...а еще я помню, как это было.
Храм сиял золотыми куполами и медным колокольным звоном тщетно успокаивал хмурое дождливое утро. Складывали зонты, крестились перед Вратами прихожане, бросая - как велит обычай - три раза по три монеты стоящим при входе нищим и калекам, стараясь не замечать исходящего от них стойкого алкогольного духа, - где только успевают с самого утра? Поглядывали на детей, сонных и недовольных, которые, словно исполняя тяжкую повинность, быстро и мелко крестились тремя сжатыми пальчиками.
Было воскресенье.
Дождь мелко и подло моросил, окатывал меня брызгами из-под колес, насмехался глухими раскатами грома над торжественностью Храма. Ветер шатал провода, швырял дождь в лицо и издевательски свистел в ушах. Зима выдалась очень дождливой.
Впрочем, январь в последние годы всегда дождливый и неряшливый.
Димка прятал замерзшие руки в карманы, отворачивал лицо от ветра. Но стоял, не в силах отойти от Храма. А я знал, что сейчас Димке очень хочется зайти, поглядеть - так ли там по правде, как ему рассказывали, действительно ли кругом золото, сияние, тепло? Правда ли, что ангелы Божьи во время службы спускаются над алтарем, и дарят благословение? Правда ли, что...
А даже если и не правда - все равно. Лишь бы попасть вовнутрь.
Лишь бы зайти.
Но он не зайдет. Я это прекрасно знаю потому, что когда-то точно так же стоял здесь и глотал слезы вперемешку с дождем и снегом. И так и не смог заставить себя сделать тот самый шаг.
А что мне мешает решиться сейчас?
Ничего.
Медленно я сделал первый шаг к Димке.
Великое путешествие всегда начинается с первого шага.
***
- Привет, чудо, - сказал я. - Тебя как зовут?
Он не ответил.
Может быть, это смешно и нелепо звучит, но мне было совершенно все равно, как его зовут на самом деле. Он был Димка, и никакое другое имя не могло описать его.
А значит, никакое другое имя не имело право обладать Димкой. Кроме - Димки.
Я ведь могу долго рассказывать о том, что Луна - это небесное светило, естественный спутник земли, дать исчерпывающую - представим это чисто гипотетически - информацию о приливах-отливах-массе-диаметре-силе притяжения и прочих технических характеристиках, но при слове "Луна" все равно перед глазами возникает романтика и одиночество, пролитая кровь и пролитые слезы, надежда и вечный зов, странный обряд вселенской очищающей тоски. Потому что Луна - это образ. А никакое не небесное светило.
Вот и Димка - образ.
Не имя - образ. Чистая эмоция.
Я ребенок, мне положено мыслить образами.
И испытывать эмоции.
- Тебя зовут Димка, - констатировал я.
Иначе быть не могло.
Лицо его было грустным, и ему сейчас очень шли серые капли зимнего дождя, подчеркивающие бледность и скрытую боль его души. А боль была - кому как не мне это знать. Как у того Димки-образа, когда-то рассказавшего мне о Храме и о его таинствах.
- Тебя зовут Сережа, - тогда просто сказал он мне. - И тебе очень плохо.
Интересно, а у меня сейчас такое же выражение лица, как тогда у взрослого Димки?..
...а маленький Димка все молчал.
- Расскажи мне о Храме, - попросил я, снимая с себя куртку и накидывая ее на плечи мокнущему хрупкому образу.
- А правда, - Димка поднял голову и с его ресниц закапал свой, маленький дождик, - что дети после смерти сразу на небо попадают?
***
А то куда же.
Чертово небо.
Я до тебя доберусь.
***
Димка - мечтатель.
Он сидит на подоконнике, прижав коленки к груди, обхватив их тонкими поцарапанными руками, и смотрит на закат, разглядывая причудливо смешанные на голубой грунтовке яркие алые краски, впитывая уставшее солнце в свои карие глаза. Только мечтатели позволяют себе подобное. Точнее, солнце позволяет им подобное, потому что мечтатели имеют на это право.
- До лета далеко, - говорит он задумчиво и грустно улыбается уголком рта. - А летом как-то... не так все. Хорошо.
Я смотрю на Димку, а закат своим пристальным взглядом жжет мне правую часть лица. Я - проводник, я замыкаю этот равносторонний треугольник. И мне впервые за долгое время хорошо.
- Ты это... - вдруг прикрывает глаза Димка и прячет подбородок за острыми коленками. Солнце стыдливо краснеет еще сильнее, и, словно незваный гость за ручку двери, цепляется своим краем за дом напротив. - Если ну это...
- Дурак ты, Димка, - говорю я. - Пока я жив, этого не будет никогда.
Я прекрасно понимаю, чего он боится. И прекрасно помню, что на его месте боялся того же.
Я смотрю на Димку. Закатное солнце отражается в его глазах блеском надежды.
Дай покурить, - говорит Димка взглядом и протягивает руку. Нет, - улыбкой отвечаю я, - не дам. Хватит, накурился уже. Димка улыбается в ответ и переводит взгляд на успокоившееся потемневшее солнце. Это значит - и правда хватит.
- Димка, - начинаю я, но тут же замолкаю.
Потому что Димка - мечтатель, и сейчас смотрит на закат.
Никогда нельзя мешать мечтателям смотреть на закат.
***
Я не знаю, как так получилось. По сути, это было нереально, невозможно, неосуществимо. Если двадцатидвухлетний парень без жены хочет усыновить десятилетнего мальчика, то весь мир подымает страшный вой о том, что этот парень - извращенец и не видит никакой для себя жизненной цели, кроме как замучить этого малыша. Не отдают себе отчет, что если б я хотел этого малыша зверским образом попользовать, то уж как-нибудь нашел бы способ обойтись и без их решения.
Но помог друг.
Серега, - сказал он тогда мне, - все равно усыновить никак не удастся. Да и зачем это тебе, совсем дурак? Оформи опекунство. Согласен? Но все равно, стопроцентной гарантии не даю и я.
- Спасибо, Саша, - ответил я.
И пошел оформлять.
А дальше начались вопросы. Я на них отвечал:
Не судим.
Не привлекался.
Не замечен.
Не было в роду.
Я стал ненавидеть частицу "не". Иногда мне казалось, что вопросы специально ставят таким образом, чтобы я однажды не выдержал и сказал "да", признался во всем, во всех грехах, существующих и нет, только бы никогда больше не слышать и не видеть этой чертовой частицы "не".
Напоминало методы инквизиции.
Но друг действительно помог.
И Димка стал моим опекаемым. Опекаемым... Вот ведь глупое слово...
Я плохо соображал в тот день. Я просто вдруг почувствовал, что наконец обрел что-то необъяснимое и долгожданное. Может быть, я обрел смысл жизни.
Задумывался ли я о смысле жизни до этого? О да.
Был ли он у меня до этого? Не думаю.
Наверное, когда я обрел смысл, я перестал задумываться об этом.
А быть может - именно потому что перестал задумываться об этом, я и обрел его?
Нет, я не чувствовал к Димке отцовских чувств. Скорее, он стал для меня младшим братом, самостоятельной автономной людской единицей, за которую я теперь несу ответ, - и Бог ты мой, как мне это нужно...
Фактически, это все, что мне нужно.
Любовь? Нет, любви не было, если не считать детскую любовь к Катюше из седьмого "Б". Девушки? Женщины? Были. Вот, скажем, Мора...
***
- ...так она мне и говорит: давай, мол, заведем ребенка. А я ей в ответ: а давай! Чего ему на улице мерзнуть?
Все заржали. А мне было не смешно.
Слишком уж для меня близким был анекдот. Как-то слишком хорошо, чтобы над этим смеяться, я помнил свои двенадцать лет и холодную обреченность, сквозившую по обезлюдевшему - казалось - городу. Смеяться над серым дождем и серыми же тенями, заменяющими людей в стылом городе? Или над человеком, отшутившимся, спрыгнувшем со скользкой темы, но по сути - отказывающимся принимать ответственность за ребенка? По сути - самому являющимся ребенком?
Вот как я, к примеру...
Смеяться над собой? Не располагал к этому звучащий из колонок голос Цоя. И каким-то сплошным издевательством, петлей Мебиуса звучали слова "Мой магнитофон скрипит о радостях дня".
Я отвел взгляд от стопки аудиокассет, задумавшись.
А ведь следующее поколение понятия не будет иметь, что такое аудиокассета. И будут хохотать в голос и недоверчиво качать головой, услышав от нас, что когда-то с аудиокассет грузились компьютерные игры.
А зато о Цое будут иметь понятие. Почему-то мне в это верилось...
- "Когда твоя девушка больна... на вечеринку один..." - подпевал я одними губами, глядя на нее.
Девушка сидела на тумбочке около двери. Рядом с ней сновали другие люди, озабоченные одними и теми же идеями, объединенные одной и той же музыкой, а еще - достаточным количеством портвейна. Я знал, что скоро достанут гитару, и тогда начнется самое главное, - фанатичный порыв множества личностей трансформируется в нестройную и фальшивую, но идущую от чистого сердца песню. Песни.
Я видел, что у той девушки был фанатизм, было и сердце.
Но она была слепым пятном в этой квартире, - чья это, кстати, квартира и как я сюда вообще попал? Не помню.
Я, немного пошатнувшись, встал. Подошел к девушке.
- Идем к нам, - предложил я, опершись рукой о стену с выцветшими обоями.
- Спасибо, не хочу, - вежливо, но твердо ответила она.
- Может, выпить чего принести? - не отставал я.
- Нет, не надо, спасибо.
Я присел рядом, - она чуть подвинулась, - закурил. Предложил ей сигарету.
Она отказалась.
Помолчали.
- Может тогда...
- Не стоит.
Я вздохнул.
- Как насчет потрахаться на лестнице?
- Конечно, - легко согласилась она. - Почему нет...
***
Девушки - это поджанр фантастики. Они погружают тебя в мир чувственных иллюзий и приторной лжи, но обыгрывают это так умело, что фальшь ни в отношениях, ни в сексе почти не видна. А если и видна - то ты простишь. Потому что тебе очень нравится актриса.
Фактически, ты от нее в восторге.
Сознайтесь - многие фильмы мы смотрим из-за внешнего обаяния актеров. И если они очень нам симпатичны, то ни одна крупица подчас крохотного таланта не останется незамеченной.
Эта же - была жутко талантливой актрисой...
...и, как ни странно, я по сей день не знаю, как ее зовут. Все звали ее Мора. Ну я тогда и подумал - черт с ней, ну Мора и Мора. Отсутствие осведомленности о паспортных данных друг друга не мешало нам регулярно трахаться.
В какой-то момент, мне кажется, я ее даже любил.
А потом послал. Или нет, - это она меня послала.
Потому что появился Димка, и вместе с ним...
Да нахрен я буду что-то объяснять. Я ребенок, и у меня получится смешно. Дети всегда смешно объясняют взрослым очевидные вещи, отчего взрослые никогда этих вещей не замечают. Им слишком смешно. И наверное - стыдно.
Так что просто - появился Димка. А Мора оказалась к этому не готова.
Да нет, что это я. Не в Димке было дело. Скорее всего, дело в том, что готова-то как раз Мора была ко всему на свете.
Ко всему, кроме - как выяснилось - любви.
И винить ее не в чем. Она родилась для одиночества. Наверное, она меня даже по-своему любила. Но проблема была в понимании любви. То, что я называл любовью, было для нее пустым звуком и ненужными проблемами. Ну, и наоборот, соответственно.
Люди расстаются тогда, когда понимают, что они якобы "не сошлись характерами". Лгут сами себе. Они просто не до конца определились с природой своих отношений.
Не разобрались в терминологии.