Промысел (Рассказ)

Половица предательски скрипнула, раскрыв тем самым присутствие Людмилы Ивановны, бог знает каким чудесным и бесшумным образом взошедшей - с щедро нагруженным подносом в руках - по лестнице на второй этаж, так же бесшумно отворившей плотно прикрытую дверь и теперь испуганно замершей в неловкой позе.
- Мама, ну что такое опять?! Я же просил!
- Антошенька, сынок, прости. – жалобно запричитала Людмила Ивановна и, не спросясь, принялась ловко сгружать принесенное прямо на письменный стол. – Не хотела мешать, я же все понимаю… Тебе бы покушать, а?.. Я сюда тебе, в кабинет, чтобы не отвлекался. Пюре вот, как любишь, рыбка, супчик, пирожки со щавелем… Покушай, Антош? Седьмой час сидишь, ведь...
- Эх, маменька! – Антон укоризненно покачал головой, но голодная слюна успела смягчить настрой и заставила лицо растянуться в благодарной улыбке. – Ладно, давай, чего уж... Подкрепиться, действительно, не мешает.
- Ты кушай, сынок, а я посижу тут с тобой, тихонечко, ладно?
- Конечно, мама, посиди…
- Как хоть работа твоя? Движется?
- Движется. Хорошо движется, не вспугнуть бы только. Мысли, образы – один за другим, прямо в руки идут, успевай-записывай, плети сети да читателя заманивай. Бумагу, вон, всю поиздержал, не мог остановить себя, исписал весь стол и стены. Чувствую, возьму я в этом году читателя, ей богу возьму…
- Оййй …
- … Хоть одного бы, хоть плохонького самого, веса еще не нагулявшего, молодого, не опытного. А уж мы бы тут его вскормили, воспитали. Продержались бы зиму, а там, глядишь, еще чего-нибудь придумали... Я даже в тексте намеренно не углубляюсь, все больше на поверхности. Они, молодые, не шибко-то вникают, не дотягивают… Ты воды мне, кстати, в чернила побольше лей, не скупись. А то емко пишу, афористично, боюсь, этак не хватит меня до финала… Читатель, он как губка, воду хорошо впитывает… А может и маститого отхватим, тяжеловеса породистого. Только внимательные они, да настороженные, капризные еще. Непросто с ними. Чуть что – нос воротят и бежать. Иные и поддеть могут, раздавить, унизить даже…
- Ох, Антоша, что-то боязно мне. Неужто настоящего читателя?
- Именно настоящего! Такого, чтобы другим на зависть! Соседа, Лешку, за пояс заткнем. Жаль повывелся читатель в наших краях, не легко его изловить…
- Это верно. – вздохнула Людмила Ивановна, сочувственно глядя в глаза сына, - Сколько уже мыкаешься… Раньше, говорят, стаями по библиотекам шастали, книжки копировали и друг другу передавали. На каждого писателя - по читателю, да не по одному… А сейчас и одиночку заблудшего не сыщешь.
- Ну а чего же ты хочешь?! – Антон заметно оживился, не доев вскочил из-за стола и по-молодецки устроился прямо в раме открытого в сад окна. - Понаписал наш брат всякого – кто в лес, кто по дрова, поди разбери. Вот и бродит читатель, мыкается, не знает, куда приткнуться ему, бедному. Иной в такие дебри залезет, что вляпается, после, в заброшенные сети, да и погрязнет в них. А писателю, сети наплетшему, уж и не надобно читателя этого, у него своих – пойди, обеспечь; а тут еще один, запоздалый… Или того хуже случай – вовсе помер писатель именитый - а сети хоть и давние, но добротные, и понаставил их, стервец, где ни попадя, да крючков поназабрасывал… Попробуй мимо пройди! Посмотришь на эту классику и оторопь берет. Неужели все самое лучшее — в прошлом? Нечестно это, ей богу!.. Разве не радостно им осознавать, что где-то, вот прямо сейчас, одновременно, живой человек старается, терпит, отстаивает и дистиллирует, шлифует и оттачивает, предложения содержанием раздувает, да язык узлами замысловатыми вяжет… Не понимаю… Взяли моду еще – читать на ходу: глаза - в буквы, вокруг не смотрят. И, вдруг, бац!, с жизнью сталкиваются. Гибнут в зачатке, редеют, мельчают… Откуда ж им понабраться… Одно хорошо - сезон. Нагулялся читатель за лето, проголодался… А я ему тут, аккурат, приманочку. Вон и слово модное «мольберт» прописал. Оно даже котов равнодушными не оставляет. Вишь, как на солнце сверкает, переливается!
- Красиво…
- А то! Выслежу читателя, разузнаю, где сидит, да о чем подумывает, выйду с ним один на один, да и поражу воображением своим, вязью слов опутаю, пером острым подоткну. Никуда от меня не денется!
- Антош, а что если и нет их в природе, читателей-то настоящих? Я вот, сколько живу, не встречала ни разу. Только от тебя да от папеньки твоего, покойничка, слышала… А ты все гоняешься за ним, Антошенька, как собака за собственным хвостом. Сил ведь никаких на читателя этого не напасешься. – Людмила Ивановна, прикрыв ладонью рот, всхлипнула, - Вон побледнел как, осунулся…
- Как же нету, когда есть?! Лешка, сосед, в прошлом году сразу троих приволок, правда один оказался-таки сочувствующим Лешкиным одноклассником. Прикинулся читателем, долго всем пыль в глаза пускал, но был разоблачен... Есть еще читатель-то, есть. Одолеть только его надобно.
- Антош, милый, а может ну их, читателей этих, окаянных. Сдались они тебе… Выйди в сад, подыши… Яблоки, вон, пошли… По улице прогуляйся… Живут же другие, горя не знают… Учителями какими или инженерами, да хоть и просто рабочими… Счастливо живут, понимаешь!.. А у нас - напасть, беда прямо… Всю молодость на писательство свое угробишь, здоровьем поплатишься.
- Да что же ты говоришь-то такое, мама?! Не могу я, понимаешь... Не могу не писать. Словно сидит во мне кто-то, другой, не я, да вылезти хочет, зудит, наружу просится. Мне выплеснуть нужно, освободиться… А какой же я писатель, если нет читателя? Тут же как сообщающиеся сосуды – если убыло в одном, в другом - прибавится; если написалось, то и прочтено должно быть! По-другому никак… - Антон подошел к матери и бережно, по сыновни, обнял ее за плечи. - А читателя я изловлю. Нутром чувствую – недалеко где-то рыщет. Уже скоро, уже вот-вот. Хорошая вещица у меня выходит, попадется читатель, как миленький…Подержу немного, да и выпущу на волю, может еще кому сгодится.. Наиграюсь, ей богу наиграюсь… Зиму вот перетерпим, а там и заживем… Не хуже других. Как учителя твои и инженеры живут… Не плачь, мама, ну что ты…