Борису Рыжему
Кажется, я умираю;
в старом саду городском
снова музыка играет
в суетном шуме людском.
Голосом дальнего детства –
медных тарелок и труб –
переполняется сердце,
счастьем срывается с губ.
Это незнамо откуда
шестидесятых следы –
вечным предчувствием чуда
и отрицаньем беды.