Денисов давно не был на море, и когда подвернулась путевка, он быстренько оформил отпуск, выписал из Москвы дочку, и с наслаждением завалился на верхнюю полку в купе экспресса " Москва - Адлер". Вагон был чистенький, соседи попались покладистые, и Денисов благодушествовал в предвкушении лазурной ленивости санаторского пляжа. Дела и заботы суетливого города остались где-то за горизонтом, и теперь ему оставалось только изредка присматривать за дочкой, грызущей яблоки под аккомпанемент карманного плейера.
Утром, встречая московский, Денисов волновался - найдет ли правильный тон в общении с дочерью? Последние годы виделись только урывками, все на бегу, все с недомолвками, а тут - целый месяц вдвоем! Есть от чего забеспокоиться. Однако когда из вагона вместо угловатого тинейджера шагнула на перрон длинноногая юная красавица со знакомой детской улыбкой, Денисов чуточку успокоился. Но легкое тревожное чувство так и поселилось в его душе рядом с целой гаммой различных положительных эмоций, вызванных удивительной близостью родного существа, к которому Денисов испытывал сильнейшую любовь и привязанность. Вот и сейчас, глядя на дочь с затаенным любопытством и нежностью, Денисов думал о том, удастся ли ему за столь короткий срок вывести ее из состояния душевного кризиса, вызванного перенесенными недавно совсем не детскими потрясениями. И это было единственное, что омрачало безмятежную легкость нарастающего курортного настроения, которое постепенно вытесняло все остальные эмоции на задний план. Мысли, легкие и тревожные, мелко дробились под колесами спешащего к морю поезда, и вскоре Денисов удовлетворенно задремал с острым желанием увидеть во сне пальмы и кипарисы…
Неприятности начались сразу за Туапсе. Едва поезд выскочил на побережье Черного моря, как сразу во всех вагонах проводники позакрывали туалеты, после чего по радиосети было объявлено, что началась санитарная зона. Поезд, прильнувший было к струящейся из окон лазурной синеве, вскоре загудел как растревоженный улей. Возмущенные пассажиры, лишенные элементарных удобств, пытались разыскать бригадира но тот, умудренный опытом предыдущих рейсов, уже переоделся в курортное и отловить его среди пассажиров сделалось невозможным. Проводники, мстительно наслаждаясь беспомощностью пассажиров, пользовались абсолютной безнаказанностью и хамили напропалую. Наконец, поезд по-черепашьи вполз в Адлер, и Денисов с дочерью с трудом продрались через толпу квартирных зазывал и таксистов на привокзальную площадь. Санаторский автобус уже ушел, а до закрытия перехода через государственную границу оставалось немногим более часа. Пришлось добираться на дорогущем такси.
Это была самая убогая и бестолковая граница из всех, которые Денисову доводилось пересекать. Измятый таможенник воровато оценил Денисова ускользающим взглядом и куда-то в сторону поинтересовался, не везет ли он доллары? Денисов отрицательно покачал головой, и таможенник, сразу потерявший к нему интерес, зашарил глазами по длинной очереди мешочников. Забрав паспорта, Денисов лукаво подмигнул дочери и предложил ей первой пересечь государственную границу. Поправив на плече спортивную сумку, она неуверенно шагнула на длинный мост, пересекающий пограничную речушку со смешным названием Псоу, и через несколько метров остановилась, не зная что делать. Денисов улыбнулся,- дочь впервые пересекала границу самостоятельно, и подобное замешательство было вполне оправданным. Однако разумное желание первыми оказаться на стоянке такси не позволяло Денисову сентиментальничать, и он быстро зашагал к территории сопредельного государства. Вскоре, удобно разместившись в маршрутке, они безмятежно катили вдоль Черноморского побережья Кавказского хребта по направлению к Грузии. Солнце еще не зашло, и Денисов с удовольствием показывал дочери о знакомые места, но уже в Гагре уверенно-благодушные интонации его рассказа сменились на рассеянные. Абхазско-грузинская война постепенно ощеривалась навстречу ехавшим развалинами некогда сказочных санаторных дворцов и исхлестанными пулеметными очередями стенами многоэтажек с пустыми глазницами окон. Денисов не верил собственным глазам. Аристократические курорты, некогда славившиеся на весь мир, попросту не существовали. Роскошные пляжи Пицунды, на которых яблоку негде было упасть еще несколько лет назад, пустовали целыми километрами. Знаменитые кипарисовые аллеи куда-то исчезли, оставив вместо себя несколько жалких неухоженных пальм. Вскоре дорога ушла в горы и Денисов, надолго умолкнув, глубоко задумался. Он не впервые видел лицо войны, но подобное варварство просто поражало. Позже, когда ему расскажут, как краснозвездные вертолеты поливали из пулеметов переполненные пляжи и расстреливали ракетами санаторские корпуса, когда он собственными глазами увидит кадры кинохроники шестилетней давности и перелистает подшивки уже пожелтевших газет, он даже постыдится своей сентиментальности и, а пока все увиденное вызывало в нем острое чувство негодования.
В столицу Абхазии въехали затемно, и Денисов уже не удивился, когда у ворот санатория вооруженный караул потребовал документы. Среди развалин Сухума санаторий оказался оазисом, и Денисов как-то сразу успокоился и повеселел. Пока дочка с интересом разглядывала пальмовую аллею, украшенную табличками с надписью " Стой! Стреляют" или " При обстреле опасно", Денисов успел перекинуться несколькими фразами с офицером охраны и выяснил все, что было необходимо. Приемный покой оказался рядом, и вскоре Денисовы в сопровождении дежурной медсестры уже поднимались на лифте на одиннадцатый этаж спального корпуса, где им предстояло провести первую ночь в ординаторской комнате. Выйдя на балкон Денисов с удовольствием обнаружил, что море - вот оно, рядом, и едва принесли постельное белье, он тут же потащил дочку на пляж.
На берегу было темно, и большая круглая луна свободно качалась на волнах. Осторожно ступая по камням Денисов стал погружаться в лунную дорожку, но пройдя совсем немного вдруг дурашливо томным голосом простонал: "ой, держите меня четверо" и плашмя упал в соленую воду. Вынырнув, он повернулся к берегу и увидел, как дочь, заливисто хохоча, плывет, к нему по лунной дорожке разбрызгивая серебро во все стороны.
Утром их переселили из ординаторской на виллу, стоявшую на самом берегу моря. Денисов было обрадовался, но на вилле плохо работала канализация и ничего не сохло. Пришлось опять хлопотать, и в итоге им выделили отдельный номер с холодильником и общим телевизором в холле. Жизнь стала входить в нормальное санаторное русло, появилось свободное время, и Денисовы стали потихонечку осваивать околосанаторное пространство. Сразу за воротами был мини-рынок. Продавалось все, что могло предложить богатым курортникам из России истерзанное войной местное население.
По российским масштабам цены были бросовые, и Денисов сразу накупил орехов, персиков, груш, инжира и ароматных дынь на несколько дней вперед. С фруктами жизнь стала еще приятнее, и Денисов наводя на респектабельный отдых душевный комфорт, записался в библиотеку . На полках запасника он разыскал для себя четырехтомник Мережковского, а для дочери попросил " Мастер и Маргарита". Теперь оставалось отлакировать общение с дочерью интеллектуальными беседами , и Денисов предложил ей разделить с ним ежедневные двухчасовые прогулки по набережной под мягкими лучами заходящего солнца. Подумав, дочь согласилась на один час, Денисов было обиделся, но по зрелому размышлению, согласился на подобный компромисс
с одним условием - дочь не должна выходить за пределы санатория без его сопровождения. Соглашение было достигнуто, и теперь, кроме столовой, прогулок и сна, их курортные траектории почти не соприкасались. Денисов вставал рано и до завтрака купался в море, уплывая далеко за буйки. Коллективная зарядка под руководством инструктора его не привлекала, а индивидуально преодолевать отпускную лень усилием воли ему не хотелось, так что плавание заменило ему все, совместив приятное с полезным. Перед завтраком Денисов обязательно принимал душ прямо на пляже, мурлыкая всегда одну и ту же мелодию из Высоцкого. Дочка вставала поздно, и когда Денисов возвращался с утреннего купания она еще нежилась под одеялом, решая сложный вопрос - какой наряд будет особенно подходящим к сегодняшней степени роскошного морского загара. Гардероб был невелик, и это очень усложняло задачу. Денисов не вмешивался, вкус у дочери был врожденный, от матери, и выбор всегда оказывался приемлемым. Чтобы не разрушать столь тщательно продуманный стиль своими пристрастиями к простоте Денисов для пущей важности раздумчиво спрашивал у дочери совета, и только после ее одобрения одевался к завтраку. Иногда эта процедура осуществлялась в одиночестве, и тогда в ход шло то, что было особенно удобным: старые вельветовые шорты, когда-то купленные Денисовым за границей и крупно-полосатая хлопчатобумажная футболка турецкого производства, повидавшая на своем веку не мало морских побережий. На ноги надевались старомодные шлепанцы " на один палец" из настоящей кожи и это означало, что у Денисова сегодня особенно хорошее настроение.
В столовой дочь немного важничала, и старательно пользовалась ножом и вилкой, подражая Денисову в спокойной манере вести за столом утреннюю беседу. Особенно ей нравилось как Денисов, на виду у всего санатория отодвигал для нее стул и ходил наливать чай, предварительно интересуясь ее желаниями. Это сразу делало ее взрослее на несколько лет и позволяло с полным основанием выбирать для отца при заказе меню те блюда, которые она считала необходимыми для его здоровья. Денисов не возражал, но никогда не упускал возможности отредактировать и свое и дочкино меню, невинно развенчивая мудреные национальные названия подробными разъяснениями, после чего блюдо как-то незаметно переигрывалось на другое, более привычное и полезное для здоровья.
После процедур дочь прочно обосновывалась на самом солнцепеке, ревниво наблюдая за равномерностью поджарки и без того уже шоколадного тела, а Денисов снова купался и сидел возле воды, перебирая мысли как морские камушки. Без дочери ему было скучновато, но навязывать ей свое общество он не решался, стараясь быть покладистым родителем. Как только солнце подкатывало к зениту, он уходил с книгой под защиту солярия, где благополучно отлеживался до самого обеденного моциона. Пить минералку за тридцать минут до еды было для него почти что священнодействием, и все попытки дочери нарушить этот ритуал наталкивались на неожиданное оопротивление. В конце концов дочка приняла это как должное, и даже запасала в бювете минералку с помощью двух евробутылок, постоянно хранившихся в холодильнике.
После обеда Денисов устраивался с бумагами на балконе, вольготно раскинувшись в плетеном кресле и обложившись фруктами, а дочка, прихватив пару кистей винограда, снова утекала на пляж. Если мысли не прихо дили, Денисов принимался колоть орехи двумя крупными гальками, специально подобранными для этой цели. Сразу налетали голуби и нахально клевали отскочившие крошки прямо под ногами. Эти сизокрылые пираты курортных балконов были для Денисова сущим бичом и неотвратимым наказанием за малейшую беспечность. Стоило задремать не задернув балконной шторы, как какой-нибудь обнаглевший турман или мохнач преспокойненъко начинал разгуливать по номеру, всюду оставляя следы своего пребывания в самых разнообразных формах. Перевернутые стаканы с водой, поклеванные фрукты, неприятные пятна на одежде, оставленной на спинке стула или на диване, пух и перья в самых неподходящих местах, - все это сильно доставало Денисова и вскоре он открыл против ничего не подозревавших пташек настоящие военные действия.
Прежде всего, он навел на балконе идеальный порядок и потребовал от дочери безоговорочной его поддержки. Результатом явилось заметное сокращение непрошенных визитов как на балкон, так и в номер. Не удовлетворившись достигнутым, Денисов иезуитски стал выставлять в уголках балкона удобные для питья емкости с подсоленной водой, а на полу специально рассыпал измельченную скорлупу от лесного ореха. Вскоре голуби потеряли к фальшивому балкону профессиональный интерес, и куда-то рассосались, под мстительное победное насвистывание Денисова. Отвоевав таким образом солидный кусок комфортабельного жизненного пространства, Денисов на радостях решил устроить там творческую лабораторию с видом на море и на пленных грузин, работающих на восстановлении соседнего корпуса. Здесь и протекали знойные послеобеденные часы, скрашенные теневой стороной здания и легким коктейлем из местного красного вина и минералки.
Ровно в семнадцать часов Денисов, захватив полотенце, отправлялся на пляж.
Расположившись в зоне йодисто-соленых брызг, он разыскивал среди пляжной пестроты тоненькую фигурку дочери и надолго застывал в ленивой позе праздного философа. Легкий ветерок с моря приятно обдувал разогретое под солнцем тело, волны солеными языками лизали ему загорелые ноги, очки " хелеоматик" под длинным козырьком пляжной бейсболки надежно скрывали от посторонних ласковый, любящий взгляд, и он все смотрел и смотрел на дочь, и никак не мог осознать, что маленький белокурый ангел с фотографии, много лет хранившейся в его бумажнике, и эта прекрасная морская ундина, окруженная загорелыми молодыми сверстниками, эти два совершенно различных существа, и есть его родная дочь, любимица и вундеркинд, надежда и оправдание всех семейных ошибок и передряг, выпавших на долю Денисова за последнее десятилетие. Что-то двоилось в его сознании и упрямо не давало объединить эти образы в одно целое, и он упорно искал компромиссное решение, и не находил, и снова принимался за поиск, отчетливо понимая, что иначе никогда не найдет с дочерью верный тон. По опыту администратора Денисов знал, что верное решение почти всегда находится в процессе личного контакта с человеком, и поэтому к вечерним совместным прогулкам по набережной готовился тщательно, обдумывая все возможные повороты событий и готовя запасные варианты.
К ужину дочь одевалась особенно тщательно, стараясь угодить Денисову, который всерьез считал атмосферу вечерней столовой сродни фешенебельному ресторану, а появление на вечернем моционе в пляжном костюме едва ли не кощунством. Ужинали неторопливо, обмениваясь впечатлениями минувшего дня и последними курортными новостями. Обаятельный карапуз Никита, с недавних пор сделавшийся их соседом по столу, дополнял проказами приятную атмосферу благожелательности и непринужденности курортного общества. Его основное хобби - убегать от матери на пути в столовую с целью избежать очеред¬ного кормления, приводило дочь в неописуемый восторг, а Денисова-в хорошее расположение духа. Исключительно в воспитательных целях он сочинил для Никиты красочную историю о награждении футболками с эмблемой " Чикагских. Буйволов" всякого, кто добросовестно съедает обеды и ужины, нахально приврав в последний момент о трех порциях беплатного мороженного. Эффект был сильным, но непродолжительным, и вскоре Денисову пришлось досочинять историю о награждениях довеском о наказаниях , применяемых строгим дежурным врачом к убегающим от лечебного питания. Дочь, милостиво выслушав этакую белиберду, наконец снизошла до нравоучений и дополнила воспитательный процесс страшилкой о том, что голодных не пускают в самолет, после чего Никита призадумался основательно и надолго. Перспектива остаться за бортом в буквальном смысле этого слова ему явно не понравилась, и он стал усердно размазывать гарнир по тарелке, запивая это дело компотом каждые десять секунд. Ужин завершался ритуальной прогулкой по набережной с продолжительной беседой в уютной кипарисовой аллее, после чего Денисов, боявшийся превратить свободное общение в нудную обязательность, галантно приглашал дочь на вечерний коктейль в фитобар.
Савелий, хозяин бара, угадавший в Денисове потенциального клиента , сразу же отметил его хороший вкус и любезно порекомендовал остановить выбор на тонком аромате винного коктейля "Букет Уитан", дочка выбрала для себя популярный я молодежный коктейль "Поцелуй Юноны". Коктейли были отменными, и приятно завершали день бархатной точкой. Выйдя из фитобара дочь сразу же растворялась в шумном сиянии огней вечернего курорта, а Денисов шел в корпус смотреть телевизор и приводить в порядок наработанное за день.
Само собой выходило так, что во всем написанном на первый план выходило все, что связано с жизнью дочери, и Денисову оставалось только определить свое отношение к тому или иному событию. Он делал это со сложным чувством отца, обожавшего своего ребенка, но стремящегося к беспристрастной оценке происходящего. Так, постепенно, у Денисова стало вырабатываться новое понимание ситуации, позволившее, наконец, определить главную тональность в его отношениях с дочерью. Дочь выросла, и это был неоспоримый факт, с которым приходилось считаться, делая необходимую поправку при принятии даже самых незначительных решений. Эта мысль в записках Денисова определяла все, и он, мучительно переступая порой через самое заветное, пытался разрешить эту доминанту в надежный и устойчивый консонанс родственного единодушия, так необходимый ему в общении с дочерью. Иногда он ее просто не понимал, иногда понимал настолько, что мог вполне обойтись без словесного общения, одним только внутренним чувством. И эта мучительная раздвоенность иногда вгоняла Денисова в такую тоску, что у него начинало скакать давление и появлялось сильное желание применить родительскую власть не считаясь ни с чем. И однажды он не выдержал, проявил таки в общении с дочерью стальную непреклонность, бывшую одним из самых жестких его профессиональных качеств, на которых всегда строится командирский авторитет. Дочь неожиданно смирилась, почувствовав превосходящую волю, а Денисов долго ругал себя тяжелыми эпитетами за дубоватость и солдафонство в совсем не экстремальной ситуации. Неожиданно для себя он резко сменил тактику влияния на круг общения дочери, предоставив ей полную свободу, и ограничившись только незначительными личными комментариями и меткими характеристиками некоторых персоналий. Это был запрещенный прием, но у Денисова не было выбора, и он действовал холодно и расчетливо, прекрасно сознавая, что владея словом и зная его силу, он подобен вооруженному до зубов человеку, решившему состязаться с безоружным. К счастью, конфликта не возникло,и Денисов снова принялся ругать себя за то, что не смог найти нужного тона и решить дело по-хорошему. Его дневниковые записи снова захлестнула волна горячей любви к дочери, и однажды, не найдя подходящих и нужных слов, Денисов нарисовал на тетрадном листке нотный стан, и чистая, сентиментальная мелодия , пришедшая откуда-то из утреннего лазурного моря, весьма удачно дорисовала словесные портреты любимого существа, собрав все воедино. Дочь пропела опус Денисова хорошо поставленным голосом, и , довольная, забрала листочек себе. Мир был восстановлен, но дни почему-то полетели значительно быстрее.
За три дня до отъезда Денисов достал из чемодана фотоаппараты. Hoвомодные "мыльницы", напичканные автоматикой, его не устраивали качеством, и дочкин " Полароид"он всерьез не принимал . Зарядив цветной пленкой немецкого производства свой старенький "Зенит" и отобрав необходимые светофильтры, он начал памятную фотосъемку прямо с пляжа, но сделать необходимые кадры с первого раза ему не удалось. Много дней готовившийся к съемкам во время прогулок, Денисов знал все уголки санатория где могло получиться что-нибудь путное, но все время чувствовал внутреннюю неудовлетворенность и прерывал съемки под разными предлогами. На это ушло два дня, и когда основные композиции были запечатлены более или менее надежно, началась любимая Денисовым "свободная охота" за прекрасными мгновениями. Главным объектом его внимания оставалась, конечно же, дочь. Стараясь полнее отобразить в серии фотографий дорогой образ, Денисов буквально затерроризировал юную модель своими капризами свободного художника, и поднять ей настроение в последний день можно было только чем нибудь необычным и значительным. Как всегда помог случай.
Хозяин фитобара как-то посетовал в разговоре с Денисовым, что теснота мешает ему развернуть свое дело по-настоящему, а купить несколько метров земли на побережье под силу только крупному бизнесмену. Денисов тогда вежливо обещал подумать над кандидатурой потенциального компаньона, но за фотосъемкой его внезапно осенило простое и оригинальное решение по существу проблемы. Выбирая композиционный фон для очередного портрета дочери, он вдруг увидел, что на кровле фитобара вполне может разместиться роскошная сезонная веранда с небольшими столиками. Великолепный обзор и морской воздух в сочетании с хорошими коктейлями могли бы сделать эту веранду самым модным местом на побережье и принести солидный доход без особых материальных затрат. Эта идея и позволила Денисову сделать дочери необыкновенный подарок, который, по оригинальности замысла, смело можно отнести к неповторимым. Обсуждая в присутствии дочери с хозяином бара идею о сезонной надстройке, Денисов какбы вскользь заметил, что предстоящий курортный сезон как раз приходится на двухсотлетие со дня рождения Пушкина, и что было бы коммерчески выгодным и очень патриотичным назвать самый лучший коктейль предстоящего сезона "Коктейль Натали" в честь жены Александра Сергеевича, прекрасной Натали Гончаровой. Савелию идея понравилась, и он вежливо поинтересовался, как оформить авторское право, и не пожелает ли Денисов заявить и свое имя в качестве соавтора.
Встретившись взглядом с серьезными глазами дочери, Денисов отшутился, заявив, что его вполне удовлетворит персональный столик на будущей веранде с бокалом самого модного коктейля пушкинского сезона в компании с хозяином бара и дочерью. Савелий охотно обещал, и они расстались весьма довольные друг другом. 0дин узнал, как улучшить свое дело и получить хороший доход, а другой - как сделать дочери оригинальный и роскошный подарок.
Обратный поезд был неудобным, и пришлось выезжать загодя.
Утром Денисов заплыл далеко в море и там утопил традиционную монетку «на возвращение». Дочка, по обыкновению, проспала до самого завтрака, но все же успела попрощаться с морем самостоятельно.
В последний раз отворились ворота санатория, и комфортабельный автобус с набитым чемоданами брюхом важно покатил в Адлер. Дочь до самой границы благополучно проспала, а Денисов снова имел возможность основательно полюбоваться на щербатое лицо гражданской войны. Такого не могли натворить даже первобытные варварские племена, не знающие других аргументов, кроме каменного топора.
В Адлере планировалось освободиться от вещей и проехаться по побережью до Сочи, но дочку продуло, и пришлось отпаивать ее аспирином в душном купе гостиницы на колесах. Переждав кое-как до поезда, наконец погрузились в свой вагон, и снова за окнами потянулось Черноморское побережье с бесконечными пляжами, заполненными праздными курортниками и диковатыми нудистами, приветственно махавшими, поезду руками и ногами. За Туапсе начались хлопоты по закупке фруктов и экзотических овощей на станциях и полустанках, ленивое поедание ароматных дынь и сахарных арбузов, и бесконечные дорожные чаепития под неторопливую беседу.
Вокзал надвинулся неожиданно, хищно распластав над поездом угловатые могучие крылья. Денисов, в футболке и в шортах, с фруктами и чемоданами, на осеннем перроне выглядел диковато. Дочь прыснула со смеху, и это было верным признаком выздоровления.
Дома, напоив больную горячим медом, он уложил ее спать и устроился рядом за письменным столом. Однако ничего не писалось, и он стал просто смотреть на спящую дочку, хорошо понимая, что каникулы уже отлетели куда-то прочь, и что ей предстоит возвратиться в Москву, к друзьям и учебникам, к заботам и развлечениям, к достоинствам и недостаткам мегаполиса, когда-то ставшего для него беспощадной школой урбанизации человеческих отношений. Теперь же Москва ничем не отличалась для Денисова от любого города, и только тоненький нерв телефонного разговора с привокзальной площади или из вестибюля гостиницы зажигал для него теплый и ласковый огонек родного детского голоса, такой хрупкий и беззащитный на фоне равнодушных каменных джунглей многомиллионного монстра, изгнавшего милосердие и любовь со своих улиц с жестокостью христопродавца Иуды.
Дочь уехала в этот же день вечером. Посадив ее в московский вагон, Денисов трижды перекрестил огни уходящего в ночь поезда и одиноко отправился домой, решив завтра же, не дожидаясь конца отпуска, выйти на работу.
Сухум - Липецк.
1998 г.
