Морозом схваченная роза прослезилась,
И навернулся красный иней на глаза:
Ты мне приснилась, ты мне приснилась…
И крышкой гроба бесконечность навалилась,
И, все сгущаясь, давя душила немая сила.
Немая сила к земле давила,
В асфальт вгоняя по замерзшие глаза.
А бабку кобра придушила, и по могиле колотила,
И рыхлый холмик провалила
По самую алую крышку жилья (или мертвья).
По самые брови, по самые фары,
По синие крови – фанфар тары-бары.
Землей придавила, болванкой примяла
Железная сила, земли одеяло.
Лишь неба клочочек, да солнца глоточек
Подарит заснеженный глаз наверху.
Широкий и добрый, пустой, но лучистый,
Пречистый и ласковый глаз наверху…
Но что это? Небо в глазнице сдвигая,
Зрачком выдвигается жопа нагая,
И сеет мочою, и давит поносом…
Поносом… поносом… поносом… поносом…
И мрак беспросветный вокруг ощутим.
Он давит и липнет, и выход один.
Один только выход… И, хлопнув губой,
Блюю пузырями, как прелой мочой.
Наверх кувыркается воздух из легких –
Последний мой воздух, последний мой выдох.
Прощайте, родные, для вас я подох.
И я, раздвигающий склизкие массы,
Вгребаюсь навстречу бездонному дну.