Постарел и, как-то невесело поглядывал на окружающую его жизнь.
Позади была Европа и Париж. Богемная жизнь на Монмартре…
-Ну, что Париж - начал свой рассказ Боб.
-Вначале было здорово. С Катрин, правда, разбежались довольно быстро.
Ты же понимаешь, она была больше средством передвижения. Хотя я и пытался быть честным... Но натуру, старик, не переделаешь. Натура она свое берет! Начал увлекаться этим делом - Боб выразительно щелкнул пальцем по горлу. Ну, она меня и погнала,
метлой… Француженки они знаешь - не то, что наши бабы - у них сердце вещун в ассортименте не числится! Все гораздо проще. Все - от головы идет. Я с ней даже сексом занимался- как на мотоцикле ездил! По инструкции! Руку положи сюда - другую туда - пальцами делай так, а губами эдак! Носом не сопи, ногами не дергай… Ну и тд.
И не дай бог что-нибудь перепутать! Так загрузила, что я честное слово забыл - а что же я должен сам при этом чувствовать? Не до этого было! Вообщем, мура полная! Ну, и экономия их долбанная. Зарабатывают вроде неплохо - живи и радуйся! Какое там! Экономят на всем: на воде, на электроэнергии. На спичках - етить их! Свет в клозете не выключил - все скандал и девичья фамилия! Вино, к празднику отложенное пригубил - опять трагедия! Оно, видишь ли, на десять франков дороже. Вообщем, зафакала меня эта жизнь во всех смыслах. Я с тоски и запил! А когда выгнала, тут я и хлебнул полной чашей. Правда, довольно быстро сориентировался. Попросил убежище. Меня зарегистрировали, на лайсент поставили - пособие то есть. И пособие я тебе скажу,
нехилое - здесь на эти деньги можно барином жить! Ну а там – копейки! Но, существовать можно. Тем более, что с проживанием мне православная церковь помогла. Жил в бывшем монастыре- русском. Что-то вроде общаги, но цивильнее: отдельная комната, раз в день кормили бесплатно. Выбрался на Монмартр, начал рисовать- 25$ за портрет. Вроде бы и неплохо, но у них с этим строго - если нет специального разрешения, то только после 6 вечера. Но, все равно успевал баксов пятьдесят срубить. Зажил вроде бы и ничего, но тоска Андрюша смертная!
При всей их казалось бы беспроблемности, ты там человек - даже и не второго - десятого сорта! Любой местный клошар – бомжара, который за всю свою жизнь в руках книги приличной не держал, может тебе в рожу плюнуть - а ты его не тронь! Моментально полиция - депортация - и ваших нет! И представь себе, что в это же самое время по городу Парижу гуляет 10 тысяч художников, которым тоже хочется чего-нибудь жрать! Из них только пятьсот, продаются за приличные деньги. Не более сотни живут на уровне
хороших юристов. И только десять- пятнадцать… Заметь! Имеют прижизненную славу. Ну, и соответствующие бабки разумеется. Все остальное мусор, грязь! Если знаешь язык, то еще можно как-то заработать в рекламном бизнесе.
Одним словом, Париж живет своим великим прошлым… На фоне Пикассо и Матисса, все мы долго еще будем числиться в пигмеях!
Боб задумался, прихлебывая пиво.
- Да, ну их всех - дома лучше!
Здесь я хоть и зарабатываю меньше, но зато - Россия! Русский дух! Русская речь! Ты не представляешь, как это колбасит, после их стерильной жизни! Нет Андрюха… Нашему брату здесь жить и здесь умирать! Здесь художника даже бандиты уважают. Тут меня никто не обидит. Здесь я дома!
На Арбате Боб рисовал портреты. Узнал, что Андрей тоже подался в художники. Усмехнулся…
- А, че - из архитекторов - то сбежал? Не понравилось пыль глотать среди фанеры?- по своему обыкновению подколол Боб, хотя и сам после института какое-то время ходил в
главных архитекторах небольшого городка, но сбежал от рутины и беспросветной чиновничьей подлости.
- Да вроде того! - Андрей его понял.
В прежние времена архитекторы работали на планшетах, обтянутых бумагой.
Из фанерных же планшетов состояли перегородки между мастерскими, отделами и группами. Вся эта фанерная бутафория была пропитана пылью и дрязгами. Собачились
из- за сквозняков, продовольственных пайков и премий… Принимали соцобязательства отдельно взятым фанерным царством. Грозились догнать и перегнать соседей по общей архитектурной коммуналке, хотя догонять - по большому счету - нужно было загнивающий Запад!…Который, так замечательно благоухал и при этом проектировал и строил!
Напивались в праздники и ходили, друг к другу в гости, раскладывая на фанерных же планшетах скудные продовольственно-алкогольные натюрморты. Травили анекдоты и делились байками о забугорных архитектурных новостях.
Словом, скучное это было занятие по тем временам – работать в проектном институте. Сейчас - веселее. Появились - по крайней мере - частные заказы и относительная свобода!
Хотя нет уже того коллективизма, и ощущения бесшабашности бытия!
Посидели, вспомнили былое, выпили пива. Расставаясь, обменялись телефонами. Но, увидеться еще раз не удалось. Вскоре Боба не стало.
8
Ты встретилась с ним через много лет - на закрытии Московского кинофестиваля совсем в другое время и, практически, в другой стране. Да и ты стала совсем другой.
У тебя был муж иностранец, и своя история, которая тянулась за тобой словно богато украшенный орнаментом шлейф, покрывающий твое прошлое. И было не всегда понятно, что же скрывается под этим пестрым покрывалом. Что в твоей жизни -правда, а что выдумка и плод - богатой фантазии?
Впрочем, его это мало интересовало, ведь он - всегда был слишком занят собой!
В одну и ту же реку не ступают дважды – сказано в умной книге...
Но ты рискнула. Еще, какое то время, вы барахтались в этой реке, уносимые ее бурным течением в неведомую для вас даль… Пока жизнь не распорядилась по-своему, определив свое место каждому участнику происходящего действа.
Каюсь, я с интересом наблюдал развитие этого сюжета - сам, будучи его, не последним участником… Ваши расставания и встречи напоминали смену времен года: жаркое лето сменяется осенью и суровой зимой. А потом вновь приходит весна…
Ты не вынесла жизни рядом с Гением - все испепеляющим и уничтожающим вокруг себя. Солнцем хорошо любоваться издалека, время от времени, греться в его лучах, но очень неуютно жить на Солнце.
И однажды ты все-таки снова вернулась ко мне.
- Понимаешь, ты, как надежный и вместительный шкаф - без обиняков объяснила ты свое решение...
Можно долго получать удовольствие от путешествия с чемоданом наперевес по замечательно- пересеченному ландшафту.
39.
Но однажды женщина все равно возвращается к своему верному шкафу, хранящему ее главное имущество: гардероб и безделушки, без которых ей трудно существовать в этом самом бутафорском из миров. Именно за такой шкаф ты и держала меня. Я, впрочем, не возражал. Преимущество писателя в том, что он любые страдания может превратить в литературный материал. В том числе и свои личные страдания. Хотя кто сказал, что я страдал? Я – жил!
Принц - Я люблю принцессу!
Король – А, она тебя?
Принц – А, она меня – нет!
Король – Да…
Принц – Что мне теперь делать?
Король – Страдать!
/ Убить дракона Ю. Горин/
Он прилетел в Самарканд из Москвы, чтобы собрать для фирмы необходимый материал о здешних достопримечательностях и сувенирах.
- Ну и прошуршишь там по кредитам - сказал ему шеф Олег, состряпав доверенность, и вручив адреса нескольких узбекских банков.
Этот город, всегда привлекал его. В нем была - особая неповторимая стать и величие. Люди, его населяющие, обладали собственным, отношением к жизни: как-то вкуснее, и интереснее существовали, отнюдь не чувствуя себя провинциалами - по отношению к другим обитателям Союза. Тут были горы, каждое утро,- в сиянии вершин,- встречающие солнце, и тысячелетняя история... Это обстоятельство - в сочетании друг с другом и по отдельности - привлекало громадное количество туристов, так что местные коллекционеры, меломаны и фарцовщики, могли дать фору даже москвичам.
Он проучился в Самарканде два года и только после этого перевелся в Ташкент, следуя рекомендациям родителей.
Они всю жизнь хотели и надеялись, что он будет архитектором. Комплекс неполноценности, инженеров- смежников перед «великими и ужасными» архитекторами! Да и было чему завидовать: архитекторы в этой среде - белая кость! Все равно, что
« плотник супротив столяра…»
Он это почувствовал уже в институте - только у архитекторов были свои аудитории, закрепленные за каждой группой, и в их среде всегда было полно разного странного народа, который норовил заняться чем-нибудь, более забавным, чем учеба.
Что же, родители виноваты сами - не нужно было посылать его после школы в Питер.
Первое же посещение отдела современной французской живописи, на втором этаже Эрмитажа, сделало свое дело. В особенности после «лекций» Левы Айбиндера.
Благодаря ему, он понял, что « Танец» Матисса – это вовсе не мазня, а зашифрованное послание всему Человечеству!
Этот нетипичный еврей- мечтатель, вместе с ним посещавший студию ДК им. Газа. / кто этот - Газ? – Андрей так и не выяснил за многие годы!/ - Лева уже имел за спиной университетское образование и авторитет в среде студийцев. Он то и сагитировал его в художники и убедил бросить архитектурный, куда Андрей поступал с таким трудом.
В тот год было аномально жаркое лето и, едва успев подать документы, он уже на следующее утро сидел в огромной душной аудитории с видом на набережную Невы.
Два каменных сфинкса, окутанные влажными испарениями, едва помещаясь в раму окна, сторожили ее величавое течение.
40.
Он нервничал и, обливаясь потом, со страхом глядел перед собой - на фигуру Апполона, которую ему предстояло изобразить на девственно чистом листе ватмана.
Его всегда приводила в уныние эта ранимость белого листа бумаги. Одно неверное движение и все испорчено!
Это продолжалось до тех пор, пока один лихой художник, воспитанник Мухинского училища, так же, как и он посещавший студию, не преподал ему, свой мастер класс. Однажды, прогуливаясь в постпохмельной задумчивости, по анфиладе студийных залов, он подобрал с пола лист испорченной Андреем акварели,
Посмотрел на него, внимательно, и стал производить загадочные манипуляции, понятные только ему самому: побрызгал картинку водой, потоптался на ней, предварительно накрыв газетой…
Взглянув на полученный результат, закурил, подумал и, ткнув пару, раз кистью в нужные места, изготовил великолепный натюрморт.
Уже тогда это действо поразило его контрастом с архитектурными догмами. Черчение, аккуратные отмывки, сопромат… Его мутило от всех этих расчетливых манипуляций!
Впрочем, Андрей и раньше смутно ощущал, что архитектура - не его путь.
Ему всегда было скучновато в среде чистоплюев и карьеристов и, напротив слезы сочувствия закипали в нем, когда он знакомился с биографиями Ренуара, Ван- Гога и Пикассо…
Где волшебная грязь подмалевка, где можно слоями накладывать и соскребать краски, и лишь завершающий мазок ставит последнюю точку, являясь адвокатом художника перед лицом Вечности.
Водораздел случился еще в школе, когда он, однажды, попробовал писать акварелью.
Все лето, после седьмого класса, он посещал изостудию в парке культуры им. Кирова. Здесь ему и объяснили азы живописи и рисунка. Поняв, что любой цвет состоит из множества оттенков, Андрей уже не мог воспринимать мир - как прежде. Глядя на людей в трамвае, он видел не просто лица, а цветовые пятна с рефлексами и полутенями, блуждающими по коже, натянутой на каркас скелета.
/ Со временем, он научится так же легко чувствовать ложь и неискренность, всегда присутствующие внутри любой - даже самой сладкой лести/.
Тогда, новое знание, поглотило его целиком. Когда его просили передать деньги за билет, он сначала анализировал всю цветовую палитру красок, из которой лепилась фигура обратившегося к нему человека. Он жадно оглядывал его- с головы и до ног - отмечая, как холодные тона переходят в теплые, и как рефлексы прячутся в глубине теней. Только потом соображал - суть просьбы. Из-за этого случались разные казусы.
Скорее всего, он производил странное впечатление в тот период. Наверное, это его свойство было сродни собачьему нюху. Так же, как и собаки, живут в мире запахов, так и он жил в то время в мире красок. Потом это увлечение, пройдя, стадию первичного накопления информации, все же приняло более разумные формы. Он стал ограничиваться постановочными натюрмортами, оставив людей в покое.
Единственное, что уже навсегда ушло от него - способности к точным наукам. Видимо, в одной голове, если это, конечно, не голова гения, тесно двум таким разным стихиям, как математика и живопись…
И, когда после каникул, он приступил к учебе в восьмом классе, то первое время, очень сильно огорчал учительницу математики, так долго державшую его в своих любимчиках.
Несмотря, на, внезапно вспыхнувший, интерес к живописи, Андрей, в отличие от гениальных французских художников, не сумел проявить стойкость характера и, поддавшись на матушкины уговоры, в очередной раз сунулся в архитектуру.
В один из летних дней, он все-таки вернулся из Питера в Ташкент, несмотря на уговоры руководителя изостудии - немного странного и частенько пьяного бородача, называвшего себя - учеником самого академика Манизера.
-Поедешь в Самарканд - там конкурс поменьше. А, уже потом переведешься в Ташкент.- сказала ему матушка. – В последний раз прошу… Не поступишь - живи, как знаешь!
Самолет из Москвы, подрулил к зданию аэровокзала. Андрея никто не встречал. В этот приезд, несмотря на множество знакомых, он решил никого не беспокоить и устроиться в гостинице. Не готов он был пока ностальгировать и вспоминать. Может быть, боялся разочарований? Или наоборот - что навсегда останется здесь, плывя по течению, как поступили некоторые его друзья?
Получив багаж, отправился на стоянку такси.
В этот раз Самарканд удивил его: всего семь вечера, а народ на улицах, как будто вымер!
- Что это у вас случилось? – спросил он у таксиста.
Тот выдержал недолгую паузу, и начал костерить нынешние времена.
Почти то же самое: слово - в слово - он услышал вскоре от соседа узбека, когда ехал на рейсовом автобусе в Ташкент. Похоже, это – «езжайте своя Рассея…», которое неслось в начале 90-х, со всех сторон, - вышло им боком! Господи, кто же тогда в выигрыше? Опять баи да начальники!
На следующий день прогулялся по городу и закупил сувениры- образцы для московской фирмы.
Постоял возле входа в парк - сколько здесь прошло замечательных вечеров!
Собственно с парка и началось его знакомство с городом. В первый же день он зацепил, какую то местную девицу и они сидели тут, в кафе, попивая пивко. Впереди маячила перспектива вступительных экзаменов, но это волновало его меньше всего. Цель была довольно простая: по быстрому завалить экзамены и вернуться в Ташкент. Исполнить, так сказать, сыновний долг. Или, по крайней мере, сделать вид.
Но, к собственному удивлению, он был зачислен.
Вспоминая свой первый день в Самарканде, Андрей никак не мог уложить его в прокрустово ложе следующего знания. Было странное ощущение, словно тот город - из соседнего - параллельного мира, где другие краски, лица и другой масштаб. Впрочем, такое случалось с ним и впоследствии. Приехав однажды в Питер, он тоже совершенно не узнал место своих первых юношеских грез - таким облезлым и жалким сделался город. Со стремительно спивающимся населением и запахом мочи из каждого подъезда. Начиналась перестройка и самые трудные времена были еще впереди.
Так же, впоследствии, он не узнал Ташкент - что-то неуловимое ушло, испарилось из его облика – хотя, с виду, вроде - такой же!
Признаться, я тоже не однажды ловил себя на подобной мысли: время - от времени, наведываясь в родной город. Высокомерно думал, что это наше отсутствие испортило его. Но потом понял, - изменились мы! Испытав, поначалу, определенные неудобства, мы выжили, приспособились к другим условиям. И попадая, теперь, в тихие заводи прежней жизни, испытываем нечто - вроде кессонной болезни. Словно глубоководные рыбы, выброшенные на берег приливной волной - пучим глаза и страдаем от навалившихся на нас неудобств.
Нам, как будто, не хватает нашего повседневного давления и ритма. Нам скучно!
И, побыв недельку – другую, в местах, по которым так тосковали бессонными ночами, среди стылой зимы, или, напротив, - одолеваемые калифорнийским зноем,
пообщавшись с редкими персонажами прежней жизни, возвращаемся к своим новым обстоятельствам. Мы испытываем даже легкое разочарование, словно нас обманули в наших лучших ожиданиях.
И мы долго еще не можем понять – что же произошло. В чем, собственно, дело? В раздражении загоняем ненужные мысли на задворки сознания. Нам, как всегда, некогда думать о разных пустяках! Мы существуем в ином ритме - в иной системе координат. И мы привыкли уже, что все рано или поздно объяснят нам. Кто-то другой не
мы…Журналы, газеты и телевидение разжуют и засунут в наши размягченные мозги, переработанную и уже готовую к употреблению информацию.
Инфу - как принято говорить на сегодняшнем сленге. А наше дело срубить побольше бабла! Остальное мы, разумеется, купим!
Что касается Андрея, и его странных взаимоотношений с архитектурой… Когда, по прошествии лет, его творчеством займутся специалисты, то особую роль они уделят именно этому стечению случайных, и на первый взгляд, странных обстоятельств.
Хотя, в жизни, как известно, не бывает ничего случайного. По, крайней мере, в жизни таких людей, как Андрей. Именно синтез с архитектурным видением окружающего мира, так или иначе, полученным в институте, придал его живописи, ту необычную структуру и стиль, который сделал ее новаторской.
А еще, встречи с людьми. Лева Айбиндер, Савицкий, его первый учитель рисования, объяснивший таинства полутонов и рефлексов... Американка русского происхождения - Марина Ковалева, с которой он случайно познакомился на одном из вернисажей. Глядя ему прямо в глаза, она за пару минут объяснила, что собственно входит в понятие - настоящая живопись.
-Настоящая живопись делается настоящими людьми... Вот, вы художник? По вашим глазам я вижу, что вы хороший художник. По крайней мере, можете им стать. А это- она окинула взглядом картины вокруг - салонная живопись. Слишком красиво!
Со временем появилось слово, которое бы очень подошло к ее словам – гламурно.
Гламурненько, как говарит одна моя знакомая в весьма пикантных ситуациях…
Произнеси его Марина Ковалева в ту минуту: и он бы все понял - уже тогда!
Картинки на той выставке вполне устраивали его. Тогда ему очень нравилось слово - вкусно. Вкусная живопись, вкусная литература, вкусная жизнь… К сожалению, иногда нужно прожить годы, чтобы понять очень простые вещи и истины.
Однажды, в еженедельнике АиФ, Андрей прочитал статью об этой удивительной женщине.
Оказывается, Марина Ковалева была известной американской галеристкой и общественной деятельницей, устраивала гастроли театра «Современник» на Бродвее. Он очень удивился. Разыскал ее визитку…
Видимо, в тот день - день их знакомства - он был просто не готов к встрече с ней. Хотя всегда помнил, произнесенные, ею слова.
Как и в случае с Савицким, и во многих других случаях… Он был из тех - поздних, зимних яблок, что наливаются соком и созревают уже в снег у - вдалеке от взрастившего их дерева.
Он даже не заметил, как Нафиков взобрался на парапет дома и стал разгуливать взад- вперед на высоте 60 метров, что–то, бубня себе под нос.
Накануне вечером он приехал к Андрею, чтобы поделиться своими творческими планами. Посидели, выпили по-обыкновению. Поговорили о том, о сем…
А с утра Андрею нужно было обмерить крышу высотки напротив. Он к тому времени работал в одной фирме, где брались за любые перспективные проекты. Андрей предложил строить мансарды. Тогда этим еще никто не занимался. Навела его на эту мысль статья-
« Под крышами Парижа», где рассказывалось о парижских мансардах и их обитателях…
И вот, пока он корячился, ползая с рулеткой, по поверхности условного нуля, Нафиков решил в очередной раз пообщаться со своими друзьями- небожителями.
Еле уговорил спуститься на бренную землю - мало ли чего! Не очень хотелось в такое чудесное утро отскребывать приятеля от асфальта.
- А, что за звуки ты там издавал?
- Стихи!
- Вона - оно как! Муза значит клюнула в одно место! – Андрей поднялся по лестнице к краю парапета и заглянул вниз.
По тротуару медленно ползли люди величиной с небольших муравьев.
Голова закружилась, и к горлу подкатил мутный комок. Нет, не верхолаз он - Это точно!
И не небожитель. Особенно после вчерашних возлияний!
Вернувшись на служебную квартиру, которую недавно предоставила Андрею фирма, - за его немалые заслуги, стали думать, как распорядиться собственной жизнью так, чтобы «…не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»
Во всяком случае, в перспективе: ближайших двух-трех часов. И тут очень кстати, позвонил Вяльцев.
- Свободны?
- Да… Как, тебе сказать…
- Понял. Значит свободны!
Была объявлена срочная мобилизация по случаю предстоящей экспресс-выставки в фойе
Киноцентра. Там, как раз, проходила церемония закрытия очередного Международного кинофестиваля и Рафику Караеву предоставили площадку для экспозиции.
Прорвавшись сквозь кордоны, долго прыгали на фоне витража, пытаясь привлечь внимание Вяльцева. Наконец, он заметил их и провел внутрь. До встречи с Мариной оставалось ровно три часа.
Обстоятельства изменились, и в новой жизни ты была фотокорреспондентом - элегантная черноголовая дамочка женщина-подросток. Такою, впрочем, ты была всегда- такою, видимо, и останешься… Разумеется со временем морщины покроют твое лицо и шею и в волосах появится неизбежная седина, но что-то девичье будет в тебе, наверное, и тогда, когда ты будешь уже совсем старой.
Лениво прогуливаясь среди приглашенных, словно охотница на львов посреди африканского сафари, ты не спеша, выбирала жертву и тщательно прицелившись, стреляла из своего «Кодака». Жертвы довольно ухмылялись и принимали наиболее выгодные для точного выстрела ракурсы. Мешал контражур от большого светлого витража. Но ты надеялась, что вспышка сделает свое дело. Аппаратура соскальзывала с твоего худенького плеча, и он, устав наблюдать за тобой со стороны, предложил
свою помощь.
Ничуть не удивившись его внезапному появлению,- словно расстались
только вчера, ты благосклонно согласилась. Он, неожиданно, вновь, почувствовал приступ забытой робости - как тогда на море.
Любой кинофестиваль такого уровня, это - та еще ярмарка тщеславия! Московский исключения не составляет. Львиный прайд перетекал между накрытых столов и твоя охота продолжалась. Львы, нужно заметить, обладали завидным аппетитом и Андрей с
грустью отмечал, что угощение тает буквально на глазах! Львы, впрочем, были больше похожи на жвачных животных, после изрядной голодовки, вернувшихся на луг с сочной травой. Они активно работали челюстями, не забывая, общаться друг с другом. При этом, они рыскали по сторонам жадными взглядами - в поисках того, чего им - львам - не хватает еще в этой жизни.
Никита Михалков, как большой белый пароход, сверкая сквозь пышные усы ослепительной улыбкой, возвышался над текущей мимо него массовкой. Ты прицелилась в него, и он сделал вам ручкой, ехидно улыбнувшись в объектив. Раздвигая, собой дичь помельче, вы продолжали перемещаться по этому говорливому морю разыскивая другие корабли и пароходы
На вопрос - Почему ты снимаешь только знаменитостей?- ты, не задумываясь, ответила – Другие придут сами! И в этом была определенная логика!
Боря Хмельницкий - еще один пароход, хотя и помельче, фланировал по вестибюлю – туда и обратно, держа под руки двух очаровательных дам. Один дубль – второй- третий…Тоже улыбнулся в объектив и прохрипел что-то своим невероятно простуженным голосом. Янковский, Абдулов, Яковлева и пр. и пр…
- Да сегодня на рейде полным – полно королевских флагов – сверкнув синими в тот день глазами, заметила ты, изобразив пиратскую улыбку, которой мог бы позавидовать сам Джонни Дэпп! Отбросив со лба темную челку, ты отправилась дальше.
Друзья художники, притащившие его на это историческое мероприятие, прогуливались возле стендов, внимательно разглядывая собственные произведения. Они готовы были ответить на любые интересующие окружающих вопросы. Но не было вопросов - не было и ответов! Ты щелкнула затвором и выстрелила навскидку - и вот они подстреленные тобой, застыли в обнимку: Марат Нафиков, Рафик Караев, Юрка Вяльцев и он – все, как один гении. Публика вокруг, правда, еще не знает этого. Ведь люди реагируют только на восклицательные знаки – кем-то уже расставленные для их употребления – запятые и многоточия вовсе не интересуют их! Слишком полноводна и быстротекуща река жизни несущая всех нас вперед.
Закончив охоту, ты разобралась в своем мудреном фото-хозяйстве и тщательно рассортировав отснятые кассеты, увлекла его в стремительный забег по выявлению гастрономических ценностей, затерявшихся еще в недрах необъятного фестивального стола. Впрочем всего было так много, что и вам кое-что досталось на этом празднике жизни. Из-под носа у Никиты Сергеича, охранявшего заливную осетрину, ты бесстрашно улыбаясь, умыкнула изрядный кусок, не забыв и его- своего пажа и оруженосца. Великий режиссер зыркнул на тебя бандитским навыкате глазом, но ничего осуждающего не произнес, изобразив даже некоторую галантность - Мол, кушай, дорогая, на мой век еще хватит!
Добавив к трофеям по две порции дымящегося жульена, который проносил мимо вас торопливый официант, неожиданно возникший из недр огнедышащей кухни, вы причалили к краю столы, где на ваше счастье, потерялась бутылочка Шато- Лафита, задрапированная оброненной кем-то салфеткой.
Шампанское шипя, и нежно пенясь, составило трио к дуэту заливной осетрины и грибного жульена, успевших уже попасть в ваши желудки. Их дружное песнопение наполнило души удивительной истомой и умиротворением. Хотелось произносить аллилуя, разбрасывать мирт и курить фимиам, хотелось базлать о Свободе, Равенстве и Братстве и любить всех или хотя бы через одного!
Было самое время вновь заглянуть друг-другу в глаза. Что вы и сделали незамедлительно!
Ну, да ладно! В сторону лирические воспоминания и сантименты. Я тоже был где-то рядом, мучительно думая о тебе. Тогда ты играла мной, заставляя страдать.
К сожалению, я не стал героем твоего романа, хотя ты и подарила мне достаточно много сладких и горестных минут… Больше горестных.
Но время все исправит, надеюсь!
А пока я вручаю тебя своему герою. Наслаждайтесь друг – другом! Пусть он воплотит мою мечту, и сделает тебя по-настоящему счастливой. Хотя вряд ли ему это удастся.
Ведь он - художник. А, вы когда-нибудь видели художника, подарившего счастье даме?
У них одна дама - их Муза. Ей они служат верой и правдой. Порой даже и после своей смерти. Такая у них карма, как говорят знающие люди.
А, этот – Маленький Гений, как ты его называла, и вовсе от пяток и до макушки напичкан ощущением своей величайшей миссии на Земле.
Куда уж нам простым смертным тягаться с ними!
Мы творим свои скучные дела, подбирая крохи от щедрого пирога талантов, коими наградила их Мать-Природа.
Хотя, если быть совершенно объективным, именно благодаря им наше существование на планете Земля, хоть как то оправдано… Ведь если бы не было их перманентных озарений, то для чего нужно было все Человечество? … Все мы - с нашими скудными намерениями и ничтожными амбициями? Мыслями о колбасе и булке с маслом…
О - пирожном со взбитыми сливками, наконец! И, конечно о сексе! Куда же без него! А еще о машинах, домах , разных побрякушках, которыми мы награждаем друг друга, или напротив отбираем, чтобы потешить собственное самолюбие… А, скорее - избавиться от комплексов - перед Непреходящими Ценностями. Не так ли, господа?! Да, конечно, так - чего уж там!.....