1.
Tho has made me, and shall thy work decay?
Repair me now, for now mine end doth haste;
I run to death, and death meets me as fast,
And all my pleasures are like yesterday.
I dare not move my dim eyes any way,
Despair behind, and death before doth cast
Such terror, and my feeble flesh doth waste
By sin in it, which it towards hell doth weigh.
Only thou art above, and when towards thee
By thy leave I can look, I rise again;
But our old subtle foe so tempteth me
That not one hour myself I can sustain.
Thy grace may wing me to prevent his art,
And thou like adamant draw mine iron heart.
1.
Меня создал Ты и Твой труд – на слом?
Поправь меня, летит кончина птицей.
Я к смерти мчусь, она навстречу мчится,
а радости мои – во дне былом.
Взглянуть не смею в слепоте кругом,
смерть бьёт в лицо, страх за спиной таится,
моя же плоть, устав, воспрянуть тщится,
но в ад влекома скрытым в ней грехом.
Я ввысь гляжу, где Ты один, сквозь мрак,
Тянусь к Истоку, с позволенья Спаса,
но так прельщает наш старинный враг,
что мне уже невмочь терпеть и часа.
Придай мне сил, уйми его обман,
и сердце притяни, как адамант.
2.
As due by many titles I resign
My self to Thee, O God; first I was made
By Thee, and for Thee, and when I was decayed
Thy blood bought that, the which before was Thine;
I am Thy son, made with Thy Self to shine,
Thy servant, whose pains Thou hast still repaid,
Thy sheep, thine image, and, till I betrayed
My self, a temple of Thy Spirit divine;
Why doth the devil then usurp on me?
Why doth he steal, nay ravish that's thy right?
Except thou rise and for thine own work fight,
Oh I shall soon despair, when I do see
That thou lov'st mankind well, yet wilt not choose me,
And Satan hates me, yet is loth to lose me.
2.
Вверяюсь, по веленью всех статей,
Тебе, мой Бог. Я создан был сначала
Тобой и для Тебя, а ветхим стал я,
опять откуплен кровью был Твоей.
Я – сын, в котором блеск Твоих лучей,
слуга, чью боль Ты возместил немало,
твой агнец, образ Твой, пока не пал я,
стал храмом Духа Твоего средь дней.
Зачем ко мне лукавый льнёт в пристрастье,
крадёт Твоё, нет, силой взять готов?
Стань на защиту собственных трудов,
Твоих любимых чад хочу зреть счастье,
пусть даже Ты не выберешь меня,
ведь дьявол цепко держит, не любя.
3.
O might those sighs and tears return again
Into my breast and eyes, which I have spent,
That I might in this holy discontent
Mourn with some fruit, as I have mourned in vain;
In mine Idolatry what showers of rain
Mine eyes did waste! what griefs my heart did rent!
That sufferance was my sin; now I repent;
'Cause I did suffer I must suffer pain.
Th' hydropic drunkard, and night-scouting thief,
The itchy lecher, and self-tickling proud
Have the remembrance of past joys for relief
Of comming ills. To (poor) me is allowed
No ease; for long, yet vehement grief hath been
Th' effect and cause, the punishment and sin.
3.
О, если бы исторгнутые мною
все слёзы и рыдания вернуть
я мог назад в мои глаза и грудь –
скорбеть, да впрок, с досадою святою!
Для идолов какой дождь тёк рекою
из глаз моих! боль в сердце – не вздохнуть!
Страстей былых грех ныне не стряхнуть,
хоть каюсь я, не стала жизнь благою.
Отёчный пьяница и вор ночной,
развратник грязный и гордец в злоречье
отрадой утешаются былой
в преддверии невзгод. Лишь мне не легче,
спасенья нет; итог страданий всех
таит мотив, возмездие и грех.
4.
Oh my black soul! now art thou summoned
By sickness, death's herald, and champion;
Thou art like a pilgrim, which abroad hath done
Treason, and durst not turn to whence he is fled;
Or like a thief, which till death's doom be read,
Wisheth himself delivered from prison,
But damned and haled to execution,
Wisheth that still he might be imprisoned.
Yet grace, if thou repent, thou canst not lack;
But who shall give thee that grace to begin?
Oh make thy self with holy mourning black,
And red with blushing, as thou art with sin;
Or wash thee in Christ's blood, which hath this might
That being red, it dyes red souls to white.
4.
О, тёмная душа моя! Воитель –
хворь, смерти вестник, послан за тобой;
ты, как изменник в странствиях, изгой,
боишься возвращения в обитель;
или, как вор, переданный фемиде,
сбежать мечтает из тюрьмы домой,
но рад бы обойтись одной тюрьмой,
влекомый к плахе в обречённом виде.
Покайся, благодатью став сильней!
Но кто тебя благословит сначала?
О, в трауре священном почерней,
красней, как ты, стыдясь греха, пылала;
в крови Христа омойся, что в ответ,
хоть ала, красит души в белый цвет.
5.
I am a little world made cunningly
Of elements and an angelic sprite,
But black sin hath betray'd to endless night
My world's both parts, and oh both parts must die.
You which beyond that heaven which was most high
Have found new spheres, and of new lands can write,
Pour new seas in mine eyes, that so I might
Drown my world with my weeping earnestly,
Or wash it, if it must be drown'd no more.
But oh it must be burnt; alas the fire
Of lust and envy have burnt it heretofore,
And made it fouler; let their flames retire,
And burn me O Lord, with a fiery zeal
Of thee and thy house, which doth in eating heal.
5.
Я – микрокосм, возникший сложно очень
из ангельского духа и начал,
но чёрный грех мир мой, прельстив, предал,
обрёк на смерть, отдав бескрайней ночи.
Ты, кто превыше всех небес и зорче,
найдя, иные сферы описал;
чтоб я, оплакав мир мой, чище стал,
Ты новые моря излей мне в очи.
Но, коль нельзя нам повторить потоп,
то должен мир сожжён быть; он ужасней
от похоти и зависти стал, чтоб
не выгореть, пусть их огонь погаснет.
Сожги меня, о, Господи, огнём
Твоим, всевышним, исцеляя в нём!
6.
This is my play's last scene; here heavens appoint
My pilgrimage's last mile; and my race,
Idly, yet quickly run, hath this last pace,
My span's last inch, my minute's latest point;
And gluttonous death will instantly unjoint
My body and my soul, and I shall sleep a space;
But my'ever-waking part shall see that face
Whose fear already shakes my every joint.
Then, as my soul to'heaven, her first seat, takes flight,
And earth-born body in the earth shall dwell,
So fall my sins, that all may have their right,
To where they'are bred, and would press me, to hell.
Impute me righteous, thus purg'd of evil,
For thus I leave the world, the flesh, the devil.
6.
Путь завершён; среди небес свершений
настал моей игры последний акт,
в напрасном беге мой последний шаг,
последний дюйм, минуты миг последний.
Смерть алчная дойдёт до расчленений
души и тела. Я усну, но так,
что буду видеть Лик, пред кем мой страх
довёл поджилки все до сотрясений.
Когда земная плоть в прах возвратится,
душа моя взлетит в небесный сад,
грехи спадут, меня влача свалиться
туда, где зародились, прямо в ад.
Признав грехи, очисть от них, Единый,
так я мир, плоть и дьявола покину.
7.
At the round earth's imagin'd corners, blow
Your trumpets, angels, and arise, arise
From death, you numberless infinities
Of souls, and to your scatter'd bodies go;
All whom the flood did, and fire shall o'erthrow,
All whom war, dearth, age, agues, tyrannies,
Despair, law, chance hath slain, and you whose eyes
Shall behold God and never taste death's woe.
But let them sleep, Lord, and me mourn a space,
For if above all these my sins abound,
'Tis late to ask abundance of thy grace
When we are there; here on this lowly ground
Teach me how to repent; for that's as good
As if thou'hadst seal'd my pardon with thy blood.
7.
На всех измышленных углах Земли
трубите, ангелы! И просыпайтесь,
вы, сонмы душ. Воскреснув, возвращайтесь
к телам земным, разбросанным вдали.
Кто гиб в потоп, кого испепелит
огонь, кого взяли война, глад, зла месть,
болезни, суд, унынье, и кому честь
зреть Бога, и кто вечность обрели…
Но нет, Бог, спят пусть – волен сам скорбеть!
Коль сверх всего мои грехи причислить,
то поздно звать, Твоих щедрот хотеть,
когда уйдём туда. Внизу учи жить
в раскаянье, скрепившем, как печать
Твоей крови, вердикт меня прощать.
8.
If faithful souls be alike glorified
As angels, then my fathers soul doth see,
And adds this even to full felicity,
That valiantly I hells wide mouth o'erstride:
But if our minds to these souls be descried
By circumstances, and by signs that be
Apparent in us, not immediately,
How shall my mind's white truth by them be tried?
They see idolatrous lovers weep and mourn,
And vile blasphemous conjurers to call
On Jesus name, and Pharisaical
Dissemblers feign devotion. Then turn,
O pensive soul, to God, for he knows best
Thy true grief, for he put it in my breast.
8.
Коль душам праведным вовеки слава,
как ангелам, то, благости полны,
с душой отца взирают с вышины,
как храбро я перешагнул пасть ада.
Но, если им телесность не преграда,
все наши мысли до поры слышны,
и в символах, не сразу пусть, видны,
то как моих дум отличима правда?
Они зрят только слёзы лицедеев,
кликуш и богохульников, что чтят
лишь идолов, Христа распяв стократ,
зовущих Бога всуе фарисеев.
Взгрустнув, душа, тщись к Богу повернуть –
скорбь истинную Он вложил мне в грудь.
9.
If poisonous minerals, and if that tree
Whose fruit threw death on else immortal us,
If lecherous goats, if serpents envious
Cannot be damn'd, alas, why should I be?
Why should intent or reason, born in me,
Make sins, else equal, in me more heinous?
And mercy being easy, and glorious
To God, in his stern wrath why threatens he?
But who am I, that dare dispute with thee,
O God? Oh, of thine only worthy blood
And my tears, make a heavenly Lethean flood,
And drown in it my sins' black memory.
That thou remember them, some claim as debt;
I think it mercy, if thou wilt forget.
9.
Коль яды руд и дерево, чей плод
ещё бессмертных нас на смерть обрёк,
козлов за блуд и змей коварных в срок
не проклял, то зачем меня то ждёт?
Зачем порыв и мысль, Ему в черёд,
творят грех, равный, но во мне – порок?
Зачем не в славе жалости, жесток,
грозится Бог, ко мне в гневу грядёт?
Но кто я, Боже, спорить?... На крови
Твоей (мои разбавить слёзы чтоб),
небесной Летой сотвори потоп,
и память о грехах в нём утопи.
Ты помнишь их, а кто-то ждёт расплат,
будь милосерд, скажи – не виноват!
10.
Death, be not proud, though some have called thee
Mighty and dreadful, for thou art not so;
For those whom thou think'st thou dost overthrow
Die not, poor death, nor yet canst thou kill me.
From rest and sleep, which yet thy pictures be,
Much pleasure, then from thee much more, must low
And soonest our best men with thee do go,
Rest of their bones and soul's delivery.
Thou art slave to fate, chance, kings and desperate men
And dost with poison, war and sickness dwell,
And poppy or charms can make us sleep as well
And better than thy stroke; why swell'st thou then ?
One short sleep past, we wake eternally,
And death shall be no more; death, thou shalt die.
10.
Не чванься смерть, хоть многим проще звать
тебя всесильной, жуткой; нет такой,
ведь тех, кого повергла, ждёт покой;
тебе ещё со мной не совладать.
На смерть похожим сном приятней спать,
чем тем, куда зовёшь, пугая тьмой,
ведь лучшие мужи уйдут с тобой
лежать во прахе, Богу душу дать.
Раба Судьбы, царей и храбрецов,
ты там, где яды, хвори и война;
мак, магия заставят спать сполна,
те сны, не хвастай, лучше вечных снов.
Когда наш краткий сон здесь минет всё ж,
проснёмся мы навек, ты, смерть, умрёшь.
11.
Spit in my face you Jews, and pierce my side,
Buffet, and scoff, scourge, and crucify me,
For I have sinned, and sinned, and only he
Who could do no iniquity hath died:
But by my death can not be satisfied
My sins, which pass the Jews' impiety:
They killed once an inglorious man, but I
Crucify him daily, being now glorified.
Oh let me, then, his strange love still admire:
Kings pardon, but he bore our punishment.
And Jacob came clothed in vile harsh attire
But to supplant, and with gainful intent:
God clothed himself in vile man's flesh, that so
He might be weak enough to suffer woe.
11.
В лицо мне плюйте, иудеи, бейте,
пронзите рёбра, на кресте распяв,
ведь я грешил, а Он один, кто прав,
на грех не был способным, предан смерти.
Померк пред мной грех иудеев ветхий –
у кроткого однажды жизнь отняв,
они скорбят, а я, к кресту припав,
казню того, что ныне в славе редкой.
Цари щадят, Он вынес наши козни.
Его любовью чудной восхищусь.
Иаков скрыл себя под шкуры козьи,
хитря во имя выгод, выбрал гнусь.
Бог скрыл себя под плотью для закланья,
став слабым и чувствительным к страданьям.
12.
Why are we by all creatures waited on?
Why do the prodigal elements supply
Life and food to me, being more pure than I,
Simple, and further from corruption?
Why brook'st thou, ignorant horse, subjection?
Why dost thou, bull, and bore so seelily,
Dissemble weakness, and by one man's stroke die,
Whose whole kind you might swallow and feed upon?
Weaker I am, woe is me, and worse than you,
You have not sinned, nor need be timorous.
But wonder at a greater wonder, for to us
Created nature doth these things subdue,
But their Creator, whom sin nor nature tied,
For us, His creatures, and His foes, hath died.
12.
Мы все хранимы тварями, зачем?
Зачем не пожалели элементов
для жизни, ставши пищей мне, при этом
являясь чище, проще, чем я, тлен?
Зачем рысак, тебе служа, смирен?
Зачем ярмо бык тянет, битый стеком,
скрыв силу перед слабым человеком,
готовым, истерзав, кормиться тем?
Я вас слабей (о, горе мне!), блудлив,
вы не грешны, вам нет нужды быть робким.
Но, в удивленье, служит нам, жестоким,
Мир созданный, всё людям подчинив,
но их Творец, безгрешный и бескрайний,
распят за нас, врагов, Его созданий.
13.
What if this present were the world's last night?
Mark in my heart, O soul, where thou dost dwell,
The picture of Christ crucified, and tell
Whether that countenance can thee affright,
Tears in his eyes quench the amazing light,
Blood fills his frowns, which from his pierced head fell.
And can that tongue adjudge thee unto hell,
Which prayed forgiveness for his foes' fierce spite?
No, no; but as in my idolatry
I said to all my profane mistresses,
Beauty, of pity, foulness only is
A sign of rigour: so I say to thee,
To wicked spirits are horrid shapes assigned,
This beauteous form assures a piteous mind.
13.
Вдруг всё вокруг – последняя ночь Мира?
Яви, душа, из сердца, где ты есть,
распятого Христа лик, и ответь –
тебя страшит терпенье Триумвира?
Чудесный свет из глаз слеза гасила,
в надлом бровей кровь продолжала течь,
ужель на ад сей символ мог обречь,
коль он молил, чтоб жизнь врагов простила?
Нет, нет; но так, как идолам, святыне,
я говорил любовницам своим,
что красота, сочувствие – лишь дым
и ригоризм, тебе я молвлю ныне:
форм безобразье – губит дух в другом,
прекрасный дух – творец прекрасных форм.
14.
Batter my heart, three-personed God, for you
As yet but knock, breathe, shine, and seek to mend;
That I may rise, and stand, o'erthrow me, and bend
Your force to break, blow, burn, and make me new.
I, like an usurped town, to another due,
Labour to admit you, but Oh, to no end.
Reason, your viceroy in me, me should defend,
But is captived, and proves weak or untrue.
Yet dearly I love you, and would be loved fain,
But am betrothed unto your enemy:
Divorce me, untie or break that knot again,
Take me to you, imprison me, for I,
Except you enthrall me, never shall be free,
Nor ever chaste, except you ravish me.
14.
Разбей мне сердце, триединый Бог;
стучась, дыша, сияя, Ты меня
исправь: разбей, сожги в пылу огня,
и вновь создай, чтоб устоять я мог.
Я схож с селением в плену, мой долг
в борьбе с захватчиком впустить Тебя,
но ум, наместник твой, себя щадя,
плен предпочёл, решившись на подлог.
Хоть лишь Тебя люблю я всей душой,
но обручён с Твоим врагом, будь строг:
нас разведи, соедини с Собой,
возьми меня Себе, закрой в острог.
Вовек ни вольным, ни невинным всё ж,
не буду я, коль силой не возьмёшь.
15.
Wilt thou love God, as he thee? Then digest,
My soul, this wholesome meditation,
How God the Spirit, by angels waited on
In heaven, doth make his Temple in thy breast.
The Father having begot a Son most blest,
And still begetting, (for he ne'er be gone)
Hath deigned to choose thee by adoption,
Co-heir t' his glory, and Sabbath' endless rest.
And as a robbed man, which by search doth find
His stol'n stuff sold, must lose or buy 't again:
The Son of glory came down, and was slain,
Us whom he'd made, and Satan stol'n, to unbind.
'Twas much that man was made like God before,
But, that God should be made like man, much more.
15.
Как Бог тебе, воздашь Ему любви?
Тогда представь, моя душа, мечтая,
как Бог-Дух, между ангелов витая,
с небес возводит Храм в твоей груди.
Отец, родивший Сына в оны дни,
кто всё ещё родит (не угасая),
тебя решил избрать, усыновляя,
Его нимб сонаследуй, отдохни.
Как тот, кто был ограблен, волен дать
свой выкуп за добро, или оставить:
так, чтоб людей от дьявола избавить,
Бог-Сын, сойдя во славе, был распят.
Как прежде стал Адам подобьем Бога,
Бог смел вочеловечиться до гроба.
16.
Father, part of his double interest
Unto thy kingdom, thy Son gives to me,
His jointure in the knotty Trinity
He keeps, and gives to me his death's conquest.
This Lamb, whose death with life the world hath blest,
Was from the world's beginning slain, and he
Hath made two Wills which with the Legacy
Of his and thy kingdom do thy Sons invest.
Yet such are thy laws that men argue yet
Whether a man those statutes can fulfil;
None doth; but all-healing grace and spirit
Revive again what law and letter kill.
Thy law's abridgement, and thy last command
Is all but love; Oh let this last Will stand!
16.
Создатель, по двоякому обету
Твой Сын от Царства Твоего сумел
в мудрёной Троице снискать удел,
над смертью дарит мне Свою победу.
Смерть Агнца есть благословенье Свету –
с начала Мира обречённый бдел
о Царствах Ваших, Он смирять посмел
сынов Твоих, склонив к Завету.
Позволь Твоим законам назидать,
хоть люди мнят – никто не сможет
исполнить их, но Дух и благодать
смысл мёртвой буквы возрождают. Боже!
Последний Твой Завет, сжав суть, гласит:
всё – лишь любовь. О, пусть он устоит!
17.
Since she whom I lov'd hath paid her last debt
To nature, and to hers, and my good is dead,
And her soul early into heaven ravished,
Wholly in heavenly things my mind is set.
Here the admiring her my mind did whet
To seek thee, God; so streams do show the head;
But though I have found thee, and thou my thirst hast fed,
A holy thirsty dropsy melts me yet.
But why should I beg more love, whenas thou
Dost woo my soul, for hers off'ring all thine,
And dost not only fear lest I allow
My love to saints and angels, things divine,
But in thy tender jealousy dost doubt
Lest the world, flesh, yea devil put thee out.
17.
Когда, отдав последний долг своей
судьбе, та, что любил, ушла во мгле и
ту душу умыкнул Ты в эмпиреи,
я жаждал неба в помыслах сильней.
Здесь, ею распалённый, ум, как змей,
искал Тебя, Бог, тот исток идеи,
что жажду утолил его, но с тем и
святой водянкой сушишь до сих дней.
К чему молить мне милости твои,
коль Ты, душой моей играя, с оным
боишься, как бы не отдал любви
святым и ангелам богоподобным,
не веря мне, ревнуешь средь небес –
затмят Тебя мир, плоть и даже бес.
18.
Show me dear Christ, thy spouse so bright and clear.
What! is it she which on the other shore
Goes richly painted? or which, robb'd and tore,
Laments and mourns in Germany and here?
Sleeps she a thousand, then peeps up one year?
Is she self-truth, and errs? now new, now outwore?
Doth she, and did she, and shall she evermore
On one, on seven, or on no hill appear?
Dwells she with us, or like adventuring knights
First travel we to seek, and then make love?
Betray, kind husband, thy spouse to our sights,
And let mine amorous soul court thy mild Dove,
Who is most true and pleasing to thee then
When she'is embrac'd and open to most men.
18.
Яви, Христос, мне светлый лик супруги.
Что! Это та, что берегом иным
грядёт, фуфырится? Иль, голью в дым,
вопит в Германии и здесь в натуге?
Спит век она, ждёт, кто её разбудит?
Став истинной, блудит? Стареет с сим?
Возникла на холмах, среди равнин?
Всегда была ли, есть ли, вечно ль будет?
Она при нас? Иль рыцари должны
найти её, вкусить любви науку?
Жену Твою, муж славный, покажи,
душе влюблённой чтить позволь Голубку,
что так верна и в радость для Тебя,
когда готова всех объять, любя.
19.
Oh, to vex me, contraries meet in one:
Inconstancy unnaturally hath begot
A constant habit; that when I would not
I change in vows, and in devotion.
As humorous is my contrition
As my profane love, and as soon forgot:
As riddlingly distempered, cold and hot,
As praying, as mute; as infinite, as none.
I durst not view heaven yesterday; and today
In prayers and flattering speeches I court God:
Tomorrow I quake with true fear of his rod.
So my devout fits come and go away
Like a fantastic ague; save that here
Those are my best days, when I shake with fear.
19.
О, чтоб мне досадить, в одно собралось
добро и зло, единство породив;
когда, желанью вопреки, блудлив,
обеты рушу, в рвенье, словно шалость,
моё раскаянье смешным осталось,
как грешная любовь, как рецидив,
безумство, жар и холод, тишь и взрыв,
как вечность и ничто, как гнев и радость.
Вчера не смел смотреть вверх, ныне истов,
молюсь, пытаясь ублажить Христа,
а завтра убоюсь Его хлыста.
Как в лихорадке, благочестья приступ
сменяет грех; всё ж, лучше будут пусть
те дни, когда от страха я трясусь.
