Влажность губ оставляя вдоль пепельниц и простыней.
Занимался любовью с дождем, что стучал в подоконники,
С ее джинсами, пудрой и тушью, но только не с ней.
А потом вдруг один резкий выдох захлопнутой двери
Никотином впивался в зашитый, измученный рот
Перечеркивал линии на ладонях, никому не верил,
Выводя на своем теле царапину, которая не пройдет.
Девочка на утро уже не казалась такой красивой,
Какой я видел ее вчера в голубовато-неоновом дыме.
Губы – сепия, черно – белые запятые бровей, цветные глаза,
А я, забывшись, называл их всех одним твоим именем.
Скоро снег нанесет ножевые сугробы сухому асфальту,
Хрустнут хрустальные ветки пустого метро. И клей
Будет вместо инея оседать на горьковатых плечах и
На красных исплаканных пальцах замерзших людей.
Ну, а пока жадность рук и постельных сближающих сцен,
Упорность и узкие платья, внутри – сквозняки, сквозняки.
Конечно же, я позвоню тебе, милая, нет проблем.
И сразу же стирал номера, рисовал на обоях приступами тоски.
Все эти красивые тела садились ссадинами на сердце,
Прикасался рукой к запотевшим щекам и плакал
Куда-то внутрь, кривился потекшими усмешками виски,
Сжимал сонную артерию и старался не упасть на пол.
Одиннадцать цифр, как мокрые карнизы, как подоконники.
Ровно месяц назад я дышал в твои молочные волосы…
Астма губ на усталом стакане с дешевым джин-тоником.
Прижимаюсь к твоему голосу,
Прижимаюсь к твоему голосу.