Три размалеванных профессионалки, что сидели через столик и сосали какое-то дешевое пойло, также сделали стойку на тачку. И с равным интервалом совершили вальяжное дефиле в сторону «попудрить носик», явственно наметив лыжный вектор в сторону брюнета.
«Ага, сейчас вам», ухмыльнулась Натали. «Застегнитесь, девочки». Она в бессчетный раз скинула с колена влажную волосатую руку. Кавказец что-то непрерывно лопотал с неимоверным акцентом и никак не велся. Заказывал шашлык, фрукты, поил каким-то третьесортным коньком, но двести баксов были запредельной ценой для гостя с юга. Видать надеялся, что Натали даст так, из любви к искусству.
Какому-нибудь лысенькому пухленькому папику, пахнущему детским мылом, ночь счастья обошлась бы долларов в сто пятьдесят, или даже в сто, если уж совсем тухло с клиентурой. С папика и взятки гладки – попыхтел две минутки и баиньки. А большеклювые горцы выжимались досуха, норовили во все естественные впадины организма, да еще могли и хоровод затянуть вдвоем-втроем. Нет уж, двести баксов и точка.
«Я его сделаю, этого мальчика», решила Натали. «Просто из спортивного задора сделаю. Смотрите, мочалки!»
– Чао, генацвале! – она поднялась и направилась прямиком к стойке, привычно стряхивая взгляды, липкие мужские и завистливые женские.
Натали знала, посмотреть есть на что. Все при ней. Все там, где надо. Молодое и упругое. И шмотки подобраны со вкусом; и ни юбчонка, ни блузка ни коим образом не скрывают, а наоборот подчеркивают. И макияж нанесен умело. И личико милое. И ножки стройные.
Она подошла вплотную к брюнету и, как бы невзначай, потерлась бедром о его руку. И заявила, что хочет пить. И завладев стаканом сока, многозначительно обхватила пухлыми губами соломинку, легонько поиграла язычком. После такого жеста мужики обычно пускали слюни и становились невменяемыми идиотами. А этот и ухом не повел, стоял и смотрел немигающими серыми глазами. «Дар речи потерял», решила Натали.
– Триста долларов, – предупредила она и сама удивилась своей наглости.
«А ничего, пускай не задирает нос!»
Парень был и вправду красив. Широкоплечий, с правильными чертами лица, но без налета слащавости. За таким любая побежит, только свистни. Прямо на край света, и совершенно безвозмездно, что характерно. Натали поймала себя на мысли, что тоже, может быть, побежала бы. И на мгновение пожалела, что заикнулась о цене.
«Ну, что? Сейчас начнешь ты мяться, милашка. Том Круз хренов. И торговаться начнешь… Нет! Ты сделаешь кувшинное рыло и затянешь комсомольскую песню, как, мол, вам, девушка не стыдно! В то время, когда космические корабли бороздят просторы космоса… Ну, точно!», Натали скривилась, «Минет за четыреста рэ на окружной – это мы всегда пожалуйста! А двести баксов за ночь – девушка, как вам не стыдно!»
– Идем, – кивнул парень и направился к выходу.
«Вот так! Поняли? Все? Вот так! Тридцать секунд!»
Натали уцепилась за локоть брюнета и сделала пальчиками девочкам за столом. «Салют, шалашовки!»
Тома Круза звали Глеб.
Он вел машину уверенно и ровно. Плавно входил в развязки, сверхъестественно минуя светофоры и пробки, ни разу не дернулся, не зашипел на раззяву пешехода, на подрезавшего лихача, меж тем, стрелка спидометра, не опускалась ниже восьмидесяти. А когда выехали на окружную, замерла в районе двухсот.
Натали поглядывала на парня, предвкушала ночь любви где-нибудь в загородном коттедже на медвежьей шкуре у камина или в пенящемся бассейне. Судя по всему, буратино попался богатенький, и, может статься, его даже удастся раскрутить на, скажем, колечко. С брюликом. «Главное – знать, когда просить», Натали улыбнулась и облизала губы.
Вот только молчит все время кавалер, «Стесняется, наверное».
– Мой любимый фильм знаешь какой? – Натали решила завести разговор.
– Знаю, – Глеб кивнул, – «Красотка».
– А… А как ты догадался? – Натали округлила глаза.
– Это не сложно.
– Нет, правда, как?
– Ты хочешь сразу на все готовое. И без всяких усилий со своей стороны. Автобиографично к тому же…
– Да! – вздохнула Натали, – И чтобы он… Он… Был принцем из сказки! И полюбил меня такой, какая я есть. Ну, и я его… Все девушки об это мечтают. Чтобы как Золушка…
– Как Золушка? – криво усмехнулся Глеб, – Знаешь, только ведь Золушка не спала с мужиками за деньги…
– У-у! – разочарованно протянула Натали, – Малахольный!.. Облико морале! Знаешь, навидалась я таких, во! О высоком, о звездах говорят, стихи читают, на гитарке брякают. А потом, как потные похотливые кролики, – Натали поднесла руки к подбородку, высунула язык и часто-часто задышала, изображая потного похотливого кролика, – Пр-ринц!..
И замолчала, уставившись в окно. От хорошего настроения не осталось и следа.
– Принцы не женятся на проститутках, – проронил Глеб, – Или как ты себя называешь? Гейшей? Наложницей? Или просто сексуально раскрепощенной девушкой без комплексов?
– Слушай, че те надо, а? – взвилась Натали, – В грязь меня втоптать? Ты так удовольствие получаешь, да? Смотрите какой я чистенький! Зачем тогда связался со мной? Шел бы себе на дискотеку в текстильный техникум – там бесплатно… А-а, я поняла! Ты меня везешь какой-нибудь шишке на утеху. А сам ты у него шофер. Или нет – лакей! Овсянка, сэр! Точно! То-то я смотрю менты тебя не трогают… И покуражиться решил по дороге. Знаешь что? Гони-ка деньги вперед!
Глеб достал из кармана джинсов три стодолларовых бумажки, не говоря ни слова швырнул пассажирке.
– Вот теперь пожалуйста, – Натали упрятала деньги в микроскопическую сумочку, – Называй меня как хочешь. Шлюхой, потаскухой, подстилкой… Если тебя это заводит, милый, – она подалась вперед и провела ладонью по ноге Глеба.
Тот смерил девушку взглядом, нахмурился.
– Меня давно не интересуют ваши тела.
Натали хмыкнула.
– А что тогда тебя интересует?
– Души…
Машина свернула с магистрали на проселочную дорогу, но шла также ровно, не смотря на выбоины.
– Почему ты стала такой? – Глеб нарушил молчание.
– Тебе-то что? Денег хочу много… На тачке вот на такой же ездить. Дом свой, с бассейном…
– Сколько?
– Что «сколько»? – передразнила Натали.
– Сколько денег тебе нужно, чтобы ты… такой не была?
– Ха! Миллион баксов! Дашь?
– И что? – съязвил Глеб, – Изменишься внутренне?
– Ага, в тот же миг! В церковь начну ходить, в библиотеки, в эту… в филармонию. И динь-динь исключительно после свадьбы! – Натали рассмеялась, – Ой! Дурак ты!.. Все бабы своего добивались одинаково. Всегда! Самая древнейшая профессия знаешь какая? Знаешь... Весь вопрос только в цене.
– Не все, – возразил Глеб.
– А-а, ну да! Всякие Золушки там и Ассоли не в счет… Клары Целкин… Так природа устроена, – объяснила Натали, – Из-за чего самцы дерутся? Из-за вот этой вот штучки, – Натали погладила себя между ног, – Кто сильней – у того больше самок, тот и оставит потомство. Естественный отбор!
– А люди? – на лицо Глеба упала тень.
Он смотрел невидящим взглядом на дорогу.
– И люди также! Самки достаются тому, у кого больше бабок, власти, кто успешней. Ну, смотри! – Натали уселась поудобнее, – Какой-нибудь плешивенький мужчинка захотел юного тела. Ну, не может он больше смотреть на свою старую, обрюзгшую супругу. Я ему оказываю услугу, а он мне за нее платит. Цивилизованно и честно. И без лишних сантиментов… Все вертится вокруг одного! И ты не забывай, куда мы сейчас едем. Мы едем… ну-у?.. Правильно! Тра-ахаться! – Натали захлопала в ладоши.
– А мораль?
– Опять двадцать пять! Что это, твоя мораль? Кто ее придумал?.. Вчера кальсоны ниже колена, а сегодня нитка в жопе… Почему, скажи мне, массаж считается благопристойной услугой, а снятие сексуального напряжения нет?
– Почему? – Глеб поиграл желваками, – Я отвечу тебе почему… Человеческое существо наделено невероятным, невообразимым внутренним миром. Миром без начала и без конца… Миром, где живет… – Глеб помедлил, – Тот, кого вы называете Богом… Человек – это чаша, наполненная неподвластными слову образами и чувствами, это хрустальный храм…
– Ну, и че? – Натали поджала губы, – Завел!..
– А ты используешь этот храм, как привокзальный сортир! Вот почему!..
Машина свернула на грунтовую дорогу, мягко подпрыгивая на ухабах, принялась петлять по полям и перелескам.
– За честь женщин дрались, – продолжал Глеб, – На рыцарских поединках, на дуэлях. И не важно, была ли особа знатного рода или простолюдинкой. Лишь за одной категорий дам не признавалось право на защиту от оскорблений. За женщинами, известными своим легким поведением. И совершенно справедливо не признавалось! Честь свою они утратили, стало быть, и умирать не за что!..
Джип с ходу перемахнул болотистый ручеек, пробуксовывая взобрался на холм, по стеклам хлестнули ветки, и взору открылась окруженная лесом поляна на берегу речки.
– Вылезай, – велел Глеб, – Приехали.
Натали выбралась из машины. Вокруг на было ни коттеджей, ни кемпинга, ни дачного поселка, вообще ни души. Деревья беззвучно роняли листья в жухлую траву, медленно текла черная вода. Пахло осенью, дубовой корой и терпкой горечью полыни. Глеб стоял, зажмурившись, подставляя лицо кислому уходящему солнцу, вслед за которым бирюза безоблачного неба сгущалась в темную предзакатную синь.
– Ты куда меня завез? Ч-черт! – острые каблучки туфель увязли в перегное.
Между лопаток забрался холодок скорой ночи, над ухом пронзительно заверещал комар.
– Че, прямо здесь? – Натали поежилась.
– Осень – это вечер года, – Глеб говорил негромко, почти шепотом, и слова его, кружась, падали, как сухие листья, – А сейчас вечер осеннего дня… Настоящий вечер…
– Слушай, ты, турист! – Натали звонко хлопнула себя по ноге, – Стой тут, хоть до настоящего утра, я пошла в машину!..
– Наташа, – позвал Глеб, словно застонал, – Наташа, ну почему?.. Ты молодая, красивая, умная. В тебе сила, способная испарить океан и оросить пустыню. Ты способна рождать… любовь. Откуда, скажи мне ради всего святого, откуда в тебе столько грязи, забившей ключи? Превратившей живой родник в помойную яму? – Глеб вглядывался в лицо девушки, – Ты единственный ребенок в семье, ты росла, ни в чем не нуждаясь, в тепле и заботе. Ты играла в куклы и верила в сказки. Почему?..
– Ты мент? Ты из ментовки, да?
Глеб вздохнул и покачал головой:
– Нет.
– А кто ты?
– Я думал над этим… Но сейчас меня больше интересует, кто ты.
– За-айчик, ну пойдем в машину. Я сделаю так, как ты хочешь. Я умею все, – пальчики Натали пробежались по груди Глеба, скользнули вниз…
Глеб зло скрипнул зубами, грубо сгреб девушку в охапку и с силой, так, что затрещала рвущаяся материя, зашвырнул прямо в реку. После спустился вниз и принялся тщательно смывать с рук невидимую грязь.
Вдоволь наглотавшись воды, цепляясь за прибрежные кусты, Натали выбралась на берег. С ног до головы перепачканная в иле, с посиневшими губами, с разводами поплывшей косметики на лице, она сжимала единственную уцелевшую босоножку и непонимающе хлопала ресницами, безостановочно выбивая зубами барабанную дробь.
Глеб сидел на земле, прислонившись спиной к стволу раскидистого клена, грустно глядел на разгорающийся костерок. Натали потеряла дар речи. Гневная тирада захлебнулась воздухом, постояла в груди и вылезла наружу жалким писком.
– Раздевайся, – не поворачивая головы, велел Глеб.
Натали с покорно принялась сдирать с себя мокрую одежду непослушными от холода пальцами. Глеб сходил к машине, вернулся с невесть откуда оказавшимися там одеялом и термосом, молча всучил девушке и вернулся на свое место.
В термосе оказался чай, горячий и сладкий. И черный, как ночь, что опустилась кругом. Натали сидела, поджав ноги, завернутая в колючее одеяло, обхватив обоими руками пластмассовую чашку. С ее волос срывались капли, падали на сухие листья, поблескивая в свете костра.
– Я дрянь, да? – спросила девушка чуть слышно.
– Да, – ответил Глеб.
Натали вдруг захотела, чтобы этот парень с грустным взглядом оказался ее. Только ее и больше ничей. Чтобы вокруг оставалась ночь, горький запах коры, алые угли, это жесткое одеяло и чай, неугомонный коростель и плеск воды на перекате, оставалось все-все, кроме ее грязной одежды, сваленной в кучу, ее содранной кожи с пришпиленным ценником.
Опавшие листья все так же ловили падающие капли. Если бы они умели говорить, то непременно поведали бы миру, что капли отчего-то стали солеными. Тихая грусть разлилась в боль, наполняющую грудь, все сильнее и сильнее, превратилась в один сплошной нарыв, распухающий, налитый гноем, блестящий и лопнула струной, взорвалась сухим треском.
Натали, не отдавая себе отчета в действиях, приползла на коленях к Глебу и ткнулась ему головой в подмышку. Она ревела так, как не ревела никогда. Вместе с судорожными всхлипами что-то надломилось, надорвалось внутри. Боль начала стихать лишь тогда, когда Глеб положил руку на плечо и тихонько погладил...
За окном был день. Натали лежала у себя в кровати под тем же колючим одеялом. Последнее, что она помнила, это догорающий костер, превратившийся в бегущие навстречу огни фар. И сильные руки Глеба, несущего ее куда-то. И его запах. И сознание того, что он рядом и теперь все будет хорошо.
Натали встала, абсолютно нагая, прошлепала в ванную и склонилась над зеркалом, рассматривая припухшее от вчерашних слез лицо. Неожиданная мысль заставила встрепенуться, заметаться по квартире. Откуда Глеб узнал ее адрес?!
Но найдя на туалетном столике в прихожей свой промокший паспорт, Натали успокоилась. Рядом с паспортом лежал розовый бумажный прямоугольник. Не веря глазам, девушка прочитала, проговаривая слова в слух:
– Один… миллион… долларов…
Натали держала в руках подписанный чек на предъявителя. Вихрь эмоций пронесся у нее в душе, постепенно оформившись в одну единственную мысль.
«Он заплатил»…
К горлу подступил комок.
«Он заплатил за ночь»…
– Мама!.. Мамочка!.. Он заплатил! – плечи девушки затряслись от рыданий, – Господи!..
С ненавистью изорвав чек на мелкие клочки, Натали швырнула его в форточку.
Розовые обрывки закружились, затанцевали за окном вальс. И ветер, подхватив их, привычно понес над землей.
