Зима вершила суд на все лады —
березы разбегались длинноного,
и зарастали инеем следы.
Снег засыпал по горло все на свете —
деревья остывали на бегу.
Стеклянные обламывая ветви,
их вечер заворачивал в фольгу
и прятал глубоко, на дно окраин,
туда, где слепо вглядываясь в тьму,
звал брата невернувшегося Каин,
но только эхо вторило ему.
Был страшен этот звук неразделенный,
дырявой лодкой бьющийся в стволы,
страшнее мглы, спрессованной в рулоны
и жадно заполняющей углы.
Хотелось выть в ответ… хотелось плакать...
бежать, не разбирая этажи,
запутываясь в мёртвой тине мрака,
хотелось жить…
…И был рассвет, прозрачный, как ребенок,
стоящий осторожно на луче —
а ты, такая близкая спросонок,
плыла, качаясь, на моем плече.
И, щурясь от нахлынувшего света,
и задыхаясь от любви твоей,
молчание ложилось на предметы
и тишина вставала меж ветвей.
