Красавец оперный на все века прославлен.
Он – символ веры: все равно мы победим!
В нем ряд спектаклей феерических поставлен,
Но и смешного много сочеталось с ним.
Я все истории о нем узнал от сына:
Сперва суфлер-студент, а после выходил
К оркестру с палочкой... Занятная картина –
На сцене ляп – восторги зрителей будил.
«Горячим снегом» композитор Киря Волков
Победы славной отмечает юбилей.
У баритона есть строка – зубных осколков
Немало стоила – и мата не жалей –
Певец любой на этой строчке спотыкался:
«Кабы не я б ее, тогда б она тебя...» --
Никто не сладил со строкой, как ни старался.
Казалось в зале, что, умышленно грубя,
Певец несет со сцены вперекор цензуре:
«Кабы не я бы ёб, тогда б она тебя...»
Иные в зале вопиют о бескультурье,
Зато другие, эти казусы любя,
По многу раз «Горячий снег» приходят слушать...
«Жизель»... Второй слезливо-трагедийный акт.
Среди «могил» танцор лидирующий кружит.
Вдруг – ухнул в яму... Далеко еще антракт.
Зал в шоке... Пять секунд – он вновь на сцене –
И продолжает с матерками пируэт.
Едва ли в зале отойдут от потрясений,
Зато к спектаклю возрастает пиэтет.
Еще история... Великий Багратуни
«Отелло» ставил... Раз Егудин опоздал
К кулисе выбежать... Не поспевает, втуне»
Он выхватил в отчаяньи кинжал,
Разрезал задник – и успел к начальной ноте...
Что режиссер? Пришел в немыслимый восторг:
-- Отныне всякий раз теперь вот так войдете! –
Ваагн Вачеич в возбуждении исторг.
Прореху наспех перед актом зашивали.
Ее Отелло так эффектно разрезал,
В партере слушатели в страхе трепетали –
И после долго зал ему рукоплескал.
О баритонах почему-то много баек.
«Позор, тоска, о жалкий жребий мой!» -- Финал...
Один зведюк был в кулуарах шибко боек –
И раньше времени включился стоп-сигнал –
Он понимает вдруг, что напрочь текст забылся...
Симпровизировал: «О жалкий мой жребей!».. –
Чем в список казусов смешных навеки вбился.
Потом == хоть плачь, хоть волком вой, хоть стекла бей,
Хоть водку пей.. – В середине девяностых --
Сын вспоминает, -- я воочью видел сам
К чему приводят возлияния и тосты,
Хоть и приучен к театральным чудесам.
Спектакль на пике дирижерского экстаза.
Вдруг к дирижеру подгребает мужичок,
Накрыв пол-зала ароматом перегаза,
На нем измятый, но фирмовый пиджачок.
Маэстро дернув пару раз за фалды фрака:
-- Сыграй, браток, чтоб развернулась вдруг душа... –
Тот отбивается: -- Спектакль идет! – Однако!
Я ж не за так, -- твердит, купюрами шурша.
Потом до пьяного чего-то там доходит,
Уходит в сторону, обиженно бурча...
К апофеозу казус зрителей подводит:
Пред сценой занавес в сиянии луча.
Ждем третий акт мы – и вот-вот ему открыться...
Вдруг трепыхаться кто-то начинает в нем.
Он раздвигается – и зрительские лица
Полны восторга: им раскрученный волчком,
На сцене пьяный. Не в себе. Не понимает,
Что происходит. Сцена в свете. Он – торчком
На ней стоит. Зал – в темноте. Вдруг пробивает,
Смех зала без-сознание тычком –
Как в кинозале спину гоголем сгибает
В пять тысяч глоток в зале громогласней смех...
Мужик со сцены под восторги отстуавет,
Как пред экраном – загоняя в гогот всех,
Переползает в зал со сцены через яму.
Уходит пьяно. Дирижера бьет кондрат.
Но зал не сетует на новую программу,
В энтузиазме зритель, он приколам рад...