Безмолвие от альфы до омеги.
Константа безусловного родства
Творца с Христом-младенцем в человеке.
Аккорд пространства, метроном шагов,
Короткая агония разбега…
Смотри, безвременье песков
Сменит величие сверкающего снега.
А в суете роженица-душа слепа, глуха
И безответно нема,
Юродствуя и трепетно блажа,
Так терпеливо ждёт звезды над Вифлеемом.
И задыхаясь в копоти рутин,
Лелеет рубище и посох пилигрима,
Ища благословения пути
От Галилеи до Иерусалима.
Неймёт, неугомонная, неймёт,
Ей мудро ждать невыносимо больше
И, наконец, крещендо взлёта и полёт…
Полёт стрелы неоспоримо дольше.
Так длань судьбы ложиться на чело,
Так проступает тень ладьи Харона…
И над листом дрожащее стило,
И тот же липкий страх у Рубикона.
А может это всё не обо мне?
Но рок-судья, но совесть-обличитель…
И впереди, на каменной стене,
Распятый на кресте, застыл Спаситель.
Перед глазами кроткое лицо,
Воскресший Лазарь, преломленье хлеба.
И горький, царственный венец венцов,
Багряница, закрывшая полнеба.
Незаживающая рана – скорбь Христа,
Бичуемая, Сущая искони.
И Божья Матерь у изножия креста,
Удар копья, крик, тонущий в ладонях…
Предательство, коварство, колдовство
В безверии осиротевшем мире.
Достоинство, а рядом плутовство,
Влачит ярмо у ног своих кумиров.
Укрой же Платом Мира огонёк души,
О, ниспошли же твёрдости и веры.
Яви прозрение, гордыню сокруши,
Чтобы ЛюбовьТвоя однажды стала мерой.
Чтоб дерзновенно в скинию ступить,
Чтобы коснуться Чаши, претворенной.
И чтобы пить, и, чтобы пить
Восторг души коленопреклонённой.
Молящейся о чистоте стиха,
Молящейся о камне для Храмины,
О том, чтоб с третьим криком петуха
Благословенного шелома не отринуть.
Не оборвать связующую нить,
Не запятнать души непостоянством.
И не остыть, о, только б не остыть,
И лирой огненной звучать в пространстве.
Симфония кануна Рождества.
Безмолвие от альфы до омеги.
Константа безусловного родства
Творца с Христом-младенцем в человеке.