Синие лебеди (Рассказ)

Светлой памяти моей матери

Листаю старый альбом.
Полночь.
А на пожелтевших от времени фотографиях время, которое, кажется, было только вчера.

В тот вечер меня уложили поздно. Часов в одиннадцать, наверное. Но я все равно не спала, а лежала в полумраке, глядела на свой коврик с синими лебедями на озерной глади и шептала стихи, выученные еще утром к приезду мамы.
Если солнышко проснулось-
Утро засияло.
Если мама улыбнулась-
Так отрадно стало.

Если в тучах солнце скрылось,
Замолчали птицы.
Если мама огорчилась,
Где нам веселиться!...

Я так ждала маму, что вставала почти ни свет ни заря, чтобы учить стихи, вышивать ей крестиком подушку в подарок, рисовать снеговика в огороде и даже молоко кипяченое пила, которое бабушка приносила мне каждое утро.
А еще я каждый день смотрела на синих лебедей.
Бабушка сказала, что раз мама их мне подарила, значит, они ей очень дороги. Детям всегда дарят то, что очень любят.
Я верила, что мама их очень любила, ведь они такие красивые, гордые, кажется, так и зовут с собой за синие моря и далекие дали.
Засыпая, я все трогала пальцем их крылья и представляла, что как только усну, они слетятся ко мне на одеяло, расправят крылья и вытянут длинные синие шеи.
И мне снилась мама, снилось, как она приезжает, как входит в дом, вся усыпанная снегом, и белые снежинки тают в ее черных кудрявых прядях, и она не смахивает их, а только обнимает меня, прижимая к мокрому пальто.
А еще мы с бабушкой украшали елку. Целый вечер.
Дед привез ее из леса на санях.Он втащил ее в зал такую большую, пахнущую хвоей и зимой, что даже бабушка, которая ничему никогда не удивлялась, всплеснула руками и сказала:
- И где ты нашел такую красавицу?
Елка была, действительно, хороша. Я нигде больше не видела такой ели, какая была у нас в тот год.
Дед только хмыкнул на бабушкино удивление.
Он вообще был очень молчаливым.Он был такой большой и могучий, похожий на настоящего царя леса- медведя. И сильный был, и крепкий. И умел рассказывать разные истории о лошадях.
В молодости дед был уланом и служил в польской конной армии. Он знал о привычках и повадках лошадей все, и рассказывать о них мог часами.
А бабушка была хохотушкой и певуньей. Не певицей, а именно певуньей, как она сама себя называла.
Длинными зимними вечерами она пряла овечью шерсть у печки. Тоненькая нить в ее шершавых пальцах всегда скользила вместе с песней.
У бабушки был глубокий, такой душевный голос, что когда она пела " Студенка глембоко копана...", дед бросал работу и выходил в сени, чтобы ее послушать.
Когда приезжала мама, они пели вместе, правда , мама только подпевала бабушке, и тогда по дому неслись два голоса, и дед слушал их, присев на завалинку во дворе.
А еще мама играла на рояле.
Никто дома не играл, а она приезжала и играла.
Рояль был старый, черный и почему- то очень мрачный. Бабушка говорила, что у него тоже есть своя история, но никогда не рассказывала ее мне.
В тот день бабушка пекла пироги.
Вкусные запахи,идущие с кухни, говорили об одном: скоро праздник.
Бабушкины пироги всегда означали какой- нибудь праздник, когда у нас в доме собиралась вся семья. Дядя Богдан с семьей, мама, я и бабушка с дедушкой.
Мама всегда приезжала к празднику. Но каждый раз я боялась, что она не приедет и забудет о том, что уже все собрались и ждут только ее.
Усталая за день, я все лежала в темноте и не спала, хотя знала, что скоро большие настенные часы пробьют полночь. И что бабушка станет ворочаться, потому что у нее бессоница, а дед выйдет покурить трубку.
И вдруг я услышала, как в дверь постучали.
Постучали тревожно, точно просили о помощи.
Дед, кряхтя, слез с кровати и пошел в сени отпирать. За ним поднялась бабушка, остановилась лишь на мгновение, чтобы накинуть платок на плечи.
- Казимеж!- окликнула деда.
- З Вильна звонят,- почему- то хрипло ответи дед. - Пойду к Эве.
Я глянула в окно и увидела, как дед побежал по снегу вместе с соседкой Эвой к ее дому, в котором горел свет и лаяла собака.
Сердце забилось.
Наверное, именно с того момента я поняла, как приходит беда. Любой звонок в ночи, даже если ошиблись номером, вызывает во мне тревогу и страх.
Дед вернулся один.
Бабушка встречала его на крыльце, босая на подтаявшем снегу, в платке на плечах.
- Казимеж, кто звонил?
- Сын,- дед почему- то не смотрел на нее, а только ухватился рукой за перила.
- Что? Цо се стало?- бабушка запуталась в словах.
- Цурка,- дед почему- то опустился на ступеньки.- Дочка. Умерла. Эльжбета наша умерла.
И тогда бабушка застонала. Протяжно и страшно, как раненый зверь.
Я бежала к ним на улицу, забыв про тапочки и халатик, бежала, не зажигая света и натыкаясь на острые углы мебели.
И меня подхватил дед.
А пришедшие соседи, обступившие бабушку, катавшуюся по земле, потянулись ко мне:
- Сиротка! Бедная сиротка...
Снег, разом поваливший с неба, вдруг напомнил мне синих лебедей на озерной воде,они будто взмахнули крыльями и окружили меня, то ли спасая, то ли оберегая...

Листаю старый альбом в потертой картонной обложке.
Скоро два.
А на пожелтевших фотографиях время, которое, кажется, было только вчера.

июль 2006
Тракай- Вильнюс