Ну, вы такие квартиры видели. Не видели? Ну да, откуда вам. Квартиры бывают самые разные. Но все их можно подогнать под 5 типов. Убитые. Бедные. Мещанские. Богатые. И продвинуто-интеллектуальные. С подтипами, конечно. Но это уже детали. Я после пяти лет практики мог мгновенно определить достаток и уровень развития хозяев. Не знаю, как сейчас, а в то время на Троещине преобладал советско-мещанский стиль. Украинский суржик у хозяев, манера говорить чуть громче, чем нужно. Образование - бессонными ночами вызубренное высшее. Одинаковая в каждой третьей квартире мебель. Муж-милиционер с луноподобным лицом - любитель выпить по выходным, и жена-черт знает кто с таким же луноподобным туловищем, любительница мексиканских сериалов. Книги советской выборки, ни разу не читанные. Маленькая спаленка и большая кровать. Сын-разгилдяй и дочка на выданье, подрастающая копия мамы. Еще иногда в довесок какая-нибудь теща-свекровь проплывала на горизонте. Все норовила хоть одним глазком. Интересно ей было, но вмешиваться не рисковала. Знала свое место. Видно ей на него не раз указывали.
Эта квартира была убитая. То есть, следы бедности во всем. Иногда к этому примешивается нечистоплотность, но здесь было все относительно в порядке. Видно, что какая-никакая хозяйка в доме есть. Скорее никакая, впрочем. И открыла нам она. Лет сорок. Уже со следами возлияний. Со слегка заплетающимся языком. С какой-то грязной кровавой тряпкой, которую она держала где-то в области виска. Но вместе с тем, женщина производила впечатление даже благоприятное. Не было в ней той вульгарной расхлябанности, которая свойственна уличным алкоголикам. Впрочем, и интеллигентности особой так же не было. Обычная такая себе добрая тетка-хохлушка тощей комплекции.
- Что случилось?, - спрашиваем.
- Сволочь, топориком тюкнул. Алкаш!
Ох, уж эта любовь синяков к обществу себе подобных. Первое оскорбление для своего брата - "алкаш".
- Кто тюкнул? Зачем? Стулья нам. Есть кто в доме, кто стулья принесет?
Доктор уселся на единственный стул, который был в комнате. Санитар примостился на краешек кровати. Я работаю стоя.
- Да дочка есть, - отвечает, - на кухне.
Смотрю буйну теткину головушку. Ну да. "Погладили" топориком по касательной. Повезло тетке. Хоть и крови натекло, но ничего серьезного. Шить нужно, конечно. Будем везти к нейрохирургам. Перевязываю. Пока мотал праздничные банты на теткиной башке, в дверном проеме неслышно появился ребенок лет двенадцати.
- Стул принеси, лучше табурет с кухни, - бросаю ей.
Так же неслышно исчезла.
- Я, представляете, с работы пришла. Я тут в школе работаю...
…Работа у наших пациентов это тема отдельная. Они не преминут сказать, где работают, но всегда стараются промолчать кем. Так и получается, что все бичи работают в банках, школах и министерствах. Кем? Сами догадайтесь…
- ...а он спит. Смотрю, а возле него бутылка початая стоит. Он же все равно уже спит. А я еще только после работы. Вся насквозь трезвая. Он же мне муж, в конце концов. Ну, я и допила. А он проснулся, увидел меня с бутылкой и как давай орать. Пить мне запрещает. Говорит, что нельзя мне, что я уже совсем спиваюсь. И что скоро алкоголичкой стану. Ну, не сволочь, а?
- Конечно, сволочь. Кто ж еще, - отвечаю, - я б своей жене ничего не пожалел. Бутылку портюши каждый вечер приносил бы.
Тетка посмотрела на меня с благодарностью. Не поняла иронии. И уже явно начала завидовать моей несуществующей жене. Продолжает:
- ...а я тоже на него орать. А он из шкафа топорик достал. И тюкнул меня. И снова спать лег. Мне-то не больно, но кровь идет. А соседка скорую вызвала.
Перевязал теткину голову. Оглядываюсь где б сесть. Табурет уже стоит в метре от меня. Девочки нигде нет. Сел. Подумал-подумал... Нет, сидеть спокойно нельзя. В доме какой-то урод с топором спит. Не ровен час... И в том же доме ребенок. Пошел сначала урода разведать. Захожу к нему в комнату. Какой аромат. Шарю глазами. Нащупал тело. Лежит навзничь и храпит. Ладно. Это нормально. Будить не буду. Ни к чему. В милицию о случившемся после передадим. Там пускай сами его будят. Если захотят. Ищем самое главное. Судя по плотному духу стоящему в комнате, топор должен в воздухе висеть. Не висит. Нахожу его стоящим вертикально на полу, у дивана. Под рукой, чтоб далеко не бегать. Ногой опрокидываю топор, и даю ему хорошего пинка. Улетает под диван. Там очень узко. Не достать. Да и поди догадайся, что топор там. Разворачиваюсь и выхожу, плотно прикрыв за собой дверь. Пусть спит. Ему хорошо. Когда проснется, и сообразит, чего натворил, будет уже не так. Дальше пошел на кухню. Там сидит ребенок. Руки на столе сложила по школьной привычке. И лицом в них уткнулась.
- Спишь? - спрашиваю.
Поднимает голову. Девочка лет двенадцати. Копия Натали Портман из "Леона". Заплаканная. Глаза грустные. Столько в них безысходности и горя, что у меня мурашки по коже поползли.
- А что с мамой? - всхлипывает.
- Да все нормально будет. Не переживай. Отвезем в больницу, там ей голову зашьют, полежит дня два, и отпустят.
Не стала она больше ничего спрашивать. Умная девочка.
- Кто-то в доме еще из взрослых есть?
- Нет. Папа спит, - смотрит на меня. Понимает, что я не из праздного любопытства спрашиваю.
- Он у тебя всегда такой буйный?
- Нет, что вы. Он добрый. Когда не пьяный.
- А пьяный он всегда, я так понимаю?
Молчит, не отвечает.
- Ладно. Я тебя здесь оставлять не могу. Маму мы увезем, а что твоему папаше в голову придет - не знаю. Еще тебя чем-нибудь огреет.
Девочка вздохнула. Тяжело ей от всего этого. А что я могу сделать? С собой же ее не заберу. Очень мне хотелось помочь как-то этому ребенку. А как? Я сам, по сути, еще ребенком был. Напустил на себя суровости, чтоб в минор не уйти, и говорю:
- Пойдем, покажешь, где живет соседка, которая нас вызывала.
Покорно поплелась впереди меня. На той же лестничной площадке нам открыла дверь соседка. Объяснил ситуацию.
- До вечера пусть у вас посидит, пока ее отец не протрезвеет.
Дрогнула жилка на лице у соседки. Едва заметно дрогнула, но понял я, что не рада она. Но забрала девочку. Возвращаюсь. Пока ходил, обстановка переменилась в корне. Дебош, крики. Урод этот проснулся уже. Разбудил я его, наверное, все-таки. Встал он, а похмелиться нечем. Жена все выпила.
- Ах ты тварь! Алкоголичка конченая! Я тебя гадину задушу! Где водка? Сколько ж ты надо мной издеваться будешь? - надрывается мужичонка. Распаляет себя. Доктору моему все это не очень интересно. Он дядька флегматичный. Санитар - парень крепкий. Раза в два больше меня. Но безынициативный. Ему команда нужна. Без команды он теряется. В общем, пришлось мне порядки наводить. Начинаю:
- Чего разорался? В РОВД давно не был? Могу устроить. Тебе как, прям щас или до вечера подождешь?
Мужичок перевел на меня свои красные от бодуна и злости глаза. Взгляд не отвожу. Посмотрел он на меня, потом повернулся к благоверной, и хрясь ей в ухо. Со здоровой стороны, правда. Пожалел, жена все-таки. Тетка обмякла.
- Шо, гадюка? Напилась, ноги уже не держат?
И готовится половчее садануть ее второй раз. Я - санитару:
- Сань, чего сидим? Ждем кого-то?
Сашка подрывается, как молодой бультерьер. Бить не стал. Команды не было. Только толкнул его. Легонечко так, ладошкой. Высушенный водкой мужичок отлетел метра на три. И застыл у стены. Он был шокирован. В его доме на него же руку подняли. Забираем его жену и уходим. Первым выходит доктор, за ним санитар тетку ведет, я замыкающий. Входная дверь открывается внутрь квартиры, я уже снаружи. Оборачиваюсь, ищу глазами ручку, чтоб закрыть за собой дверь. И как в замедленной съемке вижу, что летит мне в голову огромное блюдо. Ребром летит еще и крутится в воздухе... Успел среагировать. Захлопнул дверь. Дзыньк! Разлетелось вдребезги. Отрываю осторожно. Что там этот дискомет делает. А он, наклонив голову, на меня летит. Глаза красные, из ноздрей дым. Бизон просто! Карликовый. Сейчас насмерть забодает. Прикидываю время, сколько ему нужно, чтоб до двери добежать. Где-то полсекунды получается. Закрываю дверь. Жду полсекунды, и два раза подряд резко и коротко открываю. Движение за дверью прекратилось. Открываю опять, уже широко. Картина приятная. Мужичок держится за то, что осталось от и носа. А осталось мало. Скорость у него была что надо. Санитар разворачивается, и мы с ним возвращаемся в квартиру. Доктор:
- Так, мальчики, вы тут гуляйтесь пока, я с больной вас в машине буду ждать. Только не долго. Знаю я ваши игры.
Ушел. И тетку увел. А у нас началось. Санитар уже в хате. Мужик прет с прежним упорством. Саня его в противоположный бок комнаты отталкивает. Мужичок за свое. И так по кругу. А мне-то скучно. Я мужичку ногой по мослам.
- Э! Что за игра в одни ворота? А я здесь для чего?
Начали мы его вдвоем пинать. Летал он, как капитан Гастелло между немецкими танками. А я ему еще и лекцию читаю:
- Жену ты свою почти убил, помрет она в больнице, до дочери тебе не добраться, считай, что родительских прав у тебя уже нет. Сейчас еще в милицию о случившемся сообщим. Вот и все. Кранты, мужик твоей семье. Не сберег. Да еще и посидеть придется.
А мужичонка-то нам попался. Маленький сухонький, но очень упрямый. Мы уже уставать начали, а ему все нипочем. Кровавой юшкой умывается, но не сдается. Вот из-за таких вот синеньких мужичков немцы Москву и не взяли. Между тем, нам уже надоело. Скрутили мы его, мордой в диван уткнули, держим. А он все трепыхается, норовит укусить или ногой лягнуть. Задели мы его мужское достоинство - не дали жене по шеям вломить как следует. И тут у меня глупая мысль проскочила. Надо сказать, что работа у нас была довольно опасная. Всякое бывало. И нападения, с попыткой забрать наркоукладку, и много чего. Некоторые сотрудники у нас носили газовики. И у меня такой висел на поясе под хирургическим костюмом. Мужика как-то нужно успокаивать. Да взбесил, наказать уже хотелось. В милицию его сдавать - еще ментов сиди и жди. И так вечером заберут. Ну, решил я его на испуг взять. Руками месить уже надоело. Силы беречь надо. Еще до утра работать. Достаю пистоль. Мужичонка-то в жизни своей, кроме папиной берданки, и оружия не видел, наверное. Да и время такое, что кругом каждый пятый - бандит. В общем, подействовало на него это зрелище. Приставляю ему к голове. И говорю:
- Я тебя, гад, здесь и положу. Достал ты меня. А в милиции напишут, что ты напал на бригаду с топором. Мне ничего не будет.
Мужичонка еще больше затрепыхался. Мы его вдвоем еле удержали. Взвожу курок, чтобы он над ухом у нашего пленника щелкнул. Сам-то пальцем придерживаю, не хватало еще плюгавенькому этому лысину обжечь, да и самим там газом надышаться.
- Все, синелобый. Молись! Стреляю!!!
Мужик сжался весь. Потом обмяк как-то. Поверил. И сказал слова, из-за которых я собственно и запомнил весь этот довольно прозаичный случай.
- А, мать его так! Стреляй! Все равно это не жизнь.
И столько боли было в этих словах. Столько тоски, годами невысказанной. А главное, непередаваемое облегчение. Вот, мол, наконец-то все и закончится. "Ничего не сказал старик, и выпустил рыбку в море" - так пожалуй можно закончить этот рассказ. Мы молча развернулись и ушли. А мужик остался лежать на диване. Тоже молча.
Лето 2008
