Никуда не ходила, ничего не просила, ей было всё низачем,
Ездила ни на чём, а всегда пешком, ела ничто, и была ни в чём и ничем
Только кто-то при этом любил её горячо.
И она возвращалась - из ниоткуда, и ни-ка-кой, слабой, тихой и вопрошающей "Да на кой..?!"
"Господи, переделай меня другой -не звездой, а лёгкой и молодой, посмотри на меня - да я старше себя самой,
А не можешь - просто пусти рыдать на плечо.
Он звонил ей - сбрасывала звонки, куда там - ему со мной не с руки,
И она вязала, хранила свои чулки - оба синих, а глаза его - васильки - шли и жгли, не видя ни лжи ни зги,
только ей улыбался на всём пути тёплых губ изгиб.
Но ей было не до каких-то там васильков.
Он ей пишет письма, она их не замечает, делает вид что вовсе не получает, и сама себя доходчиво поучает,
он хорош как бог, а значит - и не скучает.
А она чувырла, а значит - не для богов.
Но однажды вечером, в одночасье, она решила побороться за это счастье, разрывала себя от тоски на части,
, и пошла к нему, и дышала часто, по слогам из глотки лепила "здравствуй", в общем вид был растерянный и дурацкий,
А он улыбался и наливал компот.
А потом прошло лет двадцать, а то и больше, Когда фальши бывает столько - куда уж дальше. А они себе живут и порою даже
бывает странно, что она была вдвое старше -
а он жалел, что не был знаком с ней раньше,
И чистил картошку, а она готовила антрекот.
