад. Я сдержал данное слово.
- Взялся за ум наконец-то, - со светлой печалью говорил он. - Лучше поздно, чем никогда.
Умер он веселым и теплым майским днем, когда я радостный возвращался из учебного заведения, понимая, что в эту сессию сдам автоматом, - и на "отлично". К тому же, я уже пять месяцев не курил. Мне очень хотелось порадовать Димку, человека, который был для меня всем, - родителями, учителем, другом, наставником. К сожалению, понимание того, что для тебя значит человек, часто приходит очень поздно.
Но лучше поздно, чем никогда, так ведь, Димка? - думал я, глотая слезы, стоя над открытым гробом.
- Малой, - кто-то держал меня за плечо сильной рукой. - Если что, все порешаем, обращайся.
Я молчал.
- Димон правильный пацан был, честный. Похороним как надо, не боись, малой. Деньги нужны?
Я молчал. Глотал слезы.
Шока не было. Я почему-то знал, что случится нечто невероятно гадкое и нехорошее, ждал этого. Жизнь шла, и шла неплохо, но по ночам я чуть не выл от накатывающей глухой тоски, пряча лицо в подушку. Чувствовал, - беда где-то рядом. И тому, что она все-таки ворвалась в стройный уклад нашей жизни, не удивился.
Димка, наверное, тоже знал - недавно в его глазах появились какие-то больные желтые искорки, пронизывающие его зеленые глаза безграничной глубиной печали. Появились - да так и остались, пока эти глаза не закрылись навсегда.
- Сердце у него было слабое, - опять тот же голос. Лица не помню, помню мозолистые руки, пальцы в наколках.
Нет, - мысленно прошептал я, - не слабое.
У него просто было сердце.
Вам этого не понять. И потому я никогда не буду к вам обращаться.
***
Я был отчислен за неуспеваемость со второго курса.
Снова стал курить за месяц до этого.
***
Я понял, что мне хочется курить.
Выдыхая дым, я снова поглядел на небо. Откуда столько звезд? Как они смогли прорваться сквозь блокаду тяжелых туч, даже больше - вызвать их паническое бегство, и подарить столько света? Тем ценнее подарок - долгие века они копили свой свет, чтобы потом мы восхищались им.
Хотя... Восхищаться звездами? Мы давно отвыкли от этого.
Мне можно. Я ребенок.
Которому тридцать.
- Ты чего-то спросить хотел, - напомнил мне Димка.
Я избегал смотреть ему в глаза.
Но заговорил.
- Тогда, на пляже... Зачем ты меня в воду погнал? Я чуть не утонул... ну то есть, мог утонуть.
Димка вздохнул, виновато развел руки.
- Я не хотел, Серый. Просто... Я думал, - хорошо бы сейчас было искупаться. Ведь было же лето! - он снова вздохнул. - Я не знал.
- Как там? - вырвалось у меня невольно.
- Там?
Закончить мысль надо. Хоть и больно.
- Там, где ты сейчас, - очень тихо, практически одними губами, сказал я.
Но Димка услышал.
- Где я сейчас... - он задумался. - Там да, там лето.
Не это я имел в виду, задавая вопрос. Но этого ответа мне хватит.
- А как ты сейчас выглядишь? - каждый вопрос похож на хождение по острым иглам. Тяжело, больно, и кажется, что не справишься, потому что слишком много на себя взял. - В смысле, сейчас ты в куртке, в спортивном костюме том злосчастном, под низом еще одни штаны... наверное.
- А как же, - просиял Димка. - Ты ж просил одевать их зимой.
- И шапку просил, - улыбнулся и я.
- Не, шапка - это другое, - улыбка сползла с лица Димки. - Меня когда в интернате били, шапку надевали всегда, на глаза насовывали... Не люблю просто шапок.
У меня заныло сердце. Почему я не знал об этом раньше... Почему не мог помочь, или хотя бы не требовать одевать этот головной, блин, убор каждый день? Что должен был чувствовать Димка каждый раз, когда я просил его об этом?
Ответа на заданный вопрос я уже не ждал. Да и было это уже не важно.
Димка ответил.
- Я, Серый, выгляжу так, как ты меня запомнил. По-другому не знаю, как можно. Не умею.
И не надо, малыш. Только не тем, что я видел перед мостом, только не так.
Неужели я помню тебя и таким?
***
...он ведь сейчас встанет, доктор?..
***
О Боже. А ведь - помню.
Прости, малыш. Но я не смогу забыть. Не смогу.
- У тебя ж день рождения сегодня, а так глупо все получилось, - грустно сказал Димка. - Я вообще хотел не так, хотел просто... ну как раньше. Чтобы и лето, и пляж...
Лицо его было очень печальным.
- Но не получилось, - он шмыгнул носом.
Я обнял его и закрыл глаза, этим освободив слезы.
И передо мной все было как раньше.
Никого не пущу в эти воспоминания. Они только мои, и они все, что у меня осталось. Мое время - песок, и он неслышно утекает сквозь узкое отверстие жизни, сдерживаемый - пусть ненадолго - только пальцами одиннадцатилетнего ребенка, сумевшего изменить мою жизнь.
Пусть ненадолго. Но сумевшего.
И сейчас я стою, а сквозь мои пальцы мягко, тепло и безвозвратно струится песок моих воспоминаний. Не уходи, - прошу я Димку. Куда? - весело удивляется он, но в голосе его звучат слезы. Я всегда с тобой, - говорит он, - пока ты меня помнишь. Песок легок и приятен на ощупь, он шелковой тканью гладит мои руки, рисует в душе красочные замечательные картины.
Спасибо, Димка.
Все у тебя получилось.
- Правда? - счастливый Димкин голос.
- Правда, - говорю я.
Сквозь пальцы настойчиво, но все так же мягко и ненавязчиво течет песок. Песчинки капают хрустальными снежинками, растворяясь в воздухе и рассыпаясь нежным звоном. Наверное, все вокруг блестит и сияет от растворившихся песчинок, которые вернули мне меня.
Узнав меня.
Лето. Димка. Я. И песок.
Остров по-отечески глядит на нас, - я чувствую это. От этого взгляда не хочется прятаться, таиться, наоборот - мне нравится, что остров на нас смотрит. Здесь кончилась моя жизнь, здесь же сейчас и закончится мое существование.
Умру? Нет, почему. Зачем же. Просто снова начнется жизнь.
Жаль, что мне для того, чтобы воскреснуть, понадобилось семь лет.
- Все, Серый, - грустно говорит Димка. - Мне пора.
Жаль, что Димке для этого придется уйти.
Я отпускаю его, отстраняюсь, смахиваю с глаз слезы.
Мы снова на пляже. Заря уже предупредительно тронула край неба, оставив розовый след своего прикосновения, прикрыв алой тканью облаков торопливо гаснущие звезды.
Димка отстраняется, улыбается мне и прощально машет рукой. И тут же закрывает ладонями лицо и медленно идет навстречу солнцу. Изредка оборачивается, утирает носик рукавом, останавливаясь на мгновение, но потом снова продолжает свой путь к уже показавшемуся из воды светилу. Ярко-алая дорожка, расстелившаяся на воде, - путь, по которому может пройти только Димка.
А я останусь.
Сейчас разорвется от светлой боли сердце, и тогда я смогу побежать вслед за Димкой, проводить его... и все равно расстанусь с ним навсегда. Потому что только дети после смерти попадают прямо на небо.
Я ребенок. Но мне туда ход заказан.
Наверное, я очень сильно вырос за эту ночь.
Ладонью с силой вытер слезы, моргнул. И не заметил, как Димка исчез.
Прощай, - сказал я.
Прощай, - ответил мне Димка, который навсегда со мной в моей памяти. Это очень больно, - когда прощаются те, кто обречен остаться с тобой навсегда.
Прощаю, - шепотом волн отозвался остров.
Я упал на колени и беззвучно зарыдал.
***
Ночь матом кроет небо, закрыт тоннель прощенья,
За нами - войско веры, чужого очищенья,
Отринутого счастья, и хмурых одиночек.
Я снова в твоей власти...
...что ты мне напророчил?
Так страшно верить в чудо,
Страшнее лишь смеяться
Над плачущим Иудой, продавшим свое счастье.
А сколько их, успевших
Продать чужую веру,
В чужую лужу севших,
Успевших что-то сделать?..
Отколотые ставни на землю устремятся,
***
... а он еще недавно мог радостно смеяться...
***
Подумать только, - ветер
Принес чужие песни. Открой, скажи, ну где ты?
Тебе ведь все известно!
Отдай земле все соки! Я дам тебе всевластье!
Но нет - в тебе истоки
Отринутого счастья...
Навечно скован болью,
А ветер лишь смеется.
И смех великой кровью
И болью обернется...
...и больше не вернется, хотя так просто верить...
Погаснет наше солнце,
Придет чужая темень,
Придет другое время,
Наступит новый статус,
И наше поколенье разучится смеяться...