День выдался неприятный. Заседание кафедры прошло как-то смято и схематично. Зато в конце возник крупный скандал – профессор не сдержался: виноват был заведующий кафедрой. Завкаф опять нес какой-то бред, давал всякие нелепые указания, никому ненужные поручения и долго жевал банальщину. Но не то взбесило профессора. К таким разговорам он давно привык и сорвался не поэтому. Его крайне возмутило, что начальник пытался пропихнуть свою недавнюю аспирантку на освободившуюся вакансию старшего преподавателя, что вообще-то было нонсенсом. Когда дошло до голосования, профессор уже во второй раз за этот учебный год не утерпел, высказав все, о чем думает, что уже наболело. И про заведующего, и про его малограмотную возлюбленную, и про стиль руководства, сделавшийся сегодня нормой жизни. Самое обидное, что этой девчонке преподавание вообще ни к чему – ей просто надо было зацепиться в Москве и окрутить какого-нибудь обеспеченного хорошей жилплощадью жителя Белокаменной. Ни для кого не составляло тайны, что руководитель кафедры не только сделал диссертацию своей любовнице, но и написал за нее все статьи – его протеже не то, что писать, говорить-то нормально не умела. В слове «компетентность» – вставляла лишнюю букву «н», «конъюнктура» произносила без оной, а «трамвай» произносила через «н» вместо «м». Она совсем не умела правильно использовать падежи, а ее бесконечные «о том» стали уже темой кафедральных шуток. «По-моему, – подумал Антон Михайлович, – преподавателям вообще надо запретить использовать предложный падеж. Под страхом увольнения».
Про увольнение Антон Михайлович вспоминал часто. Еще в начале семестра Антон Михайлович не сильно беспокоился – считал, уволить его просто не смогут: как-никак мировая величина, единственный в университете специалист по исторической семиотике, по его учебникам занимается не первое поколение студентов, а все шесть его монографий переведены на многие языки. Профессор ошибался. Проблема состояла в другом – сам его курс – «Семиотика» – могли просто ликвидировать, а часы отдать какому-нибудь экономисту или юристу. Завкаф потом прозрачно намекал, что этот год еще дадут закончить, а со следующего осеннего семестра, возможно, уважаемому профессору Карпову придется искать себе другое место.
А разыскивать новое место в семьдесят лет сложно. Кто возьмет на работу сотрудника хорошо пенсионного возраста? Хоть даже и профессора с мировым именем? Мало кто, разве что какой-нибудь захудалый пединститут, гордо присвоивший себе громкое звание «университет». Правда, были еще разные частные университеты, в одном из которых профессор Карпов даже отбарабанил пару лет – читал курс культуры речи. Но то, что там происходило, Антону Михайловичу категорически не нравилось, и он ушел, несмотря на вполне недурные деньги. Идти в Академию Наук? Совсем уныло – проще уж собирать милостыню на паперти.
Чтобы как-то отвлечься от унылых мыслей, Антон Михайлович взял с полки свою последнюю игрушку – папку с рукописью новой монографии. Книга называлась: «Система символов в европейской демонологии» и представляла собой многолетний труд, результат работы за предыдущие тридцать лет. Нельзя сказать, что Антон Михайлович эти годы занимался только этим. Вовсе нет! За три десятилетия он выпустил четыре учебных пособия, три монографии и множество статей. Но эта, его любимая работа, все никак не подходила к завершению. Постоянно что-то мешало. В советские времена публиковать такую книгу было долго и сложно, вдобавок не хватало материала, да и работа казалась еще сырой. Потом возникли всякие иные трудности – стало уже не до науки: люди откровенно голодали и стремились хоть как-то выжить. Позднее, в постперестроечное время, когда напечатать могли что угодно, когда угодно и где угодно, во весь рост встала финансовая проблема. Для популярных издательств сугубо монографическая книга, написанная сухим академическим языком, никакого интереса не представляла. Профессору (давно уже профессору) предлагали ее урезать и сделать более популярной, с чем он никак не мог согласиться. Научные же издательства требовали полной оплаты своих услуг, а денег на книгу ни у кого не находилось. Антон Михайлович, однако, время зря не терял, постоянно дорабатывая и совершенствуя свой научный труд. Когда открыли границы, он, по приглашениям западных коллег, объездил чуть ли все европейские университеты и научные центры. Профессор был просто счастлив – обилие доступной информации и превосходное качество европейских библиотек опьяняли и завораживали.
Но счастье продолжалось недолго, и он сам не заметил, как надвинулись новые беды. Сначала его подавило само изобилие ставшего доступным материала, но с этой «бедой» профессор совладал быстро. А затем, как-то незаметно и непримечательно, подкралась старость. Это несчастье стало уже настоящим, и сопровождалась всеми положенными по статусу атрибутами – сердечной недостаточностью, близорукостью, тремором и дряблостью кожи. Кроме того, как свита королеву, старость сопровождал целый набор хронических болезней, о существовании которых Антон Михайлович раньше даже не догадывался.
Болезни дополнялись одиночеством. Уже давно профессор жил один в своей трехкомнатной московской квартире, куда переехал из Петербурга после смерти отчима. Когда Антон Михайлович овдовел – жена умерла от рака в сорок лет – то весь с головой ушел в работу. Правда, во Франции оставался взрослый сын Виктор, но после похорон со своим потомком профессор практически не общался, на что были особые, не относящиеся к делу причины. Только редкие звонки по телефону и случайные письма ко дню рождения – вот и все их контакты. Первое время, один – два раза в неделю, стесняясь и прячась от соседей, он приводил к себе домой случайных женщин, но потом и от этого отвык, полностью сублимировавшись на научной и преподавательской деятельности. Он написал несколько крупных трудов и массу статей. Но его «Система символов…» по-прежнему лежала в рукописи. И вот, наконец, в самом начале осени, был подписан договор с одним из серьезных столичных издательств – Антон Михайлович получил президентский грант на издание книги.
Задумчиво просматривая отдельные листы распечатанного оригинал-макета своей книги, Антон Михайлович остановился на страницах с символами для вызова дьявола. Разложив их, он вдруг с удалением заметил, что именно таким образом один из средневековых авторов рекомендует вызывать Сатану. Правда для полноты обряда необходимо было произнести довольно сложное заклинание, и профессор машинально стал выговаривать в слух латинские слова. Это «заклинание» он случайно нашел в Библиотеке Столичного Капитула в Праге, где проторчал все лето двухтысячного года, изучая средневековые рукописи. Вопреки распространенному мнению, все древние манускрипты Европы давно уже каталогизированы и помещены на спецхранение, поэтому посетителям предоставляют только микрофильмы или электронные копии. Именно с таким данными и работал профессор. Слова упомянутою латинской формулы он увидел в подшитом к книге Ансельма Лаонского фрагменте какого-то неизвестного сочинения, что часто бывало в средневековых кодексах.
Не успел Антон Михайлович выговорить все слова, как задребезжал телефон. Привычным движением профессор взял трубку и автоматически произнес:
– Алло!
– Здравствуйте, Антон Михайлович! Помогите!
– Коля? – риторически спросил он. – Добрый вечер. Что там у вас стряслось?
– Да, это я, – звонил его аспирант – Коля Латников. – Антон Михайлович, у меня проблема!
«Вот черт, вечно он не вовремя», – подумал профессор, а вслух сказал:
– Ну, что у вас на сегодня?
– Антон Михайлович, Помогите, только вы можете! – повторил аспирант. – Где узнать, начиная с какого века, издания латинской Библии стали включать в себя комментарии Николая Лирского?
– Ну… Э-э-э-э…
– Весь Интернет облазил, не нашел! – сокрушался Латников.
– Ну, друг мой, такие вещи знать надо! – ворчливо, но по-доброму сказал профессор. – В четырнадцатом веке, конечно! Странно, что вы не нашли, может, не так искали? Кстати, когда вы… э-э-э… принесете мне статью про Павла Брюжского и его «Дополнения»? Все сроки уже закончились!
– Антон Михайлович, простите! Я как раз над этим сейчас работаю! В пятницу будет. Точно!
– Ладно, поверю вам на слово. Но не затягивайте, а то не успеем к третьему номеру журнала. Пятница – крайний срок! У вас же апробация на май назначена, а вы еще даже не закончили диссертацию. Все со статьей возитесь! Вам же еще последнюю главу писать и заключение. Вот затяните, до осени ждать будете! – сказал профессор, а про себя подумал: – «А осенью неизвестно еще, кто у вас будет руководителем».
Дослушав сумбурные обещания нерадивого аспиранта, Антон Михайлович повесил трубку и, по-стариковски шаркая тапочками без задников, пошел на кухню, чтобы сварить себе овсяную кашу на ужин. После смерти жены, он питался невзыскательно, но калорийно и по диете. Как недавно резюмировал его врач, старинный друг – Соломон Маркович Лурье: «Тебе, Антуан, сейчас нужно думать не столько о душе, сколько о здоровье, поэтому так скажу – диета, правильный образ жизни, и дозированные физические нагрузки. Витамины пей американские. О лекарствах, что я прописал – тоже не забывай. Через полгодика увидимся». Только подойдя к холодильнику, профессор все вспомнил и чертыхнулся про себя. Расстроенный кафедральными дрязгами, он совсем забыл зайти в магазин и купить еды. И если на ужин еще что-то можно было сообразить, то утром пришлось бы идти на голодный желудок в магазин за продуктами. А уж таких издевательств над собой Антон Михайлович точно не мог позволить. Да и друг Соломон не велел.
Еще раз выругавшись, профессор пошел в прихожую, оделся и направился за продуктами.
К его удивлению, ни очередей, ни вечернего дефицита товаров в магазине не наблюдалось, и минут через пять полностью отоваренный продуктами, Антон Михайлович шел домой, неся приятно тяжелый пакет. Профессор был высок ростом, поэтому с возрастом стал немного горбиться. Войдя в подъезд, он машинально проверил почтовый ящик, и поднялся на несколько ступенек к лифту. Там уже стояла какая-то незнакомая молодая девушка, что не казалось особо удивительным – квартиры в доме все время кто-то продавал, покупал и сдавал. Кто-то к кому-то приходил в гости, и незнакомые физиономии мелькали постоянно. Антон Михайлович знал только соседей по своему этажу, а также сверху и снизу.
– Вам какой этаж? – спросил он, входя в лифт.
– Двенадцатый.
– Мне тоже, – недовольно буркнул старик, и нажал кнопку.
Стоя в поднимающейся вверх кабине, профессор смог рассмотреть свою попутчицу поближе и повнимательнее. На вид девушка выглядела лет на двадцать. Она даже чем-то понравилась Антону Михайловичу, и первоначальное раздражение от присутствия в лифте незнакомого человека практически исчезло. У нее оказалась чистая, удивительно гладкая кожа и правильные черты лица. Слегка припухлые губы, высокие скулы, чуть вздернутый короткий носик, большие глаза и длинные ресницы. Вполне обычное лицо. Красивое, да, но ничего особенного. Длинные светлые волосы собраны в «хвост», рост – не выше среднего, одета в белую дутую синтепоновую куртку до пояса и синие линялые джинсы. Внезапно он заметил, что девушка чем-то смертельно обозлена и просто в отчаянии. Зеленые глаза смотрели сердито, волосы выглядели влажными, казалось, она прикладывает все силы к тому, чтобы не закатить истерику прямо в кабине лифта. Антон Михайлович на минуту забыл о своих проблемах, разглядывая ее. Она казалась такой хрупкой, а в ее глазах была такая злоба, что хотелось подойти к ней вплотную, надавать пощечин и сказать – «ты – молодая красивая девка, у тебя вся жизнь впереди, так чего ты злишься? На что сердишься? Живи, пока молода!». Еще он подумал, что лет сорок назад обязательно бы плотно занялся ею в сексуальном плане и не прошел мимо. «Наверное, в гости кому-то из соседей», постановил профессор.
Но профессор ошибся. Как только двери лифта раскрылись, попутчица сказала:
– А я к вам, Антон Михайлович.
«Ну вот! Не иначе мой начальничек какую-то студентку прислал. Вот ведь мерзавец!» – решил профессор. Своего теперешнего начальника, заведующего кафедрой, Антон Михайлович знал еще как студента – жуткого бездельника, лоботряса и сочка, избегавшего академических задолженностей только благодаря природной наглости и влиятельному папаше.
– А вы кто? Вас с кафедры прислали? Откуда у вас мой адрес?
– Нет, я из другого ведомства, – странно усмехнулась девушка. Вы же сами меня позвали, помните?
– Что-то не припоминаю такого, – не слишком любезно ответил профессор. – Не освежите мою память? А то она последнее время стала меня подводить.
– Ну, что вы, Антон Михайлович? Вашей памяти многие студенты позавидовать могут.
– Зайдете? – профессор отпер квартиру и только сейчас понял, что предлагает войти в свою квартиру совершенно неизвестному человеку – какой-то неведомой девице с улицы.
– Спасибо. Вас не смущает вечерний визит незнакомой девушки?
Тем временем Антон Михайлович захлопнул входную дверь, включил свет, но снимать пальто не торопился.
– Да, если честно, – ответил он. – Удивляет, скажем так. Вы говорите, что пришли из…
– Я пока не говорю, откуда я, – невесело улыбнулась девушка. – Мой ответ может вас поразить.
– Только, пожалуйста, мне не говорите, что вы – воплощение Дьявола, и я вас тут случайно вызвал, ненароком пробормотав древнее заклинание, – попытался пошутить старик.
– Ну, что вы, Антон Михайлович. Куда уж мне! Но идею вы уловили верно.
– В смысле – верно? – общаясь со студентами, профессор невольно нахватался их жаргона и разговорных манер.
– Я сейчас – ваш персональный ангел-хранитель. Называйте меня Габриель. И я должна вам сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться, как говорил Дон Карлеоне.
Девушка вдруг перестала нравиться Антону Михайловичу. Он почему-то испугался, и тут же ему стало стыдно за свои слова. Что о нем подумает эта девчонка?..
– По-моему шутка затянулась, и мне кажется, что вам пора. Не рискую дальше отягощать вас своим обществом, – церемонно проговорил профессор, и хотел уже было отрыть дверь, как девушка его остановила.
– Постойте… Я понимаю, для вас звучит нелепо и дико… ну, ладно. Вот смотрите – вы помните, как выглядит лестничная площадка за вашей дверью? Помните? Тогда – смотрите!
С этими словами девушка сама резко распахнула входную дверь. В первый момент у Антона Михайловича перехватило дух, и мелькнула мысль, что на лестнице кто-то успел поставить софиты, как на съемках фильма. Но, поморгав глазами, Антон Михайлович оказался вынужден признать, что никакой лестничной площадки там нет.
Вместо привычной лестницы, прямо за дверным проемом простиралась залитая ярким светом бескрайняя равнина. Кипела битва. Тысячи или даже миллионы воинов схлестнулись в жесточайшем сражении, и смерть собирала здесь свою обильную жатву до самого горизонта... А на переднем плане убивали захваченных пленных. Лес из воткнутых в грунт кольев постепенно обогащался заживо насаживаемыми на них светлыми крылатыми существами. Слышался отдаленный шум боя и близкие стоны. Казнимые медленно вращались на своих кольях, а их сломанные измочаленные крылья описывали круги, волочась по земле. Какие-то одетые в черную кожу и железо создания с гиканьем отсекали эти крылья мечами…
Габриель захлопнула дверь, и они с профессором снова оказались в его прихожей.
– Там, в моем мире, уже много сотен земных лет идет война, – сказала девушка. – Мы бьемся за Жизнь, а они за Смерть. Сейчас у вас эти понятия затерли и опошлили, что не снимает проблемы. Они ненавидят вас, людей, и стремятся уничтожить. А мы… если я скажу, что мы хотим счастья для тех, кто того заслуживает, то это прозвучит лицемерно, напыщенно и фальшиво. Лживо. Короче – людям мы помогаем. Но иногда битва прорывается на Землю, и тогда здесь начинаются бедствия и несчастья, уносящие миллионы человеческих жизней.
– А что могу я?
– В случае выхода вашей книги тысячи людей перейдут на сторону Мрака и Смерти, и Землю мы потеряем. Да, может быть эти тысячи и получат что-то для себя лично, но миллионы, миллиарды жизней превратятся от этого в сплошную муку. На Земле наступит настоящий Ад. У вас произойдут катаклизмы, войны и катастрофы.
– Почему?
– Потому, что станет намного хуже, чем сейчас, – просто сказала девушка. – Мы всеми силами скрывали и прятали этот текст. К сожалению, он не может быть окончательно уничтожен. Но сейчас его нашли вы, и теперь хотите опубликовать. Много раз мы тормозили и задерживали публикацию, а наши враги – наоборот – помогали ее осуществить. Это напоминало перетягивание каната, когда силы практически равны, и никто не может взять верх. Но вот недавно мы дали небольшую слабину, и благодаря вам доступ к данному тексту и этим знакам получат все. Этого категорически нельзя допустить.
– Предположим, что почему-то я вам верю. Только – предположим! И уничтожаю свою книгу, тогда вы…
– Мое предложение состоит в следующем. Я торможу вашу старость… вернее – прекращаю ее развитие. Вы живете еще долго, лет сорок, и живете активно – болезни ваши я тоже останавливаю. Извините, но молодость вернуть невозможно. За это время вы сможете опубликовать не один труд, осуществить множество исследований, но рукопись вашей «Системы символов…» и все материалы к ней, придется уничтожить. Причем сделать это должны вы сами, своей рукой.
В дверь позвонили. Забыв даже посмотреть в глазок, Антон Михайлович повернул ключ и открыл. Он потом долго удивлялся своей неосторожности – обычно он вообще не открывал дверь без предварительной договоренности. И еще его удивляло впоследствии – почему он запер за собой дверь, а Габриель свободно ее открыла? И почему потом дверь оказалась все равно заперта?
За дверью стояла молодая яркая брюнетка. Девушка смотрелась ослепительно красиво. На ней были тяжелые высокие ботинки, черные обтягивающие штаны с чересчур заниженной талией и сверкающий металлом пояс. Картину дополняла короткая черная кожаная куртка с обилием железных пряжек с изображением каких-то инфернальных чудовищ. Между нижним краем куртки и поясом проглядывала полоса загорелой кожи. Головного убора не имелось вообще – блестящие черные волосы рассыпались по плечам. Девушка напоминала бы топ-модель, если бы не превосходно развитая для женщины мускулатура и отсутствие худобы, так популярной на нынешних подиумах. Ростом она доходила профессору до подбородка.
– Добрый вечер, профессор. Называйте меня Ли-Ли. – Позвольте войти? Не через порог же разговаривать.
– Это сокращение от Лилит? – усмехнулся своей шутке Антон Михайлович, пропуская гостью в прихожую. Только сейчас он заметил, что Габриель куда-то исчезла.
– Ну, зачем нам такие официальности? – улыбнулась девушка. – А к вам уже приходила Габи, я смотрю? Ха, и что она вам тут напредлагала? Излечиться от рака?
– Вы знакомы?
– Еще бы! Я же хочу предложить вам возврат молодости – то, что не может дать Габи. Вернее – не хочет. Вы помолодеете, лет этак на сорок, и станете выглядеть на тридцать. Причем в таком сравнительно молодом облике проживете до ста двадцати. А потом – извинтите уж… да. Так вот – от меня вы получаете первоклассный товар, а не заплесневевшую дешевку с истекшим сроком годности.
– А за это я должен продать душу, скрепив договор кровью? Так что ли?
Брюнетка заразительно засмеялась.
– Да бросьте вы! Какой договор, вы что? Зачем? Если вы согласитесь, то и так будете в моей власти, а все они сразу же отступятся от вас. Но вы не прогадаете! Если вы еще и станете активно сотрудничать со мной, то продлевать вашу жизнь я смогу сколь угодно долго! Ну, а вы, пока продолжите со мной работать, конечно, будете раз в десять лет менять имя, документы, место жительства… а то народ начнет странно смотреть в вашу сторону. Зачем порождать ненужные слухи? Но согласитесь – по сравнению с тем, что вы получаете, цена смехотворна.
– А подумать?
– О, обязательно. Такие решения нельзя принимать второпях. Десять минут – вас устроит? Этого вполне достаточно. В конце концов, мое предложение – это моя добрая воля. Да, и еще. Если мы с вами придем к обоюдному соглашению, я раскрою вам такие кладези знаний, что вам и не снились! Вы получите доступ к самым тайным библиотекам и секретным архивам, о чем не могли и мечтать. Габи никогда не сможет дать вам ничего подобного! А что она вам тут наговорила? Что ваша книга откроет врата Ада? Что наступит Конец Света?
– Ну, не совсем так…
– Ага! Узнаю этот обычный ее приемчик! Рассказать смертному, что от него зависят судьбы Мира и в его руках жизнь Вселенной! Да бросьте вы! Допустим, прочитают вашу книгу несколько человек, или даже несколько тысяч, что невозможно! Ну, станут из них пять процентов на путь истинного знания. И что? Да ничего! Они только и получат, что небольшое преимущество перед своими соплеменниками.
– А как же тысячелетняя война?
– Вам-то какое до этого дело? Это – наша война, и только наша битва.
– Эта война иногда прорывается в наш мир…
– Так вам сказала Габриель? Не берите в голову, это все ее выдумки и фантазии! Ваши войны – ваши дела, и только. Если кто-то когда-то с нашей стороны и помог, то лишь опосредованно. Да и не надо нам этого! Нам нужны новые бойцы! Мы должны найти среди них нужных нам соратников. Воинов! Вы же знаете, я тоже когда-то была смертной девушкой, но это было так давно, что я уже и не помню, когда именно…
– А если я просто откажусь? – произнес профессор. – От обоих ваших предложений? Не люблю я, знаете ли, когда на меня давят и ставят в тупик.
– Вот это уже будет совсем глупо с вашей стороны и недостойно такого ученого. Что вас ждет в ближайшем будущем? Вы знаете, что у вас – аденокарцинома? Третья стадия? Метастазы уже появились. Если даже срочно сделать операцию, то при самом благоприятном исходе вы протянете еще лет пять. Но в вашем возрасте сие весьма проблематично – может сердце не выдержать или тромб оторваться. А если ничего не делать, то год – полтора, если повезет. Не более. Причем я уже не говорю, что в последнее полугодье вы можете забыть о всякой работе.
– Да? – только и мог выдавить из себя профессор.
– Да. А что вам даст Габи? Остановит развитие опухоли и ее метастазов. Затормозит аденому простаты и эмфизему с астмой. Застопорит глаукому с катарактой, и все остальное. Там еще много всего разного: стенокардия, склероз, остеопороз… Артриты, артрозы, нефроптоз, диафрагмальная грыжа, камни в почках и желчном пузыре… Но это уже так, мелочи. Все это она задержит лет на сорок, но не излечит! А я предлагаю вам полноценную здоровую, а главное – молодую и долгую жизнь! Жизнь! И вы еще о чем-то там думаете?
Но профессор не успел подумать. В этот момент раздался звук, боле всего похожий на шум от проткнутой автомобильной камеры. Профессор вздрогнул и обернулся: со стороны кухни двигалась Габриель. Девушка пригнулась, вся как-то собралась, черты лица ее были искажены яростью, а в руках сверкал длинный и яркий меч. Профессор так и не понял, светился меч сам или просто ярко блестел, потому что почти сразу стены тесной прихожей куда-то расступились, разошлись и растаяли. Все втроем оказались на совершенно пустой равнине, идеальной плоскостью уходящей к абсолютно ровному горизонту. Над головами сияло белое однородное небо, без всякого намека на солнце и облака. Обе девушки – блондинка и брюнетка, кажется, совсем забыли об Антоне Михайловиче, сосредоточившись исключительно друг на друге. Габриель поигрывала мечом, а у Ли-Ли в руках появился длинный и хлесткий черный кнут.
– Ты предлагаешь мне драться? – насмешливо спросила Лилит, поигрывая кнутом.
– У меня нет выбора, Ли. Ты используешь запрещенные приемы, а в ответ я могу применить только силу.
– А силенок-то у тебя хватит, Габи? – язвительно осведомилась брюнетка. – Я же перебью этот клинок одним взмахом!
В качестве подтверждения своих слов Лилит ударила хлыстом, по которому побежала волна, закончившимся громким сухим хлопком, похожим на пистолетный выстрел. В ответ Габриэль крест-накрест взмахнула мечом, со свистом разрубая воздух.
– А ты попробуй! – насмешливо сказала она. – Это я перерублю твою плетку единым ударом. Ты бы еще мухобойку взяла! Или твой любовник ничего лучшего тебе не доверяет? А может, опасается, что ты ненароком ему отрубишь что-нибудь важное?
– Заткнись швабра дранная! Иначе шею скручу так, что будешь видеть только свою собственную задницу! Я ж тебя сейчас до хребта перешибу!
– Ха! А тебя, стервочка, я порежу на ломтики! Нашинкую!
– Сука! – сквозь зубы процедила Лилит. – Что-то за последние шесть тысяч лет это еще никому не удавалось. Зато кто-то крылышки терял? Сколько уже раз?
– Кто бы говорил! – парировала Габриель. – У кого-то проблемы с памятью? Или этот кто-то уже позабыл, как ему отрубали хвост? Уже не отращивается? Или боишься? А может, вместо него ты теперь ходишь с этой плеточкой?
– А ты без своего ножичка вообще ничто! Детка, ты же скоро прыщами от зависти покроешься!
– И не мечтай, это лишь твоя прерогатива.
– Нет, моя дорогая, – нехорошо усмехнулась брюнетка. – На меня серная кислота не действует, а вот твоя рожа покраснеет и покроется волдырями. Вот тогда я и повеселюсь.
– Засунь свое мнение глубоко в собственную задницу! – рявкнула блондинка. – Пока это еще не сделала я.
– Детка, да что ты собой представляешь без своего ножика? Полный ноль. У тебя напрочь отсутствует внешность, и какие либо достоинства, ты даже нормально постоять за себя не можешь!
– А у тебя нет ни своего вкуса, ни стиля, – сразу же среагировала Габриель. – Так некое подобие чего-то, старающееся косить хоть подо что-нибудь.
В ответ Лилит зашипела, как загнанная в угол кошка, и резко ударила хлыстом. Профессор даже не увидел взмаха, услышал только звук. Габриель издала возглас и молниеносно рубанула своим мечом, удар которого был тут же парирован кнутом Лилит.
И тут произошла странная вещь: меч вместе с обмотавшимся вокруг него кнутом, отлетел в сторону от дерущихся и упал в шаге от Антона Михайловича. Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, профессор шагнул и наступил на эту связку, встав одной ногой на кнутовище, а другой на эфес меча. Тогда же прозвучал двойной крик – голоса брюнетки и блондинки слились в один общий вопль.
– Вот что красавицы, – вдруг проговорил необыкновенно твердым голосом Антон Михайлович, когда двойной вопль утих. Откуда только что взялось? – Вы сейчас доставляете меня домой, и я внимательно рассматриваю оба ваши предложения. И не десять минут, а сутки. Время, как я понял, вполне терпит. Вот завтра и поговорим на свежие головы. А вы за двадцать четыре часа приведете себя в порядок, и мы спокойно все обсудим. Только без этих ваших спецэффектов, душераздирающих сцен и каскадерских трюков. Не надо!
…Туман рассеялся, и профессор увидел себя стоящим в прихожей собственной квартиры. Одной ногой он по-прежнему попирал рукоять кнута, а другой – эфес меча. Меч уже не светился – это было очень красивое оружие, но вполне материальное, и ничего сверхъестественного в нем не наблюдалось. Рядом с мечом лежал длинный, чуть больше полутора метров, черный хлыст, сделанный из какого-то эластичного высокопрочного материала. У основания он был не меньше пяти сантиметров в окружности, далее сужался, постепенно сходя на нет.
Только сейчас Антон Михайлович заметил, что так и не снял пальто.
Первое что он сделал, это подобрал с пола кнут и меч, и отнес их в свою спальню, бережно положив на кровать. Потом он, наконец, разделся, положил в холодильник продукты, все еще лежавшие в пакете перед кухонной дверью, и только тогда рухнул в кресло…
Вопреки ожиданиям, спал профессор крепко и хорошо. Даже не просыпался ночью, чего не наблюдалось за ним уже лет тридцать. Прошедшие события казались бы бредом и галлюцинацией, если бы не нормальная логика и не наличие вполне реальных трофеев в качестве доказательств. Хотя – может и кнут с мечом ему мерещатся? До сих пор?
Тогда профессор позвонил своему другу и коллеге, которого до сих пор беспокоил сравнительно редко. Тоже историку, но прекрасному специалисту по старинному и современному холодному оружию – Ираклию Петровичу Бараташвили, попросив его бросить все дела и срочно приехать. Тот долго отнекивался, приезжать не хотел, задавал разные вопросы, ссылался на занятость, самочувствие и домашние дела. Но Антон Михайлович убедил его, не вдаваясь, впрочем, в тонкости и детали. На конкретные вопросы он тоже старался не отвечать: был тверд, обещая все разъяснить при личной встрече.
Заинтригованный оружейник приехал за разъяснениями через час.
Ираклий Петрович был высоким плотным мужчиной, к которому никак не подходил эпитет – «старик», хотя он давно уже разменял седьмой десяток: грузинские прародители, гены горцев давали о себе знать. К тому же оружейник держал форму – летом бегал, зимой ходил на лыжах, да и с прекрасным полом отношения никогда не прерывал. Несмотря на грузинское имя и фамилию, Ираклий был коренным москвичом, как и несколько поколений его предков жил в России и практически не говорил по-грузински. Он долго и с интересом вертел в руках меч, показанный Антоном Михайловичем. Рассматривал в лупу, как-то странно поворачивал, близко подносил к свету, щелкал ногтем, слушал…
– Слушай, откуда ты это взял, Антон?! – наконец спросил Ираклий Петрович.
– Знакомая принесла на сутки. Для консультации. Одна девушка. Сегодня вечером заберет.
– Какие у тебя, однако, знакомые! Познакомь, а? А если серьезно – то это вне моей компетенции. Стыдно признаться, но я – пас! Это что-то ненормальное, но точно не антиквариат. Ты видишь? Тут нет никаких следов: ни окисления, ни повреждений не видно, даже микроцарапин нет! А какая полировка! Смотри, как переливается! И потом… По виду тут ручная работа, но я абсолютно не представляю, как это могло быть изготовлено. Технология мне совершенно незнакома. Или хорошая подделка, или очень качественная копия… не знаю... Лазерная шлифовка что ли… И металл я не узнаю… это точно не сталь, но вот что? Возможно, какой-нибудь сплав? Надо бы его исследовать, анализ провести, рентгенограммы снять… Но самое главное, я не имею понятия, какой традиции принадлежит этот меч! Все гармонично так, пропорционально, и балансировка прекрасная… Наверное, все-таки современный, но сделан потрясающем мастером. Уникальным! А значит – я должен его знать. Но я не знаю! Это вообще-то неправильно. Познакомь меня с этой девушкой! Мне просто необходимо узнать об этом мече все!
– Извини, Ираклий, я для тебя – все готов, ты же меня знаешь. Но тут – нет. Она просила никому не показывать этот меч, и я обещал. – Профессор импровизировал на ходу, стараясь казаться убедительным и естественным. – Обманул, как видишь. Но вот если она еще чего принесет – точно вас познакомлю. Веришь мне?
– Ладно, как скажешь… но что-то ты не договариваешь, что-то темнишь! Мы же с тобой сколько лет уже знакомы! Ладно, я понимаю, это не твоя тайна, и ты ничего не можешь сделать, я прав? Прав, конечно, по твоей хитрющей физиономии вижу. Сфотографировать, конечно, тоже нельзя?
– Извини… – снова повторил Антон Михайлович. – Я еще вот что хотел у тебя спросить. Ты же знаешь дуэльные правила разных эпох?
– В какой-то мере, – скромно подтвердил оружейник. – А в чем вопрос?
– В каких случаях осуществлялась дуэль с разным оружием у противников?
– По-моему – ни в каких. Только поединки гладиаторов в Древнем Риме, но это не совсем то…
– А когда у одного противника был меч, а у другого кнут? Такое было возможно?
– Один только кнут? Одного кнута мало, нужен кинжал или что-то вроде этого.
– Зачем? – удивился профессор. Все-таки он был специалистом в другой области, и оружейные тематики, тактики сражений, никогда серьезно не интересовали его.
– В одну руку брали кнут, а в другую – кинжал. Ведь как использовался боевой кнут? Нападавший взмахивал им, захлестывал врага, часто всадника, а когда хлыст обматывался, то нападавший дергал на себя и насаживал противника на кинжал.
– А я не знал. Вот ведь оно как бывает…
– Ладно, пойду я, спасибо за чай – мне еще надо с внуком погулять. А ты – позвони, если для меня будет что интересное! Обязательно!
Проводив своего друга, Антон Михайлович включил компьютер и полез в Интернет. Пришла куча писем, но профессор даже не стал на них смотреть. Сейчас его интересовало не это…
Отвоеванные им двадцать четыре часа заканчивались. Скоро должна была прийти Габриель. Или Лилит. Или они обе. Но профессор не испытывал никакой нерешительности и душевного дискомфорта.
Он принял решение. Он выбрал жизнь.