в спальном вагоне, с кожаным чемоданом.
Чистый душой и телом,
в сверкающей шляпе, штиблетах, как ангел небесный – весь в белом.
Он, нарушая покой, принимает решения,
не обращая на твой протест внимания совершенно.
Он привык получать все то, чего ему просто хочется.
Даже если расплатой другому становится одиночество.
Он не знает о том, что будет, не помнит о том, что было.
Ему плевать на то, что ты однажды себя убила.
Убила, став предметом продажи, простою медной монетой.
А матушка плачет, что жизни тебе желала совсем не этой…
А нет другой - тишина и провинциальный покой.
И стон теплоходов по Волге-реке разносится день-деньской.
Но глаза его… Не сбежать, не солгать, не вернуться и не отвертеться.
Только в горле шипастым комком останавливается сердце.
И чем станет утро… Кто знает, а, впрочем, какая разница?
Слабостью ли минутной? Счастьем навеки дразнится?
Чужая невеста… Какая-то свадьба… О ком это? Где это?
За ним, к цыганам, за сто морей, ко всем чертям, на край света.
За глазами его, за голосом, проросшим хрипом до дрожи,
до обморока, холодного пота, мурашек по коже…
Почему плачут чайки? Почему, люди-птицы?
Почему в этом страшном полете, взлетев, нет возможности остановиться?
И рвется с треском шрапнельным сердце на части.
Какие птицы придумали это орнитологическое счастье?
Кольца, цепи, браслеты, оковы… Не один, так другой… Все равно… Что ж такого…
Молчи, ни вздоха, ни слова…
Он приезжает в твой город с мыслью о том, что ты все забыла,
что все поросло быльем, покрылось ряской и илом…
А то, что любила...
Когда это было...
