Я не знаю, как их зовут, хотя они часто мне представлялись, но тогда они не называли своих подлинных имен, ибо сами их не знали.
Я не видел их лиц, хотя часто смотрел им в глаза: они не смущались, не отворачивались, спокойно выдерживали мой взгляд и со змеящейся на устах улыбкой говорили слова. Там было много прекрасных, интересных, убедительных слов, но все они стекались в одно - то, которым они благородно - безжалостно пыряли меня:
НЕТ!
Днем:
Я пахал землю, разбивал сады, пас скот и отбивал набеги.
Ночами:
Дико плясал перед костром, умыкал девиц и приносил жертвы кровожадным идолам. Я любил на коне во весь опор мчаться по степи, а сзади - мягкое, упругое, податливое - глухо возилось, счастливо смеялось и жалось ко мне. Но они говорили:
НЕТ!
Тогда я вырубал сады, резал скот, сжигал селенья, заливал в темные дыры ртов расплавленный свинец. Но они говорили:
НЕТ!
Я каялся. Ничтожество, я валялся в пыли и посыпал голову пеплом. Я молился. Молился сутки напролет. Я строил церкви и часовни. Я жертвовал на храмы и монастыри. Но они по-прежнему говорили:
НЕТ!
И я разрушал храмы: превращал их в конюшни и склады. Священников я расстреливал и вырезал, а кресты с куполов ставил им на могилы. Но они говорили:
НЕТ!
Я пьянствовал и валялся под всеми заборами понастроенными человеческой настороженностью. Каждое утро было моим палачом. Каждый полдень я отправлялся в Петушки, чтобы к вечеру туда не доехать. Никуда не доехать. Они все еще говорили:
НЕТ!
Тогда я бросал пить, строжал, ставил себе великую цель и, сшибая все ненужное, шел к ней. Она была прекрасна и делала прекрасным меня. Мне поражались. Но все равно говорили:
НЕТ!
Я уставал и заваливался на диван. Все дни и ночи были тогда чередой прихотливых картинок. Я вставлял их в диаскоп своего воображения и рассматривал в луче полусна. Такие похожие на желанную явь! Я был гением недеяния. Но они говорили:
НЕТ!
Я шел к детям и шел к взрослым, похожим на детей. Я учил их смотреть и видеть, слушать и слышать, а главное - понимать, понимать, понимать. Я рассказывал им о Боге, единственном и истинном. Но те опять говорили:
НЕТ!
Тогда я миллионы ставил к стенке, миллионы загонял в лагеря, миллионы отправлял в ссылки. Я запрещал и сжигал их книги. Но мне снова говорили:
НЕТ!
Я опять каялся и возвращал из лагерей и ссылок тех, кто уцелел. Я ставил им памятники и их именами называл улицы. Я громаднейшими тиражами выпускал их книги. Но мне все еще говорили:
НЕТ!
Я бродяжничал: шатался по хитровато-косым деревням и официально-строгим городам. Ночевал, где удавалось найти крышу над головой, но, чаще, найти ее не мог. Я жрал отбросы. Я бывал так голоден, что картофельные очистки казались хрустящими чипсами. Я бедствовал, славил Бога. А они говорили:
НЕТ!
Затем я вспарывал пузо железобетонно-правильным и зажравшимся. Оно трещало как переспелый арбуз. Я мешал их склизкое кровавое дерьмо с грязью и запихивал им в глотки. Их рты становились выгребными ямами, со дна которых доносилось:
НЕТ!
Я садился в тюрьмы, на допросах мне отбивали почки, я харкал кровью и захлебывался собственной блевотиной. Я предлагал им покончить со мной и обещал помочь в этом. Но они говорили:
НЕТ!
Я был доверчив и ждал, каждую секунду ждал великодушного «ДА». Я готов был испуганно обрадоваться неожиданной милости. Долгожданное ведь всегда неожиданно. Я был терпелив и, понимая, как трудно им решиться, не торопил их. Но они всегда говорили:
НЕТ!
И тогда я выходил на площади и орал: «ДОЛОЙ!!!». Брал в руки автомат и штурмовал их цитадели. Я свергал старых царей и возводил новых, вешал старых господ и кормил новых. Меня клеймили, колесовали, поднимали на дыбу. Мои кости хрустели под гусеницами танков. Но они не знали моей тайны: убить меня могу только я сам. Зато они всегда говорили:
НЕТ!
Я целился в них из револьверов и бросал в них бомбы. А в действительности все, чего я хотел - это принести в жертву себя: искупительную жертву. Но они говорили:
НЕТ!
Я сдавался: строил стены и города, заводы и электростанции, осваивал целинные земли и рыл каналы. Я был покорен и нетребователен. Но они говорили:
НЕТ!
Тогда я рушил стены и города, взрывал заводы и электростанции, насиловал их жен и дочерей, выходил на большак и грабил проезжающих - всех подряд: бояр и членов ЦК, купцов и инструкторов райкомов, крестьян и мэров. Они продолжали говорить:
НЕТ!
Обо мне много рассуждали. Ругали и превозносили. Считали многострадальным и великим, несчастным и призванным сыграть исключительную роль, некультурным и высокодуховным. Говорили, что любят, странною любовью, но любят, а сами боялись и презирали. И никогда не забывали говорить:
НЕТ!
Я устал. Я не мог понять, чего им надо от меня. И тогда я решил убить себя. Так что теперь они уже ничего не скажут.