- Смотри, Егор, к нам муха залетела, вон, видишь, на стенке сидит!
Егор видит, но стоит, приоткрыв рот, требуя дальнейших разъяснений. Он просто не помнит, что же такое эти мухи. Была длинная-предлинная зима, короткие дни и долгие ночи, холод и снег. Никаких мух он зимой не видел. Он видел их прошлым летом. Мухи, как я помню, не на шутку докучали ему, еще совсем малышу, не умеющему ходить и разъезжающему в прогулочной коляске. Ползали по первому в жизни загару на ножках, щекотали и заставляли сердиться. Но сейчас, весной, Егору было ни за что не вспомнить прошлого лета. И мух. Приближающееся лето опять было для него «первым». Маленький счастливец.
Нужно было объяснить сыну, что же такое – эти мухи. И я сразу вспомнил, что Егор очень любит сказку про Муху-цокотуху. Можно даже сказать, что Муха-цокотуха – кумир его детства. Если бы Егор был постарше, то кумиров стоило бы искать среди заграничных героев: человеков-пауков, шреков, ну или пиратов, на худой конец. Но Егор пока мал и оттого патриотичен, нам милее сказка про муху. Он слушает эту сказку, в папином исполнении, каждый день. Егор знаком со всеми тонкостями развития сюжетных линий сказки и даже, по-своему, заучил сказку наизусть. Ну как еще объяснить тот факт, что все действие сказки абсолютно синхронно сопровождается Егоркиными кривляньями и выразительными звуками, обозначающими каждый поступок, каждого героя и предметы, проговариваемые отцом. Тут тебе и прибегание тараканов, и выпивание ими стаканов с крепким чаем, и надрывный крик мухи, захваченной вероломным пауком, и зловещая ухмылка этого самого паука, и, само собой, сцена венчания мухи с комаром-победителем. Мы с сыном могли бы давать представления, собирая при этом пусть небольшие, но честные гонорары, но Егоркина мама отговорила нас от этой затеи.
Так вот, я вспомнил про Муху-цокотуху. Точнее я никогда и не забывал про нее. Добрая сотня сыгранных спектаклей попросту не дала бы мне этого сделать. Я вспомнил про нее в связи с нашей маленькой непрошенной гостьей.
- Смотри, Егор, это же Муха из нашей сказки. Муха-муха, цокотуха, позолоченное брюхо, - проговорил я знакомые Егору слова, - это она! Познакомься!
Егор заметно оживился, с интересом посмотрел на муху, ткнул в нее указательным пальцем и повернулся в мою сторону, сделав, как он может, удивленное лицо. В этом лице без труда читалось легкое недоверие с его стороны. Вот эта черная штучка и есть Муха-цокотуха? И чего такого нашел в ней герой-комар! Но папа не обманывал.
- Да, да, это муха, как в сказке. Подойди к ней поближе, посмотри. Она может ползать и летать.
Егор подошел поближе к мухе и осторожно, с опаской, потянулся к ней. Ему почти удалось дотронуться до нее, ну муха, почуяв неладное, сердито заворчала и неровно полетела. Егор кинулся от мухи прочь, стал, как обезьянка, карабкаться по папе, пока в итоге не обвил шею того тоненькими, но крепкими ручонками.
- Ну что ты, Егор-малыш, испугался. Не бойся, муха совсем не страшная. Смотри, как она летает!
Егор тут же научился выразительному движению, обозначающему, с его точки зрения, мушиный полет. Мы еще немного последили за мухой, вдвоем подкрались к ней совсем близко, рассмотрели ее прозрачные крылышки и посмеялись над ее «умываниями». Егор совсем освоился и уже не боялся весенней гостьи, покрикивал на нее и гонял из угла в угол.
Но муха в доме – это, конечно, не порядок. Да и мама вряд ли одобрила бы появление такого рода живности. Нужно было что-то предпринять, тем более, что муха вконец обнаглела, стала жужжать в уши, ползать по столу, силясь утащить в своих лапках кусок печенья, не доеденный Егором… Я не задумываясь схватил подвернувшуюся под руку газету и, без предупредительных ударов, с первого раза прихлопнул муху. Она упала, обездвиженная, на пол, я подхватил ее все той же газетой и отправил в мусорное ведро. Дело сделано.
И только я это проделал, как голову кольнула неприятная мысль – зря я это все при сыне... Он еще слишком мал, чтобы видеть смерть, а тем более видеть – как смерть, пусть и такую мелкую, чинит его отец. Может быть стоило потратить чуть больше времени и выгнать нахалку в окно, туда, на балкон, но не убивать… Ту же секунду я, себе в оправдание, решил, что может и нет ничего страшного, в проделанном, все равно, рано или поздно, но сын столкнется с этим, таков уж этот мир, жизнь и смерть – неразлучные спутники, а сейчас – он пока ничего не поймет и скоро забудет. Но он все понял, мой мальчик… Он не двигаясь смотрел на меня такими глазами, какие я не забуду теперь никогда... Он понял все, он видел, как муха, его любимица муха из сказки, летала, а потом папа стукнул ее газетой, и она перестала шевелиться; и он уже наверняка знает, что в мусорное ведро выбрасывают что-то плохое и не нужное, и муха теперь там. Ее больше нет. Что же теперь станет со сказкой и нашими представлениями?.. Как теперь объяснить ему это все, чтобы он не только послушал, но и понял? Егор не сходил с места и молчал, может быть, не верил, может быть, искал оправдания отцу.
Мне ничего не оставалось, кроме как схватить сына в охапку, прижать покрепче к груди и утащить в комнату, чтобы отвлечь игрушками, стараясь при этом не показывать своих глаз, в которых предательски дрожала слеза.