Десять лет назад Олег Иванович Корнеев убил жену. Обвинители запросили ему в наказание пятнадцать лет особого режима, мотивируя тем, что Олег не единожды был осужден ранее за другие грехи. В юности его поймали на промысле конопли в Казахстане и упрятали на два года за «пластилин». Чуйская долина и доныне священное место у любителей анаши. Повторно Корнеева осудили в Ташкенте. В чужом доме в пристройке, где он проживал непродолжительное время после первой отсидки, произошёл скандал. Слово за слово, Олег ударил кухонным ножом в грудь собутыльника, исполосовал на нём одежду, изорвал её в клочья, разбросал обрывки тряпок по комнате, - в общем, сбесился не на шутку, угрожая даже хозяину, прибежавшему на шум. Неделю спустя раненый приятель скончался в больнице. Благо ещё, что суд не признал умышленное убийство. Найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но погибший был сиротой, к тому же «вредным», как мухомор в кулинарии и древним, как слово божье на службе у священника - никто не взывал к отмщению… Да и суды не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного горемыку винят во всех тяжких и держат в клетке до самого «звонка». Трагически погиб, и, слава богу - чего же хорошего ждать от паразита и алкоголика. Срок Корнееву дали тогда минимальный – пять с половиной лет, учли недальновидную реплику погибшего человека - старый хрыч обозвал Олега козлом, а так сидельца не называют. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика - правое дело. Заточка в бок была «расплатой за базар». Молодому буяну казалось, что он пострадал за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет.
После второй отсидки Олег остепенился и взялся за ум. Женился, остыл, многое понял. Предостерегал других людей от опрометчивых обид и поступков. Поучал их, как надо жить и работать. Даже, глядя на младшего брата Василия, занялся атлетизмом на стадионе, вскоре окончил институт физической культуры и спорта (дурфак по народному) и позабыл про наркотики навсегда. Теперь победы тешили его гордость. Но скоро и они закончились - наступила пора забвения. Однако былая слава всё ещё пьянила иллюзиями прошедших дней. Недоступными стали рекорды - Олег сердился. Начал пить водку: рюмка за рюмкой, стакан за стаканом, из горлышка и до дна. Вскоре он уже мало чем отличался он от того бродяги, убитого им в далёком Ташкенте - заговаривался, дерзил, козлил родных и близких… Трудно поверить, что не бросила его в это время жена… Или терпела - к старости шли года… Однажды «по пьяни», разгневанный Корнеев, ударил её кулаком по голове за то, что упрятала недопитую бутылку в комоде, и, отыскав её, «догнался до точки». Уснул счастливым человеком. Дверь в квартиру осталась открыта. Соседка случайно заглянувшая в гости на огонёк, ужаснулась. Алёнушка - жена Олега лежала на полу бездыханно. Женщина вызвала «Скорую помощь», а следом приехали опера. Проснувшись Корнеев не стал изворачиваться и лгать и сознался: «…что ничего не помнит». И вымирать бы ему на «особом» режиме за эту смерть, согнувшись в три погибели в подвале на швейке, если бы не развал страны. Одна из жалоб пробила административную стену державы и дошла до Верховного суда, «полосатый» режим заменили строгим. В новой России Олег Иванович Корнеев был осужденным-первоходкой. Посмеялись, должно быть, судьи, ломая этот приговор…
Боже мой, как он любил жену сейчас в неволе, безвозвратно потерянную, придавленную тяжелым камнем на кладбище. Лучшие годы жизни она подарила ему. Вместе радовались его победам, и он посвящал их ей - единственной до гроба. От первого и до последнего нарколога сопровождала его подруга жена и нянчила, согревая припарками, отпаивая лечебными травами да лекарствами неподъемного борова. Била бутылки, пилила словами, прятала деньги в сберкассу, откуда возврата им нет и поныне - рвала из лап у «зелёного змия», не щадя своей жизни. Он был единственным чадом у этой женщины, не познавшей радости материнства по причине болезни… И вот результат его жизни - её трагическая смерть, и на старости лет возвращение в мир дурных мужланов - в зону строгого режима... И бился лбом старик по праздникам в тюремной церквушке – каялся перед богом за необузданные страсти.
В 1998 году летом перед дефолтом, брат и сестра посетили его в неволе.
- И зачем это меня дежурный к себе вызывает? - удивился Олег, когда ему передали команду явиться на вахту в чистой одежде, выдали её со склада, а через час на свидании он радостно жал руки последним родным ему людям, жадно заглядывая им в глаза. - Простили таки…
- Горбатого могила исправит, - сказал его брат Василий Иванович Корнеев много лет тому назад, вычёркивая из жизни, - пускай сидит, - суд был открытым.
Василий Иванович в то время числился главным тренером детской волейбольной команды города. В отличие от Олега, он не был подвержен тлетворному влиянию славы рекордсмена и дорожил не спортивными победами, а категорией оплаты труда, позволяющей ему безбедно кататься по всей России с детьми и занимался любимым делом за счет государства… А где бюджет - там и интриги... Узнав о преступлении его брата Олега, педагогический коллектив детско-юношеской спортивной школы насторожился и в преддверии освобождения богатой кормушки заволновался: «Человек, защищающий уголовника, недостоин звания тренера». Но Корнеев-младший успокоил товарищей по работе. Он твёрдо заявил на суде общественности, что ненавидит криминал во всех его проявлениях, даже, если на скамье подсудимых его родной человек… Горько было это осознавать осужденному, но за долгие годы жизни за решёткой Олег убедил себя в том, что брат не мог говорить иначе - потерял бы работу, оклад… Однако знать его не хотел, и после памятного суда эта встреча была первой.
Сестру он не видел долее. Она училась в университете, когда её непутёвому брату Олегу впервые надели наручники на запястья. Их пути-дороги разошлись на тридцать лет. Защита диссертаций, семья, хозяйство, уже, наверное, внуки в школу пошли?.. Вспоминала ли она горе-невольника, штурмуя вершины науки? Недавно по телевиденью в новостях осужденный Корнеев услышал о её значительных успехах в науке и порадовался от сердца - немалую премию пожаловал его сестре губернатор. Стыдно было ему написать ей, поздравить, потому что наперекосяк прошла его собственная жизнь.
- Я не сразу вас узнал, - смутился старик. - Но как вы изменились…
- Годы, брат, не красят, - ответила сестра.
Морщины иссекли забытые лица. Он жадно заглатывал горячий чай, пахнущий шоколадом, не было такого вкусного чая в советские годы. Никто не носил ему передачки и в подлые годы правления Чубайса (политика, принявшего на себя проклятие всей России), хрустел карамелью, радуясь, словно ребёнок. Примерял поношенный свитер, подписанный тюремной администрацией без обычной волокиты - в неволе холодно всякий день, пригодиться!.. Спасибо!
- Как матушка наша?.. Жива ли, здорова?
Олег навещал её пьяный после какого-то неудачного выступления его любимой команды. Это было незадолго до убийства супруги. Говорил далёкой от спорта женщине о предвзятости судей, ругался матом. Старушка умоляла его опомниться, не пить спиртного. Знала характер заблудшего сына, предчувствовала беду и разлуку.
- Умерла в июне... Скоро сорок дней, - ответил ему Василий.
Олег поперхнулся снедью и поднял перепуганные глаза на близких. Сестра бегло достала из сумочки библию и заплакала.
- Мы, брат, со всем сердцем к тебе с бумагами. После матушки дом остался бесхозный. Нужно его продать.
- А я куда подамся на старости лет?.. Квартира-то моя – не моя, а покойницы супруги тестю осталась…
- Мы тебе купим полуторку… Сдавать её будем, а тебе высылать в посылках чай и сигареты. Да ещё на книжку откладывать излишки денег от найма. И жить на что будет, когда освободишься…
Не забота о нём привела сюда близких. Стало Олегу обидно, что не сразу рассказали ему о смерти матушки..
- А ты не сомневайся, - догадалась сестра. - За домом уход нужен, глаз да глаз, хозяйство вести, а некому заниматься этим… Да и покупатель хороший есть.
Он дал согласие на продажу дома. Его заверили нотариально в присутствии адвоката, большую пачку чая и банку варенья принес Олег Корнеев в отряд в этот памятный вечер...
- Лоханулся ты, как последний фраер, - заметил ему его сосед по шконке, смакуя чай, - Юристы – враги простому нашему человеку. Мне сучка моя - защитница сказала перед судом, перепиши на меня хату и получишь условный срок… Ан, нет, я не стал, - побоялся, а она на суде и рта не раскрыла. Бодался сам - смеялись судьи... Халява и обман фундамент юстиции. Восемь лет сижу, пишу жалобы, а напрасно…
Страшный был год - девяносто восьмой. Цеха остановились. После обвала рубля нерентабельной стала зона. Невостребованная её продукция искала сбыт, но иностранный товар повсеместно оккупировал прилавки, и она уходила, как скрап - за бесценок. Оборотные средства растаяли, ресурсы иссякли. Осужденные пили сечку взахлёб, вылизывая миски. Даже те, кого не забыли на воле близкие, жили, поджав животы, но всё же - крепкий чаёк и ландорики перебивали на время голод, и только безродные доходяги в лазарете жрали нифеля, загибаясь от боли в желудке. Ни слуху и ни духу от брата не было…
Новое тысячелетие - новые мысли. На переломе веков задумался Корнеев о прожитой им жизни. Свет божий не грел заскорузлую душу. Криминальные хроники пугали, телевизор глумился над зэками. На смену топору пришли новые технологии - взрывы и автоматные очереди хлестали Россию. Сотнями погибали люди невинные даже по понятиям душегубов. Население вымирало, отравленное ядом законотворчества людей, перекроивших Россию. Прибывающие извне говорили о больших деньгах, о способах их отмывки. Это модное слово пришло из бухгалтерии в каждый дом. Люди сетовали на бедность, и расценки «на праведный суд» не укладывались в мозгах у старожилов. Они глядели на молодое поколение осоловевшими глазами, и запотевали от ужаса линзы выпуклых очков… Свободы стали бояться многие, а более те, кому жить было не на что и негде…
- Вот буду на воле, убью брата и вернусь…
Срок заключения под стражей истёк. Олег Иванович Корнеев попрощался с людьми и вышел на улицы города.