ПОСВЯЩАЕТСЯ ОЛЕГУ, ЛИЗЕ И ОЛЕ
----------
При создании пьесы были учтены и использованы материалы из книги «Олег Даль» за 1998-й год и за год 2001-й, а также из жизни
----------
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА :
РОМА, – 42 года
КАТЕРИНА, МЛАДШАЯ – его жена, 38 лет
МАМА, или СТАРШАЯ – его мать, 63 года
БОРИС – его друг и ровесник
ДРУЗЬЯ – общим числом до двенадцати человек
ОЛЕГ ДАЛЬ – так или иначе должен присутствовать
----------
На протяжении почти всей пьесы действие разворачивается
в одной и той же комнате
--------------------------------------------------------------------------
A K T I
Темно. В луче света появляется мужчина-конферансье и объявляет: «Конец двадцатого века… (сверяется с бумагой) Декабрь». Уходит; появляется свет.
Комната. Слева – окна, справа – прихожая, почти не отделённая от комнаты. Слева направо: письменный стол, торцом; над ним – цветные полки. На столе – торшер, между полками и столом – домашняя стенгазета, оформленная с юмором и фантазией. Дальше – кушетка, над ней висят на фоне гобелена (лес, олени) бра и хорошая, но не новая гитара (возможно, старинная, нестандартная, цыганская). Затем – сервант с узкой полочкой во всю длину, между нижней и верхней частями. На полочке, сбоку от барного отделения и чуть в глубь за стекло, стоит старый дисковой телефон. За сервантом – дверь в кухню, прямо до неё вдоль всей стены висят книжные полки. На полках, спереди, стоят, лежат и висят разные самодельные безделушки, вязаные салфеточки и т.п.
В центре комнаты стоит большой овальный стол, вокруг него стулья,
на нём – большой многорожковый канделябр, всё в стиле зажиточной интеллигенции, но в остальной комнате чувствуется знакомая «совковая» простота. Всё очень чисто, но не холодно, а уютно.
В прихожей, помимо обычной «тройки» с вешалкой, обувницей и зеркалом, имеется большой хозяйственный шкаф, заменяющий чулан и стоящий торцом к зрителю, у него на протяжении всего действия постоянно открываются дверцы и из него при этом обязательно что-нибудь вываливается. В присутствии всех жильцов убирать эти вещи первым и с готовностью вызывается РОМА, в его же отсутствие – КАТЕРИНА старается быть первой и делает всё очень спокойно, МАМА же иногда специально её опережает с особым назидательным видом.
Сейчас КАТЕРИНА у ближнего окна поливает на подоконнике цветы. И тёмные шторы, и полупрозрачные белые занавеси на окнах раздвинуты. На подоконнике у дальнего окна цветов нет, но само окно приоткрыто на узкую щель и закреплено на цепочке. Доносятся шумы улицы и обычного городского дома.
Наступает вечер, лучи из окон падают косо к зрителям. Слышно, как на лестничной площадке приходит лифт, открываются его двери, появляются негромкие шаги за входной дверью. Дверь скрипя открывается, она не была заперта, входит СТАРШАЯ в домашней одежде, неся в руке тарелку с печеньем, видимо, она ходила в гости к соседям.
СТАРШАЯ (с ходу). Ромочка! (Идёт на кухню, возвращается.) Катерина, Катерина! Где наш Ромочка?
МЛАДШАЯ. Успокойтесь, мама. Всё хорошо.
СТАРШАЯ (волнуясь). Но где наш Ромочка? Куда он пропал?
МЛАДШАЯ. Мама, он просто ушёл, ненадолго. С ним всё будет хорошо.
СТАРШАЯ. Ах! Ах! Ах!
МЛАДШАЯ. Просто так было надо.
СТАРШАЯ. Но зачем, зачем? Ну скажи, милая, куда он мог пойти?
МЛАДШАЯ. По делам, мама.
СТАРШАЯ (устало садится за стол, качает головой). Ну, что ему надо? Что ему ещё надо? Я ведь работаю, и ты работаешь… Нам и так очень неплохо, совсем неплохо, ему б посмотреть, что вокруг делается!
МЛАДШАЯ. Ах, мама! (Тоже садится.)
СТАРШАЯ. Ну что, Катенька, что? Его же опять обманут! Прошлый раз его как выставили, так ни тебе двух недель заранее, ни даже заработанного не отдали! Ну, что же теперь поделаешь, не вешаться же, чтобы всему миру неизвестно что доказать!
МЛАДШАЯ. А он и не вешается, мама. Он просто пытается снова найти работу.
СТАРШАЯ. Но Катенька, Катенька, как вы не понимаете! Его ведь всегда, всегда обманывают! Ему же нельзя, Катенька, как вы не понимаете, ему же нельзя!
МЛАДШАЯ. Помилуйте, мама, чего же?
СТАРШАЯ (всплескивая руками). Ну не может же он работать как все, Катенька, вы же его жена, вы же должны понимать! Никогда, никогда не понимала, почему это вы ничего не понимаете!! Ромочка – талант, ему нельзя, ох, нельзя себя растрачивать… Вот, вот… (идёт к полкам, достаёт Библию, открывает на закладке) вот здесь, девочка… Суета сует! Суета сует!
МЛАДШАЯ. Но, мама, Рома всего лишь хочет найти работу. Какая ж тут суета? И потом, он просто не может сидеть без дела, как вы не понимаете? Он же мужчина, наконец!
СТАРШАЯ (размахивая Библией и чуть не плача). Суета сует! Суета сует!! Суета сует!!! Да, ему нужна работа! Ему очень нужна работа! Он должен творить! Он творческий человек, творческий, вы никогда, никогда этого не понимали! (Младшая встаёт и хочет уйти.) Да-да, Катенька! Да, вы никогда его не понимали! Ромочка должен творить, а вы хотите, чтобы он деньги приносил, да-да, я всё знаю! Я очень хорошо всё знаю… (Младшая уходит; сверху доносится плохая попса; Старшая смотрит наверх, показывает кулаки.) Изверги! Изверги! Радуйтесь, что сейчас вы ему не мешаете!
Свет потихоньку гаснет вместе со всеми звуками.
-----------------------------
Темно. Сквозь открытые окна видны зажигающиеся окна дома напротив. Синий вечер.
Слышен лифт, слышны шаги, скрипит замок, открывается дверь. Входит РОМА, красивой размашистой походкой. Раздевается прямо в темноте, подходит к окну, стоит, долго смотрит. Зажигает сигарету, та ярко светится. Вдруг, по её огоньку, становится видно, что рука с нею резко остановилась; РОМА сгибается и беззвучно хохочет. Снова стоит, потом зашторивает все окна и только тогда включает в комнате свет.
Садится за стол. Руки на столе, глаза закрыты, он очень устал. Сидит так долго, будто погружён в медитацию.
Опять слышен лифт, постук сапожков, двойной, топтанье. РОМА срочно скрывается на кухне, нарочно оставляя дверь открытой; слышно, как моет руки, бормочет про кипяток; потом сквозь дверь видно, как он подходит к холодильнику, открывает его. Скрипит замок, в прихожую входят МЛАДШАЯ и СТАРШАЯ. РОМА делает вид, что очень внимательно изучает содержимое холодильника. Женщины охают, они замёрзли. Осматриваются, видят Ромину одежду, заглядывают в кухню. МЛАДШАЯ идёт раздеваться, задевает Ромино пальто, щупает его с подозрением.
СТАРШАЯ (раздеваясь прямо у кухонной двери). Ромочка, ты дома! Как хорошо! (Рома закрывает холодильник, выходит в комнату, помога- ет маме.) Ничего, ничего, ещё увидишь, что мы тебе принесли! Сегодня
Катеньке дали зарплату, вот она за мной и зашла. (Наконец, все раздеты, Рома и Катерина подходят друг к другу, целуются.) Чего только мы не накупили, ах-ах-ах, и так недорого! (Посмеивается.) Уж мы с Катериной такие-то местечки знаем!
РОМА (иронично кивает; Катерина тем временем щупает ему руки). Ну да, ездили на рынок, потому и вернулись так поздно.
МЛАДШАЯ (снисходительно). А я вижу, и ты не рано пришёл. Руки, небось, специально грел? Лучше б уж душ принял, или хоть до плеча постарался! Не успел, видно? Пальто-то, совсем ледяное!
РОМА виновато отворачивается, СТАРШАЯ спешно оставляет покупки на столе, бежит проверять пальто, возвращается, щупает МУЖЧИНЕ лоб и руки, причитает.
СТАРШАЯ. Господи Боже мой! Да где ж ты так долго был!
РОМА. Да отогрелся я уже, отогрелся… Это пальто слишком толстое, вот и не отошло до сих пор… А я и не замёрз даже… почти!
СТАРШАЯ (Катерине). Это всё ты! Это всё ты! (Роме.) Работу опять искал, да? Опять? Ты же обещал! Ты же обещал, что будешь сидеть дома! (Хлопочет вокруг него, суетится; Младшая аккуратно раскладывает покупки; Роме явно неуютно, но он терпит.) Да что же это такое? Да когда же это всё кончится? Катерина, немедленно согрей чаю! (Усаживает Рому за стол.) Ну, и чего же ты добиваешься? Чего добиваешься, я тебя спрашиваю? Хочешь опять пневмонию получить, да?! Где ж это видано, чтобы такой артист, такой умница, такая знаменитость…
РОМА (отмахивается). Ну уж, мама!
СТАРШАЯ (настаивает). Такая знаменитость!!! Чтобы по улицам по ночам шатался! Ты что, может, ночным сторожем на овощебазу наниматься собираешься?!
РОМА (вертится на стуле). Ну, мам! Ну, вовсе нет!
СТАРШАЯ. А кем же тогда? Кем же, хочу я знать, да ещё в такое-то время-то, а?
РОМА. Да не сторожем как раз, не сторожем, и уж тем более не
ночным!
Пауза. СТАРШАЯ смотрит на РОМУ с подозрением; МЛАДШАЯ, последнее время находившаяся на кухне, возвращается с полным подносом, начинает разливать чай.
СТАРШАЯ. Ты что же это хочешь сказать? Ты всё-таки нашёл какую-то там работу? Уж не в театре ли, а?
РОМА. Мама, ты же знаешь, какое сейчас время! Пожалуйста!
МЛАДШАЯ (торопливо, радостно). Ромочка, ты нашёл работу? Это правда?
РОМА (с облегчением, гордо). Да, и весьма неплохую, я очень доволен.
СТАРШАЯ возмущена, но молчит.
МЛАДШАЯ (бросается мужу на шею, целует). Ах, Ромочка! Как я за тебя рада!
СТАРШАЯ демонстративно пьёт чай.
МЛАДШАЯ. А люди? Какие там люди, хорошие? Знаешь, ведь с кем работаешь – это самое главное!
РОМА (улыбается). Просто великолепные! Хотя это… (смеётся) и не совсем люди… То есть люди там, конечно, есть, но они далеко не главное!
МЛАДШАЯ (изумлённо). Как это?
РОМА (весело). Котята. Щенки. (Пьёт чай, подмигивает.) Ну, в основном будут щенки… Вот так!
СТАРШАЯ (теряя напускную невозмутимость). Какие ещё котята?!
Какие ещё щенки?! Катерина, да что такое он говорит? Какие щенки и какие ещё котята?!!!
МЛАДШАЯ (волнуясь, но выказывая интерес). Я бы тоже очень хотела знать! Наверное, это так весело!
СТАРШАЯ. Весело! Весело! Видала я тут, как про одних там собачников рассказывали! Прям новые русские, уж некуда! Уж таке-енных собачечек держат! Аж по нескольку тыщ стоят! Не рублей, между прочим, не рублей! У них там их штук двадцать в одной квартире… и квартира эта вся…………… провоняла!!! Даром, что евроремонт! Да я вот что об этом думаю, и я уж скажу! Его небось за этим……… и наняли убираться! Вот что я думаю! Какой ужас! Какой ужас!! Какой артист!!! Я запрещаю тебе это, слышишь?! Я запрещаю тебе эту работу!!!
РОМА пытается что-то возразить, но та уходит.
КАТЕРИНА. Ты не волнуйся, Ром, она ведь всё выдумала. Ты же знаешь, мечта всей её жизни – чтобы ты служил в театре… Ну, или снимался в кино.
РОМА. Знаю, знаю… А знаешь, работа ведь действительно неплохая… Не совсем то, конечно, что говорит мама, хотя очень похоже. Но ты в одном точно права: это совсем не скучно. И, знаешь, я думаю, что это совсем неплохо для артиста.
КАТЕРИНА. Даже так? Как интересно! Ну, расскажи мне скорее, рассказывай! (Наливает ещё чаю и себе, и мужу.)
РОМА. Есть одна дамочка, она как раз собак разводит, ну, и немного – кошек. И действительно, такие дорогущие! Ну, ухаживать за ними я вовсе не должен, мама тут зря волнуется, хотя… не знаю, работа как работа, по-моему, почему нет? Это раньше у нас человека за метлу могли презирать, хотя и трубили повсюду наоборот, а теперь… (отмахивается) и потом, они такие милейшие! Так и хочется что-нибудь для них сделать. (Ест бутерброды.) Это правда, ужасно забавно! Так вот… дело в том, что живёт она одна, здоровье у неё не очень хорошее, а все животные, так она мне объяснила, лучше всего как раз зимой и продаются, ну, ещё немного – осенью и весной… А осени-зимы у нас, сама знаешь, какие. Раньше она на Птичку ездила, по выходным, и на ВДНХ – по будням…
КАТЕРИНА (переспрашивает). ВВЦ?..
МУЖЧИНА (снова отмахивается). Да ну!.. В общем, в этом году у неё с ногами совсем плохо стало, ну, и она не может больше туда ездить, особенно теперь, на морозе…
КАТЕРИНА (перебивает). Погоди, погоди, Рома… Так она что же, продавать их тебя наняла? Чтобы ты на морозе стоял?
РОМА пожимает плечами, кивает; КАТЕРИНА расстроена.
РОМА. Кать, да что это ты? Да ты знаешь, какие она деньги предлагает! За такую-то ерунду!
КАТЕРИНА. Я понимаю… я понимаю… Ну, а как же ты? А твои лёгкие? Может, она и больна, но и ты тоже… не очень-то…
РОМА. Да брось, Кать! Я только потеплее укутаюсь, вот и всё! Стоять-то я могу, это главное! И потом, не каждый же день… Ну (хитро улыбается), и ты ведь тоже не забудешь мне кофе погорячее варить… и термос у нас… не маленький! (встаёт, подходит к пальто, достаёт из внутреннего кармана деньги) Вот, смотри. Сегодня у меня пробный шар был… Правда, из всего выводка я только одного котёнка продал, но ты хоть представляешь, сколько он стоит? Двести долларов! Веришь, какая сумма?! Да сейчас у нас инженер высшей квалификации не больше пятидесяти зарабатывает… А мне… двадцать процентов полагается!
КАТЕРИНА (растерянно). Двадцать процентов? Это что, сорок долларов?
РОМА. Вот именно! Понимаешь? А для неё это выгодно – на перекупщиках, я-то их ви-идел, она бы вдвое потеряла бы, если не втрое! Правда, она одна такая, во всей Москве, ну, то есть первая, бизнес-то растёт… Всё равно сейчас не больше десятка таких наберётся… Но сечёшь?!
РОМА демонстративно ссыпает на стол рубли, он деньги уже обменял, кривляется. КАТЕРИНА улыбается, обнимает его. Включают музыку, танцуют, потом начинают шутя вытаскивать из шкафа тёплые вещи; так же шутя примеряют всё подряд на РОМУ, веселятся, снова танцуют, гоняются друг за другом по комнате. Постепенно и свет, и музыка гаснут.
-----------------------------
Возникают звуки большого веселья. Громкие разговоры, потом затишье – и хохот. Откуда-то, как раньше, слышится плохая попса.
Шаги, скрипит замок, дверь открывается, появляется свет. Комната ярко освещена, окна плотно зашторены. Вокруг стола небольшая, но буйная компания. Стол заставлен едой и напитками, на заднем плане РОМА делает выразительные жесты, требуя внимания; все подходят, склоняются к нему, он шёпотом что-то рассказывает, все снова хохочут.
Тем временем КАТЕРИНА, уже войдя в прихожую, оставила свои вещи и начала раздеваться; РОМА замечает её, подходит, помогает, целует.
РОМА. Давай, Катюш, присоединяйся! Ой, ребята, я сейчас такой анекдот расскажу… Тебе, Кать, понравится. (Отводит её в сторону.) А где мама?
КАТЕРИНА. Пошла к Марии Фёдоровне. Жалуется, наверное.
РОМА (сначала грустит, потом отмахивается). Ну, ладно! Пускай жалуется. Зато смотри, какой у нас праздник! (Снова её целует, на этот раз весело.)
КАТЕРИНА (то ли шутя, то ли всерьёз). Да-а, только бы она не увидела! А то смотри, наскочишь опять на строгого бухгалтера.
Смеются.
РОМА (снова машет рукой). Ай, без разницы! Отобьёмся! Всё равно сильней она уже не расстроится, а мы ещё как повеселимся! Ты хоть помнишь, как давно мы собирались последний раз?! (Качает пальчиком.) Но тепе-ерь! Мы ещё наверстаем упущенное!
Направляются к остальным. РОМА берёт гитару, голосом и с манерами ОЛЕГА ДАЛЯ поёт романс из фильма «Земля Санникова» «И солнце всходило, и радуга цвела…»
РОМА (сразу после песни). Э-эй! А теперь слушайте! (демонстративно всех успокаивает) Итак… (выразительная пауза; играет сценку) Представьте себе май… (Гости хихикают.) Глубокая ночь… Темнотишш-ща… глаз выколи! Ни зги! Выходит мужик на балкон. Луна-а светит!..
ГОСТИ (перебивая). Ты же говорил, что ни зги! А темнотища как?
РОМА (отмахивается). Думаешь, при луне много видно? И потом, не на улице же, а дома… Так вот. Стоит этот мужик на балконе, настроение… ну, дальше некуда романтическое. Воздух свежайший, тишина мертвецкая… Ну, в общем, стоит он и видит… а у него, как у меня – дома стенка на стенку, всё насквозь видно. Так вот, видит он вдруг, как раз
напротив, прямо перед ним, на точно таком же балконе какая-то девчонка танцует! Ну-у-у-у! Представляете, как ему хорошо? Облизывается… уже слюни пустил! Красиво-о! А девчонка всё танцует, танцует, как заводная, и не понять, под какую музыку. Странно так танцует, только красная блузка мелькает. Что говорится, то ли вальс, то ли джаз. Ну, мужик стоит, всё понять пытается, что же за музыка там… В раж аж вошёл, даже злится. А ему-то, издалека, ну ничегошеньки не слыхать, хотя и тишина мёртвая. Ну, и решает он тогда, что отгадает во что бы то ни стало. Стоит, внимательно так приглядывается! Десять минут проходит, пятнадцать, двадцать…
ГОСТИ. Ну, эта твоя девчонка просто монстр какой-то… Гигант! Она что, балерина, что ли? Может, она у тебя механическая? А, бегунья, наверное!
РОМА. В этом весь фокус! В общем, через полчаса он наконец понимает, в чём же дело. Разочаро-ован… страшно! Ну, а теперь вы. Как думаете, что же он угадал?
ГОСТИ (наперебой). Что-нибудь нестандартное, классическое, например… А ты что, нам не скажешь?.. «Лунную сонату»!.. Нет, тогда уж «Реквием», ему ведь не понравилось… Да это целую вечность можно гадать!.. Ладно тебе, Ром!.. Может, Бах? Наверняка классика!.. Да ладно, давай, рассказывай! Это ж нельзя угадать, ясно ведь…
РОМА. Эх, ребята… Убогая же у вас фантазия! Нет, чтобы лебедь, рак да щука хотя бы… а то все в одну сторону, да всё равно не в ту!
ГОСТИ. Да ладно, Ром, давай, выкладывай! Не тяни! В чём фишка-то? Что там было-то?..
РОМА. А ничего!
Пауза.
ГОСТИ. Как это – ничего? Ничего не угадал, что ли? (Спорят.) Да нет, он же говорил… разочаровался же! Да в чём дело? Что это – ничего? Тут какой-то подвох! Тихо!
РОМА. А – ничего – и не было!
Снова пауза. КАТЕРИНА слегка посмеивается.
ГОСТИ. Как – не было?
РОМА. Не было музыки! И девчонки никакой тоже не было! Просто кто-то повесил блузку сушить. А на улице-то был ветер!
ГОСТИ хохочут; РОМА снова берёт гитару и с ещё большим задором поёт прежнюю песню, устраивая целый спектакль. Веселье продолжается; постепенно гаснет свет, вместе с ним утихают все звуки.
-----------------------------
Появляется свет. ГОСТИ ушли, РОМА и КАТЕРИНА убирают со стола, ходят между комнатой и кухней.
КАТЕРИНА. Нет-нет, погоди… Это я возьму… Ты лучше вот это выброси…
РОМА. Ну, понравился анекдот?
КАТЕРИНА. Очень красиво. (Улыбается.) Только разве это был анекдот? По-моему, просто очень милая история. Ты ведь сам это видел, так ведь, правда?
РОМА (тянет). Ну-у-у… почти это. На днях случайно вспомнилось.
К плохой попсе, несущейся сверху, присоединяется нестройный хор.
КАТЕРИНА. Удивительно, до какой степени можно любить подобное.
РОМА. Удивительно, до чего часто можно сочинять подобное… (Смеётся.) Смахивает на ав-то-пла-ги-ат… (Заинтригованно.) Знаешь, я, наверное, никогда бы не сумел списать у самого себя. Наверное, безумно сложно следить за тем, чтобы, не дай Бог, не запутаться!
КАТЕРИНА. Ну, я не знаю… Конечно, путаешься иногда, но настоящий автор ведь должен быть узнаваем… (Рома отворачивается.) Мне и эта песенка вроде бы нравится… Но, конечно, невозможно всё время одно и то же! Какая бы хорошая музыка ни была… Так и от Моцарта можно с ума сойти!
РОМА. Ну, моцарта`ми нас пока ещё никто не балует. А кстати, а как там наш офицер? Что-то я давненько его не видел… и детёныша его не слыхал!
КАТЕРИНА. Так он же в отпуске… был.
РОМА (с надеждой). В отпуске?.. (Боязливо.) Погоди… как это – был? (Разочарованно.) Что, значит, уже нет? (Мирно.) Что ж ты раньше мне не сказала?!
КАТЕРИНА. Ну да. Я его как раз сегодня видела.
РОМА. Где?
КАТЕРИНА (с сомнением). Как где – на площадке, конечно… Он всё семейство своё выгуливал. Поздновато, правда… может, только сегодня вернулись?
РОМА (кивает). Ну, ясно… Теперь отпуска` не будет! Э-эх!
Неожиданно музыка смолкает. Слышен топот, громкие разговоры, потом громкое захлопывание двери; теперь – приглушённый топот на лестнице, разговорное эхо.
КАТЕРИНА. Уходят?
РОМА. Как видишь.
КАТЕРИНА. Может, они просто так вышли… Может, встречают кого…
Слышно гудение лифта.
РОМА. Нет-нет, уходят. (Явно весело.) И горланили… на прощанье!
Лифт останавливается, гомон стихает, лифт снова гудит и стихает тоже. Наступает полная тишина.
КАТЕРИНА. Господи, как хорошо! Неужели на весь вечер?
РОМА (подхватывая). И на всю ночь! (Добавляет с добродушной иронией.) Но погоди, тебе ещё наш офицер даст прикурить.
КАТЕРИНА. Ну, будем надеяться…
Так как стол уже чист, они оба садятся за него; РОМА внимательно смотрит на КАТЕРИНУ.
КАТЕРИНА. Ну, что? Что ты так на меня смотришь? Давай уж, признавайся, что ты ещё припас?
РОМА идёт к полкам, достаёт какую-то книгу, из книги – какой-то листок. Возвращается, хлопает листок на стол перед КАТЕРИНОЙ.
РОМА. Вот! Гляди!
КАТЕРИНА (бережно берёт листок, читает). Рома… боже, как красиво! (Встаёт, обнимает Рому.) Тебе когда-нибудь обязательно надо издать небольшой томик… Вот погоди, тебя ещё увенчают лаврами… Милый, а что, если ты мне их сам прочитаешь?
РОМА счастлив, включает бра над кушеткой, выключает верхний свет, ставит пластинку с тихой мягкой музыкой. Начинает читать, делая из стихотворения серьёзную, размеренно поставленную сцену, будто всё, что описано в стихотворении, происходит прямо сейчас и сильно отображается у него в душе. Изображает, как наблюдает ночь, как что-то видит в окне, к чему-то прислушивается, следит за пейзажем, любуется на что-то далёкое, а потом долго мечтает и в конце концов испытывает душевное потрясение, боль.
(стихотворение Олега Даля)
Ночь весенняя лунная лунная
Никого
И холодная тишина
А под арками семиструнными
Шёпот
Шёпот и запах вина
Вот и чёрный забор
Извернулся змеёй
Притаился как вор
Как туман над землёй
А напротив
В далёком доме
На решётчато-лунном балконе
Девушка танцевала
В красной как краска
Блузке
Ах как ей узко узко
Словно в железной
Маске
Я музыку смутно гадал
Ту что её кружила
И страшно и страшно
Я вдруг увидал
На плечиках блузка сушилась
И ветер её трепал.
Тишина. РОМА включает верхний свет, выключает бра, садится снова за стол. Раздаётся резкий, продолжительный крик младенца. РОМА и КАТЕРИНА заразительно смеются. Свет гаснет, звуки уходят.
-----------------------------
Появляется свет, открывается входная дверь, входит МАМА, пристально оглядывая комнату. Видит листок, оставленный на столе, берёт его, читает и одновременно, одной рукой, раздевается. На половине застывает, полураздетая, перечитывает, размышляет, мечтает. Потом рука резко опускается и одновременно с её лица исчезает мечтательность. МАМА хмурится, откладывает листок в сторону, раздевается до конца. Подходит к кухонной двери, прислушивается к звукам за ней. Относит листок обратно, садится за стол.
МАМА. Ромочка! Рома! Дорогой, мне хочется тебе что-то сказать!
За дверью – шевеление, голоса.
РОМА (из-за двери). Да, мама, я сейчас!
Снова шевеление и голоса, наконец, РОМА выходит.
РОМА (подходя, обнимая). Здравствуй, мама! Как ты сегодня? Ходила к Марии Фёдоровне?
МАМА. Доложили!
РОМА. Ну, что ты! Я всегда так рад, когда ты к ней ходишь… Вы же лучшие подруги, она мне как родная… Ты же знаешь!
МАМА. Сам бы хоть раз-то зашёл.
РОМА. Да-да, знаю, нехорошо, что я так давно у неё не был. Но ты же знаешь, работа…
МАМА. Вот-вот!
РОМА не отвечает, идёт к окну, выглядывает наружу через щёлочку между портьерами.
РОМА (оборачиваясь). Ты хотела о чём-то поговорить?
МАМА. Ты знаешь, о чём я хочу с тобой поговорить. И не делай вид, что не понял!
РОМА (опуская голову). Если ты о работе… она хорошая, мама, правда!
МАМА. Хорошая? Хорошая? Думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, я ушла и поэтому ничего не знаю?
РОМА. Да нет… Катя, наверное, тебе всё рассказала.
МАМА (саркастично). Катя! Катя!
ГОЛОС КАТЕРИНЫ (из-за двери). Вы меня звали?
МАМА (отзываясь, резко и громко). Нет! (Роме.) Не хватало ещё, чтобы она что-то от меня скрывала! (Рома снова опускает голову.) Да-да, вот именно! И нечего в пол-то глядеть, лучше ты на меня погляди! (Рома пытается.) Сядь!
РОМА садится.
МАМА. Ну, и правда это? Правда, что ты теперь торгашом станешь?
РОМА (защищаясь). Мама!
МАМА. Нет, ты мне ответь! Торгашом, да? (Берёт, слегка поправляет на столе листок.)
РОМА. Уже стал.
МАМА. Уже! Да уж, слыхала! (Смягчается, берёт РОМУ за руку.) Ромочка, миленький ты мой, ну я же всё понимаю… Я понимаю, ты глава семьи… (Отпускает руку.) Но, Ромочка. Ты же артист! Тебя вся страна в лицо знает… (Подозрительно оглядывается.) Хорошо ещё, если приставать не станут. Такого, как ты, может, ещё уважут, не так ты прост. Но что будут говорить! Что люди-то скажут!
РОМА. Мама, ты же знаешь! Мне это всегда было всё равно!
МАМА. Ну хорошо, ну хорошо! Да-да, я знаю, ты – личность, ты сам по себе. Но торговать! РОМОЧКА, тор-го-вать!! Ты!!!
РОМА (резко встаёт, ходит по комнате). Да что такого особенного во мне, мама?! А Головины, а Стоцкие?..
МАМА (возражающе тряся руками). О-о-о!
РОМА. Не надо, мама, не надо! Они, между прочим, только первые ласточки! И то только потому, что у них есть дети, семьи большие. А кино… сама же знаешь, что никакого кино сейчас нет! Про театр вообще можно не говорить…
МАМА (ласково возражая). Ромочка!
РОМА. Нет, нет! Ты меня послушай! Стоцкие, между прочим, на обыкновенном рынке торгуют… Обыкновенным ширпотребом… Но что же делать, что делать? И не кичатся они, между прочим, что артисты… И того, что делают, тоже не стыдятся!
МАМА. Рома, дорогой…
РОМА. Это работа, мама! Работа! Да, такая же, как у всех. Такая же уважаемая! Это всё, всё, мам. Я нашёл работу, и я счастлив, да, счастлив этим. Работа прекрасная, отличная работа, мама!
Пауза.
МАМА (робко). Особенно на морозе.
РОМА (вздыхает, садится, берёт Маму за руку). Ну, мам… Это ведь дело житейское. Мы с Катей уже всё решили, даже несколько сменок мне подготовили. Всё будет отлично, мам! Просто я буду одеваться потеплее… Да, мне уже кое-что посоветовали! Картонки буду искать, под ноги класть, чтобы не мёрзли. Так что всё обойдётся, мам (похлопывает её по плечу), обойдётся. Люди там хорошие, отзывчивые… тоже ведь днями стоят, и ничего… И всё больше женщины, между прочим, и пенсионеры… Что ж я, хуже пенсионера, что ли? Да и кофе горячий у меня теперь всегда при себе будет!
МАМА тихонько плачет.
РОМА (успокаивая, подбадривая, заставляя улыбнуться). Ну, ну! Ну, что ты! Лучше посмотри, какое я стихотворение сочинил! Мне самому ужасно понравилось…
МАМА (строго кивая). Уж читала, читала… Да поэтому я и переживаю… Ты ж у меня такой талант, сыночек, такой талант! (Гладит Рому по лицу.) Такой красавец! Сыночек, миленький… (Робко.) Ну, может, какое-нибудь кино? Ну, хоть какое-нибудь!
РОМА (устало). Мама! (Качает головой.)
МАМА. Бог с ним, с театром-то… Там всё равно не платят… Но форма, сыночек – форму-то нельзя терять… А тебе ведь только захотеть…
РОМА. Ах, мама! Ну, чего ты хочешь? Чтобы я… во всякое… ……… лез?
МАМА. Фу ты, фу ты!
РОМА. А так ничего другого пока и нету! Нету кина, мам, понимаешь? (Берёт её за плечи.) Да ты не беспокойся, мам, насчёт формы-то! Её я точно не потеряю, на такой-то работе! Веришь ли, чего только там не бывает! О-го-го, как фантазировать приходится. Да чтоб покупателя привлечь, знаешь, каким актёром надо быть? Вот то-то же. Это не рубашку какую продать – её сунул в шкаф, и забыл… Это звери, понимаешь? Животные! За ними ухаживать надо, как за детьми! Кто на Птичку ходит, просто так ничего не покупает…
Сидят вдвоём, РОМА всё что-то то говорит, то шепчет, МАМА ему кивает. Постепенно темнеет.
-----------------------------
Появляется свет. На кушетке сидит МАМА, читает книгу. Откуда-то слышится, как капризничает маленький ребёнок.
Звонит телефон. МАМА встаёт, берёт трубку.
МАМА. Алло? Кто? Боже мой, какая радость! Я так рада, что ты позвонил! (Зовёт.) Ромочка! Ромочка! Это тебя, подойди!
РОМА выходит из кухни, берёт у МАМЫ трубку, кивает ей.
РОМА. Алло! О-о, Какие люди! (Машет Маме рукой, просит уйти; прикрывает трубку рукой, обращается к ней.) Извини, ладно? (Мама уходит.) Ну, привет. Какие новости? (Слушает.) А-а-а! (Слушает.) Серьёзно? (Насмешливо.) И за что же такие деньги? (Долгая пауза, Рома хмурится, потом иронично смеётся.) Ну, в общем, ясно! Как всегда, да? (Короткая пауза, потом – возмущённо.) Ну да ты что! Да какая разница! Слушай, между прочим, деньги у меня есть… Что? Ну, нет, конечно, но жить можно. И совсем неплохо. (Сухо.) Нет. Да. Я по стопам Головиных… Ну всё, хватит! Мне тебя ещё не хватало! Знаешь, когда меня мать пилит… (Долгая пауза; хохочет.) Слушай, Борь, ты серьёзно? Ты думаешь, это – лучше?! Брось! Кино – разное, театры – разные, даже режиссёры, и то… (Вздыхает.) Нет, Борь, извини. Деньги, конечно, несравнимые… И я, конечно, не знаю, что там на самом деле… (Средняя пауза.) Ну, да! Знаю я тебя, Борь… Знаю, что ты мне предлагаешь… Да! Знаю!.. Да потому, что если б было иначе, ты б тоже иначе со мной разговаривал. Нет. Я же сказал – нет. Ну, извини меня, ладно? (Тяжело вздыхает, долго молчит, слушает.) Вот и правильно. Молодец. Ты меня тоже знаешь. (Пауза.) Да, я понимаю… ты уж прости меня, пожалуйста… Я не очень тебя подвёл? Ну, хочешь, я тебе анекдот расскажу? Ну, как знаешь. (Шутливо.) Больше я не буду извиняться, не жди! Ты лучше скажи, жена-то как? Дети?.. А-а-а… Ага… Ого!.. Не может быть… А-а-а-а-а! Да, знаю… Хм!.. Не-а… Да, ясно… (Смеётся.) Ну, это неплохо… Угу. Да. Не-е… Точно. Не знаю. Ещё как! Я не стал бы спешить… Ну, да. Ну, конечно. Пока! До скорого! (Кладёт трубку, мрачнеет, стоит.) Какой человек, а!.. (Вздыхает.) Что же ты с нами делаешь, жизнь-матушка… (Убирает руки в карманы, стоит, понурив голову.)
Осторожно открывается дверь. Появляется МАМА. Младенец начинает плакать.
МАМА. Я тут слышу – голоса стихли… (Внимательно смотрит на Рому.) Что такое? Что-то случилось?
РОМА (улыбается как можно ярче). Нет, мам, что ты! Во мнениях разошлись, да и только!
МАМА. Ну вот, нашёл, с кем ссориться. Вы ж с Борисом сто лет не виделись!
РОМА. Да мы не ссорились, мама, что ты! Я же говорю – просто разошлись.
МАМА. А зачем он звонил? Куда пропадал-то?
РОМА. А! Снимался он, оказывается.
МАМА (заинтересованно). Да? Надо же! Как интересно! Ну, расскажи, расскажи, что за кино? Хорошее, наверное, да? Он за плохое-то не возьмётся!
РОМА (ему немного не по себе, но он старается это скрыть). Да ну, мам… Какое сейчас кино…
МАМА. Но не всё же плохое! (нервничает) Ну, не всё!
РОМА отмалчивается. Долгая пауза.
МАМА (страшно расстроена). Не может Боря в плохом кино сниматься. Не может. Всё ты врёшь! (Рома вздрагивает, будто его ударили по лицу.) Да, да! (Чуть не плачет.) Ты врёшь! (Рома бледнеет.) Можешь что угодно обо мне думать, а я слышала! Да, слышала! Я подслушивала! (Достаёт платок, подносит к лицу.) Я всё слышала, всё! Он работу тебе предлагал!
РОМА (холодно). Но, мама!
МАМА. И нечего мамкать мне! Нечего мамкать!..
Спешно из кухни выходит КАТЕРИНА. Слышно, как на фоне крика ребёнка начинается громкий спор.
КАТЕРИНА. Что у вас тут происходит?
МАМА. Это всё ты! Это всё ты, я знаю! Это твоё влияние! Ты только посмотри, до чего он дошёл! Два года уже! Два года он совсем не играл! Всё из-за тебя, да! Из-за тебя!
РОМА (загораживает Катерину). Мама, не смей!
МАМА. А я смею! Я смею! Я всё знаю! Ей всегда не нравилось, когда ты пропадал в театре до ночи! И на съёмках тоже! Всегда!
КАТЕРИНА (стараясь выйти вперёд). Мама, да что вы такое…
МАМА (вскипая). А ты мне не мамкай! Не мамкай! Ты-то!
РОМА (жёстко). Мама, перестань! Прекрати немедленно!
МАМА. Она всегда хотела, чтобы ты из театра ушёл… (Катерина уходит, Рома делает ей вослед успокоительный жест.) Ей всегда не нравилось с таким артистом жить! Большого артиста ещё терпеть надо!
РОМА (строго, желая остановить). Мама…
МАМА. О-о-о, я несчастная! А ведь потом сам всё поймёшь, сам! Только поздно тогда будет… (Рома поворачивается и уходит, Мама продолжает взывать к нему через закрытую дверь.) поздно!.. (Плачет.) Он работу тебе предлагал, я знаю… А тебе она не понравилась, да-да… Как и всегда! Как и всегда так было! (Всхлипывает.) Это ж какая работа тебе нужна-то… Да такой-то и не бывает… А эта ж, эта ж тебе чем плоха оказалась-то? Чем плоха?! Он же плохого не посоветует… Боря-то, плохого не посоветует!.. (Садится обратно на кушетку, рыдает.)
Стихают доносившиеся споры, потом умолкает и ребёнок, всё темнеет.
К О Н Е Ц П Е Р В О Г О А К Т А.
-----------------------------------------------------------------------------
A K T II
Появляется мужчина-конферансье и объявляет: «Январь. Третья… (сверяется с бумагой) четверть».
В комнате раздвинуты все шторы. Из окон падает яркий солнечный свет. Очень светло, радостно. За окнами слышно чириканье и воркованье. Теперь видно: одно из окон, центральное – балконная дверь. Вокруг окон – ёловые ветки, все в «дождике».
Слышен лифт. Шаги, отпирается дверь, входят РОМА и БОРИС. В тяжёлой зимней одежде, в меховых шапках; РОМА сильно укутан, БОРИС одет неплотно. У БОРИСА вся одежда в снегу, у РОМЫ – чистая.
Сверху доносится попса.
РОМА (толкая Бориса обратно). Э-э! Э-э! Ну-ка, иди обратно, там отряхивайся!
БОРИС (не понимая). Чего?
РОМА. На площадке отряхивайся, говорю! Ты что, никогда за порогом не отряхивался, что ли?
БОРИС выходит, слышно, как сбивает с себя снег, возвращается почти чистый.
БОРИС. Это ты меня с толку сбил разговорами своими… вот я и забыл… Так что сам виноват!
РОМА. Ну-ну, а кто мне своего зятька взахлёб расписывал, покуда я, ещё на улице, между прочим, чистился? (Достаёт из шкафа тряпку, выходит с ней за дверь, сразу возвращается, уже без неё.) Через полчаса надо будет убрать. Я, между прочим, всё и вовремя сделал, и как следует!
БОРИС (тычет пальцем в небольшие кусочки снега, чудом оставшиеся на одежде Ромы). А вот это что! А это… А это… (Начинает якобы сбивать с него снег.) Вот! Вот тебе! Вот!
РОМА смеётся, отвечает БОРИСУ тем же. БОРИС срывает с него шапку, забрасывает на полочку над зеркалом, снимает с себя, тоже забрасывает.
РОМА (забирая шапку обратно и вновь её одевая). Эге, не торопись! Мне ещё голубей кормить надо, не голышом же… (Проходит в кухню, слышно, как достаёт банку, отвинчивает ей крышку, что-то куда-то ссыпает, потом хлопает деревянной крышкой и ставит что-то на полку.)
БОРИС (тем временем раздеваясь). Голубей, говоришь? Погоди, а разве это не у тебя какая-то старуха скандалы устраивала, запрещала голубей кормить?
ГОЛОС РОМЫ (из-за стены). У меня… Да только это летом было… Я ей цветочки выращивать мешал!
БОРИС. А-а, цветочки… А сейчас она, значит, не против их творчества?
РОМА (выходя и направляясь к балкону; в одной руке у него стакан с зерном, в другой – кусок хлеба). А чего ей сейчас-то мучаться? Снег кругом… Они даже и этим навредить ей не могут!
РОМА уходит на балкон, прикрыв, но не плотно, за собой балконную дверь; крики птиц усиливаются, появляется даже теньканье синиц.
БОРИС ходит по комнате, осматривается. Смотрит в зеркало в прихожей, щупает свою щетину, качает головой. Снова ходит. Видит за стеклом серванта листок. Достаёт, читает.
РОМА возвращается с пустым стаканом, видит БОРИСА с листком.
РОМА. Нашёл?
БОРИС. Я вижу, голуби тебя любят. Но и музы не забывают! (Оба смеются.) Слушай, а неплохой стишочек. Очень даже неплохой! Я его перепишу, ладно? (Садится за стол, оборачивается, снова осматривается.)
РОМА (ухмыляясь и уходя на кухню). Переписывай.
Пока РОМЫ нет, БОРИС рыщет по серванту во всех отделениях, а потом и у себя по карманам. РОМА возвращается без стакана, начинает раздеваться.
БОРИС (оборачиваясь к РОМЕ). Слушай, ты что, бумаги в доме совсем не держишь? Я даже ручки не нашёл. Как же ты тогда стихи пишешь?
РОМА (продолжая раздеваться, показывает рукой). Вон там, на полке, прямо над столом, там, где мелочи всякие.
БОРИС (идёт к полке, ищет, находит, берёт и бумагу, и ручку, возвращается к столу, садится и начинает переписывать). Было б у тебя стихов побольше… вот таких… можно было бы целый спектакль поставить. Очень уж они у тебя образные получаются… Представляешь: ты – и режиссёр, и актёр… полная независимость! (Продолжает переписывать.) Делай, что хошь! Интересно, что вышло бы… (Проверяет написанное, перечитывает; Рома задумчив.) Между прочим, на тебя бы народ пошёл.
РОМА. Никогда об этом не думал. У меня этих стихов целая куча… только сомневаюсь я что-то, что кому-то нужен такой спектакль… Раньше бы – другое дело, а теперь…
БОРИС. Ну и что, по-твоему, теперь? Люди что, по-твоему, заново родились? Переродились, так сказать, с ног до головы, и причём сразу всем скопом? Нет, объясни, почему раньше им такой спектакль нужен был бы, а теперь – нет? Куда твои-то поклонники подевались?
РОМА (вздыхает). Не в поклонниках дело, Борь, сам не знаешь? У моих зрителей и на полбилета денег не хватит. А тем, кто нынче по театрам ходит, только твои боевики и подавай.
БОРИС (недоумённо). Э-э-э… Ром… при чём тут… боевики? В театре?
РОМА (думает о чём-то своём). Зрелище им нужно, зрелище, а не искусство... А чем, по-твоему, боевики в кино отличаются от всяко-разных экспериментов в театре? Ладно, если эксперимент искренен, по наболевшему, так сказать. Если он в душе рос, вырос, и из души родился. Но где ты это сегодня видал?!!!!! Где ты видал, чтоб кто сам с собой не торговался, и всем этим цепным и бронированным торгашам это нравилось?!
Все только изгаляются, кто как может, и чем попошлее, тем круче. Ладно, если просто втупую изобретают, всего-то… и… (с неприязнью к самому слову) гадят… не слишком сильно. Но душа… Они только делают вид, что им душа нужна. И те, и другие. Одни – чтобы их не только за цепи уважали, они хоть… настоящего уважения алчут. А вот другие… с этими похуже будет. Они ведь даже не скальпелем, нет, душу режут… скальпель иногда бывает полезен… Они её просто по тарелке размазывают, как кашу, так, что если и было что внутри, то теперь уж точно ничего не увидишь, и перчиком приправляют, чтоб поострее было... Вот и весь рецепт. Размазать – да размешать. Желательно, что попало и как попало, для разнообразия… чтобы ковыряться интереснее было… Только вот разнообразие… мусорное получается. Но, поверь мне, они виноваты меньше, хотя и… гадят… больше. (Разводит руками.) Какой спрос, такое и предложение. А другого спроса ещё долго, о-очень долго не будет! Нет, не тот нынче зритель, Борис, не тот! И уж не мой, это точно. (Вздыхает.) Другого ждать надо!
БОРИС. Да неужто, Ром, а? Неужто всё так уж плохо? А, может, просто никто сейчас и не умеет хорошие спектакли ставить и хорошее кино снимать? Или, может, боится? Или, под конец, денег выбивать не умеют? Или им не дают? Потому что, ты прав, да, ты прав – зрителю клубнички хочется или ещё чего-нибудь поинтереснее. А знаешь, что я тебе скажу? А теперь вообще по-другому не будет! (Мелкая пауза.) Или, что же ты хочешь, чтобы зритель под твою дудочку танцевал? Да когда это было, по-настояще-му-то? (Мелкая пауза.) Да никогда. И теперь не будет, тем более. Теперь ведь у нас свобода… капитализм… рынок, так сказать. Теперь люди только о деньгах думать будут… подавляющее большинство. И, уж поверь мне, даже интеллигенция… (Та же пауза.) А, может, всё так и должно быть, Ром, а? Может, всё так и надо? Может, не такой дурак этот зритель, а, Ром? Может, зрелище – это не так уж и плохо? Может, просто переключаться надо на другое кино? А всякая там душа… её и в классике предостаточно. Для любителей. Нам одного Достоевского… и Чехова… ещё триста лет разби-рать надо! Живых классиков теперь уже принимать не станут. Люди не любят, когда их учат. Теперь ведь свобода, забыл? Свобода, мой дорогой, та самая свобода, которой ты так хотел… когда-то! И ты имеешь право ставить что хочешь, и зрители имеют право смотреть что хотят. И на тебя тоже пойдут, пойдут как на знаменитость, и ещё больше оттого, что сами считают, что ты – для избранных. Души, может, и не разглядят, с тоски, может, и помрут, но деньги заплатят, и ещё хвастаться будут, что всё поняли, чтоб можно было своё пузо выпятить!
РОМА (расстроен, размышляет). Может, и так. Может, свобода и в самом деле прививает лишь легкомыслие... Но, с другой стороны… ответст-венность ведь тоже появляется. А то, что сейчас творится… это так, депрес-сия... Как в Америке было. Или даже гораздо проще – обыкновенная наша лень. Нового времени дождались, а жить по новым правилам не умеем. Я кучу народу знаю, что работать хочет, но только по-старому. Так что всё это одно незнание да неопытность. Всего-навсего! А, значит, со временем всё придёт… (Встаёт, подходит к серванту, достаёт из барного отделения графин с водкой и две стопки, садится обратно, наливает и себе, и Борису.)
БОРИС. Но народ-то прежний уже не появится! Иначе бы твоя Америка уже давно бы… такой одухотворённой была! Только что-то одухотворённости в ней так никто ни разу до сих пор и не замечал (выпивает, оставляет рюмку в руке).
РОМА. Ну, во-первых, мы не знаем Америку, Борис. Не нам судить. И, потом, здесь не Америка, здесь – Россия (тоже пьёт).
БОРИС. И что?! (Очень резко ставит рюмку на стол.) Ха! Да это всё чушь, что Россия особенная! Такая же она, как и все, только дисциплины ей не хватает! Дисциплины, самой обыкновенной! (Наливает себе вторую.) А ты на что надеешься? Что всё образуется года через два-три? Люди разбогатеют…(пьёт)… у них для души время появится… Знаешь, что (ставит на стол), Ром? Время у них, может, и появится… да только не место. И не через два-три года, уж точно!
РОМА молчит, снова думает, наливает себе капельку, БОРИСУ – целую, выпивает. Уходит на кухню, приносит закуску и тарелку, прямо на столе раскладывает, стоя.
РОМА. Нет, Боря. Нет. (Смотрит на него.) Россия всегда славилась тем, что у неё даже богатые люди были духовны. А иногда даже больше, чем бедные. (Садится.) Нет, Боря. России даже свобода пошлости не принесёт. Переболеет немного… а потом всё встанет на свои места. (Ест.) Знаешь, слишком уж она неповоротливая. Но именно поэтому она везде и выживет. Даже в богатстве.
Теперь молчит БОРИС. Пьёт, но не закусывает. Наверху кто-то снова включает плохую попсу.
БОРИС (после паузы). Значит, ты согласен, на тебя всё-таки пойдут?
РОМА. Сейчас людям не до изысков, Борис. Может, и пошли бы… Только спектакль… он сейчас и здесь должен быть, не кино… На полочку не положишь. А сейчас он нигде не нужен. Даже если понравится.
БОРИС. А хочешь, я этот спектакль пробью? (Наливает обоим.) Ну, давай, давай на спор (поднимает рюмку) – на спор, что я сумею! (Пьёт.)
РОМА (смеётся, потом задумывается, потом мечтает, потом долго смотрит на Бориса). Неплохо бы.
БОРИС. Думаешь, выйдет?
РОМА. Ну-у, у тебя… у тебя в любом случае шансов… на два порядка больше, чем у меня! (Оба смеются.)
БОРИС. По рукам! Я – твой директор, ты – мой артист… Только стихи не забудь мне отдать! А то я всё гадаю… как это ты до сих пор на таком морозище не замёрз! А-а? (Ухмыляется.) Вот погоди, дай мне только волю, Ром… Я тебя выведу… «на чистую воду». Я тебе такой контракт достану… что ты у меня три года потом работать не будешь!
РОМА (смеётся). Ну, спасибо! Ты что же, меня совсем от работы избавить хочешь? Эх, ты, чудила… (Пьёт.) Знаю я тебя. Тебе бы самому – на печке лежать и ничего не делать. Такой контракт мне не нужен.
БОРИС. Ничего! Не помешает! Это не то, что на таком морозе кошками торговать! Бросил бы ты это дело, слушай… К добру-то не приведёт. Чай, если б мы с тобой сейчас водки не пили бы… ты б уже завтра микстуру глотал! (Наливает обоим, пьёт.) Давай, не жадничай! Зато завтра как стёклышко будешь, не сомневайся… Пей, нечего на меня таращиться! Думаешь, я не видал, как ты всю дорогу трясся, даром, что так закутался? Даже в лифте… (Рома пьёт, закусывает.) Э-эх! (Разваливается на стуле.) Хорошо, что я наконец приехал… А то бы ты тут совсем загнулся.
РОМА (смеётся). Это когда же ты уже успел меня спасти?!
БОРИС. А вот, успел! Сколько ты сегодня на морозе стоял, а? Что, не я тебя, что ли, вытащил? И ещё, помяни моё слово, я тебя за уши оттуда насовсем вытащу! Нечего тебе там пневмонию зарабатывать, уже было. А спектакль мы сделаем… Сделаем! (Он уже пьян.) Это я тебе обещаю!
РОМА (берёт с тарелки кусочек красной капусты, протягивает Борису). Борь, ты хоть один взял? Закусывал бы, что ли! Мечтатель! Это ты с помощью этого спектакля меня с рынка вытащить хочешь? Хотел бы я увидеть, сколько ты на нём заработаешь, даже если у тебя что и выйдет… А мне семью кормить надо. Или хочешь, чтобы я у баб на шее висел? У тебя… дельное что-нибудь имеется, а? Хоть одно реальное предложение… Ну, и стоящее, разумеется.
БОРИС (хохочет, аж сгибаясь). Ну-у, Ром! Выдал! Узнаю трезвенника! Ха-ха-ха! Ой, мочи нет… Стоящее (наливает обоим), говоришь? И реальное? (Пьёт.) И не в театре, я понимаю? Ха-ха-ха! В театре хоть твоя публика есть… ха-ха-ха… а от кино-то ты чего хочешь? Ха! Нет уж, дружок: либо – реальное, либо – стоящее! И никак!..
РОМА. Значит, нечего. (Уныло смотрит в рюмку.)
БОРИС. Чего-о?
РОМА. Нечего, значит, тебе предложить. (Стучит по рюмке пальцами.)
БОРИС. А-а! (Досадливо.) Ты же у нас тоже – мечтатель… Для тебя… куда ни кинь… всё фуфло! (Наливает и пьёт снова.)
РОМА. А я разве мечтаю, Борь? Я щенками и кошками торгую… И правда, на морозе, как ты сам говорил. (Вспоминает про рюмку, пьёт.) Только я думаю… если б разумные люди собрались, то они и сейчас могли бы шикарное кино сделать. Вот что пробивать надо! И ты бы сумел… А люди… если уж плёнка будет, то она и подождать сможет, пусть и на полке. До тех пор, пока люди такими загнанными не перестанут быть. Ведь кино им всё равно надо. И хорошее тоже. Жизнь, Борь, жизнь-то проходит!
БОРИС. Э-эх, Ром… Нет у нас Морозовых сейчас, нет. Может, ещё будут, а пока – одни богатеи неотёсанные… Где я отёсанных-то найду? (Смотрит, сколько водки осталось в графине.)
РОМА. Во-первых, очень уж богатеев и не надо искать. Слыхал про альтернативное кино, нет? Настоящие профессионалы и ради интереса согласятся работать. И почти из ничего могут шик создать. Главное, сценарий чтоб был подходящий. Нетребовательный. В любом случае, не за одни деньги работать будут! Я в том числе. И, может, я сам кого уговорю. Лишь бы хоть какие деньги были… Хоть какие, Борь… Зажмёмся, но сделаем! Может, попробуешь, а? Попытаешься? Идей-то хороших наверняка навалом…
БОРИС (совсем пьян, дразнится). А! Идей полно! Но ты мне… вот что скажи… ну-у… чем та-то роль… тебе не понравилась?!!.. (Будто с горя, хватает тарелку с капустой и начинает пожирать листок за листком.) Ну, что
такого ужасного… боевика сыграть?.. Межж прочим… боевик этот… персонаж то есть… не так уж неинтересен!.. Да тебя-то… только потому туда и позвали!!!.. Чтобы его интересный актёр играл… (Лезет к Роме вместе с тарелкой и капустой в руке.) Ну, что, ну, что тебе та-ак не понравилось?!..
БОРИС падает назад на стул, наливает и пьёт; тарелка ему мешает, он её отталкивает подальше.
РОМА (хорошо держится). Отлично… (Пытается разложить на тарелке капусту, упавшую на стол.) И что же в нём интересного?.. Ну… давай… расскажи!..
БОРИС. Ну, человек… Человек интересный! Ну, просто он попал на войну… Так вышло…
РОМА. М-м-м… попал? Он же боевик у тебя, я помню?.. Как же он… попал?.. Заставили, что ли?.. Кто… заставил?.. Разве у боевиков… так бывает?.. А?..
БОРИС. М-м-м!.. Ну, нет… не так… не так!.. Да какая тебе разница-то?!.. Попал, не попал.. сам пришёл… (Пытается махнуть рукой.) Не важно это… не важно!.. Интересный он человек, понятно?.. Просто интересный, и всё!...
РОМА. Как – не важно?!.. Погоди!.. Это же главное!.. Как же без этого… объяснить… откуда он… как… Наёмник – не интересен!..
БОРИС (перебивая и возмущаясь). М-м-м!!!
РОМА (продолжая). …Не интересен!.. Если он… просто… наёмник!!! Драма где?! Драма?!.. Вот бы… заставили бы его – интересно! Если б сам не хотел… Но кто?.. Как?.. Почему?!.. Где драма-то?!.. У наёмника – драма-то, где?!.. (Крутит головой.) Нету!.. Не-ету!.. Он за деньгами приехал!.. (Крутит перед собой рукой.) Может… может, потом изменилось всё?.. Что он делает-то?.. Воюет?.. Просто воюет – неинтересно!!!..
БОРИС (растерянно). М-м-м… Воюет. Просто. (Защищаясь.) Но он спец… Особенный!.. Не фанатик… Спец. Приехал. И всех… всех… всех… наших… и вообще… (Неожиданно.) Да не про него фильм! Про войну! Понимаешь?!.. Про – вой – ну!..
РОМА. Да что я, не знаю, что ль, про войну?!.. Сто раз играл!!!.. А там-то, там-то играть-то – что?!!.. Объясни!..
БОРИС (отчаянно). Да войну и играть! Вой – ну – у!..
РОМА (отмахиваясь). Не кричи, Боря! Не кричи!.. Какую войну, Боря?.. Детишки тоже в войну играют… Работа где? Психология? Лич – ность?..
БОРИС (тоже отмахивается и хватает Рому за руки). Какая психология, ты чего?.. Люди воюют… убивают… Ну, там всякие истории случаются… Чего-то на войне не бывает-то!.. Правда там, между прочим, правда!..
РОМА. Какая правда-то, Боря, какая правда-то? У нас тоже… правду… показывали!.. Соцреализм!.. Что там за кино, Боря? Ре-пор-таж? Ведь в душе правда-то, в душе… Правда будет, только если душу показывать... А не трупами все улицы закидать... Если много трупов показывать, сердце перестанет болеть!..
БОРИС. Да достал ты совсем с душою этой… Там трагедии, тра-ге-дии… Сплошняком!.. Куча… И всё сразу… Хаос, понимаешь? Куча мала!..
РОМА (со скукой). Куча, значит… И куда куча эта? Что с ней… Что с ней сделано-то? (Указующе качает рукой.) Кучу… в два часа… не запихнёшь!.. А!.. И в четыреста серий тоже!.. Толком!.. Даже одну… одну историю… не всякий сумеет… Сделает! Одну!!.. Ты мне не играть предлагаешь… изображать только… пред-став-лять!.. (Саркастично.) Представление… цирковое…
БОРИС (размахивая руками во все стороны). Ты не прав! Ты не прав! Зато там ни минуты нету спокойной! (Поучительски.) Ни – одной!.. От первой… до последней… м-м-м… происходит… происходит… всё происходит!..
РОМА. А что происходит-то? Стрельба? Драки? Погони?..
БОРИС. Ну, разумеется! Ну, разумеется! А что ещё на войне происходит-то, по-твоему?.. А?!..
РОМА низко склоняется перед столом, как будто постепенно приходя в себя. БОРИС тоже прекращает пить, сидит, как будто из него все мысли выбили, чурбаном. Потом потихоньку начинает снова тянуть капусту; РОМА поднимает голову, смотрит на тарелку пустым взглядом и тоже медленно начинает тянуть.
С паузами, будто споря, попса, что звучит сверху, сменяется металлом.
РОМА (после долгой паузы). Голливуд.
БОРИС (поднимая голову). Чего?..
РОМА (не поднимая головы). Ты мне предлагаешь Голливуд. Как я и думал!
БОРИС (совершенно ничего не понимая). М-м! М-м-м… Не знаю… А это что, плохо, что ли?!..
РОМА медленно доедает горсть капусты прямо из ладони. Когда она кончается, наливает, потом размышляет, и лишь затем всё-таки пьёт.
РОМА (берёт рюмку, показывает на столе). Ну вот, смотри. Идёт солдат на войну. Невеста ему изменяет. Его убивают… (Толкает рюмку, та катится по столу, скатывается, падает на пол.) Это – сюжет? (Мотает рукой.) Нет сюжета! Никакого здесь сюжета нет! Ничего здесь нет… А фильм – есть! (Резко ударяет ладонью по столу.) А теперь – по-другому… Смотри. Куча народу. На одном корабле. У каждого – своё… что-то… Истории там… ситуации… И всё… и всё – в одну кучу… Никаких отношений… Ну, если всерьёз… Ничегошеньки!.. пусто… Статистика одна… статистика… (Смеётся.) Для статистов! Сюжетов – море! Океан… Ледовитый!.. Куча… (Обвиняюще.) Мала!!!.. Даже любовь… схема!.. Фильм?! Кино?!.. Никакого кино!.. Сюжетщина!!.. Одна сюжетщина!!!.. (Глубоко вздыхает, пауза. Борис моргает, будто бы не в себе.) Ни один сюжет… не играет. (Вздыхает снова.) А можно… было… Двоих… троих взять… Да одного!.. И – всего один час… Один час до катастрофы! Всего! Сидит он там в каюте… один! Совершенно один! Сам с собою – наедине!.. Вот – кино!.. ЭТО!.. А если двое… трое… какие отношения (трясёт ладонями вверх, будто просит) показать можно!.. (Выпивает из рюмки Бориса и так резко ставит рюмку на стол, что та раскалывается, порезав ему пальцы.) Чёрт…
Долгое молчание. БОРИС крайне задумчив, РОМА недовольно глядит себе на испачканные руки. Ищет на столе (салфетку), ничего не
находит, пытается встать, но неудачно. Снова смотрит на руки, будто на неразрешимую задачу, и только затем начинает облизывать, так, как будто не умеет этого делать. Потом всё-таки встаёт, с огромным трудом, но прямо и не качаясь. Он из тех, кто даже в самом дурном состоянии умеет держать осанку. Идёт на кухню (с ещё большим трудом, очень медленно), шурует там. Пока его нет, БОРИС смотрит на его опустевшее место с крайним недоумением, будто не заметил, как тот ушёл. РОМА возвращается с широко забинтованными пальцами, средним, безымянным и большим (теми, которыми держал рюмку), и с салфетками в левой руке.
РОМА (трезвее, чем раньше). Ну, надо же! (Встаёт у стола, опираясь и рассматривая руку.) Такая маленькая, а столько делов!.. (Садится, берёт разбитую рюмку.) Ха! А смотри… (Очень экспансивно показывает, то вскакивая, то садясь снова.) Стоит себе рюмка… на полочке… никому не мешает… И тут вдруг берут её… заливают чем-то… потом выливают это куда-то… Много раз заливают и выливают… И с каждым разом – всё оригинальнее. А потом ставят – вот так! Что она разбивается… И!.. И… – в неё кровь попадает… И переливается… внутри… как вино… играет!.. А?!.. Сюжет?!.. Нет сюжета!.. Кино!.. Театр, понимаешь?.. У мимов учиться надо, у мимов… (Успокаивается.)
БОРИС (смотрит на РОМУ со смешанным чувством восхищения и отчаяния, трезвеет). Да, – гений!.. Вот ужо с чем спорить не стану!.. (Пауза, пытается что-то понять.) Где бы ещё… таких гениев… а?.. Хотя б… режиссёра бы!.. (Тычет в Рому рукой.) Сценарий ты сам писать будешь… (Назидательно качает пальчиком.) Только не-е-ет!.. Нет таких гениев! (Кулаком по столу.) Нетути!..
Привстаёт, иронично машет перед РОМОЙ пальцем. РОМА удивлённо смотрит на палец, а потом одним хлопком прижимает БОРИСУ и палец, и всю руку к столу.
БОРИС (обиженно вырывая руку, окончательно вставая и нависая прямо над Ромой). Нет – и не будет! Не будет никто… твою рюмку снимать, ясно тебе?!.. (Резкий жест.) Никто! Не нужна никому эта рюмка! (Возмущён, качается.) А кино… (пытается уйти) а кино хорошее всё-таки! Вот закончим… (тяжело дышит) сам увидишь! Его по всем каналам… (поворачивается, чтобы всё-таки уйти, направляется к двери) крутить будут! И народ его любить будет! (Снимает тёплую куртку.) Увидишь!
РОМА сидит; сначала растерянно следит за БОРИСОМ, потом рассеянно смотрит в тарелку. Музыка наверху резко кончается, слышатся споры.
РОМА. Сценарий бы!
БОРИС (уже взялся за шапку, но теперь отпустил). Чего?
РОМА. Сценарий-то принеси… Что толку так… разговаривать. Шкуру… медведя… неубитого… понимаешь?
БОРИС (радостно возвращаясь). Точно, принести?!
РОМА ему кивает.
БОРИС (недоверчиво). А ты… уверен, что его читать хочешь?
РОМА. Ну, я ж говорю… Что толку так разговаривать-то? Ма-ало ли, что ты мне тут наворотил… Может, и правда… не так уж всё худо. Читать надо! Читать надо… а то… как же я судить-то могу?.. Э-эй! (Машет рукой.) Даже если и… … … … там настоящая… не поздно, может, ещё… исправить-то!.. Может… (кулаком по столу) если как следует… доработать! Неплохо… будет… а?..
БОРИС. Ну-у… (чешет голову) загнул! Хотя… Наверно, прав ты… Только (снова чешет) кто же тебе дорабатывать-то даст? А? (Досадливо машет рукой.) А-а!..
РОМА (отрицательно качая и головой, и пальчиком). М-м-м! Не думаю… Может, дадут!.. Почему не дать-то?.. (Утвердительно, потом хлопая ладонью по столу.) У меня идеи всегда хорошие! Это все… давно знают! (Наклоняется к Борису и смотрит тому в глаза.) Если мы с тобой… вдвоём… (Кулаком по столу, но мирно.) наляжем! Не то время нынче! Не то! Никаких цензоров!.. Дожмём их, Боря, у-у-у, дожмём!.. Только… не забудь-то… сценарий!..
БОРИС (подхватывая). Дожмём! Дожмём, Рома! (Тоже вдаряет кулаком по столу, тоже заговорщицки.) Дожмём! Не такой он плохой, Рома! Не такой плохой! Мы всё сделаем! Я да ты! Уж ты мне-то поверь… Ты да я!..
РОМА (чуть погодя, весело). Хорошо бы!.. А то мне так до смерти с этими… птичками… и торчать!.. Уж точно…
БОРИС (перехватывая). Не-е! Не-е! Ты там, что, много заколачиваешь, что ли?.. Да не фига… видал я… твоих бедненьких пенсионериков!.. Скоро ты тоже… по двадцатке торговать будешь!.. (Оба хохочут, залихватски ещё пьют.) Не-е, ей-богу! Как тебя твоя-то хозяйка выволакивала, думаешь, я не понял?.. Да с такими связываться, а, Ром!.. Недолго вы ещё… друг дружку терпеть-то будете… Даже по этой твоей… хм, мобиле… «казённой»… видно было!.. Ха-ха-ха!.. Бедненький ты мой! С голодухи совсем отощал, наверное?!.. (Продолжают смеяться.)
РОМА (долго собираясь с мыслями и вертикально крутя пальцем над ухом). Теперь – мы – все – бедненькие!.. Один дырки… в карманах! Ха!.. (Оживляется, встаёт.) Ха!.. (Идёт к кушетке.) Погоди!.. (Берёт гитару, поёт голосом Олега Даля – использовать запись.)
Плевать, что дырки в камзоле
И вдрызг сапоги,
Зато уцелела голова!..
(Шатаясь, одним пируэтом достигает стола, чуть в него не врезаясь, гитару приставляет к стулу Бориса, сам склоняется над ним в фигурнейшей позе и тычет себе в лоб двумя пальцами.) Голова, Боря! У нас с тобой всегда… голова была… преотличнейшая!.. Вот оно, что важно-то!.. Го-ло-ва-а!.. (Ударяет кулаком по столу снова, но теперь крепко. Почти кричит, повторяя песню, Борис подхватывает.) Плевать, что – дырки – в камзоле – И вдрызг – сапоги – Зато – уцелела – ГО-ЛО-ВА-А!.....
Свет гаснет. Коротко хнычет и замолкает ребёнок.
К О Н Е Ц В Т О Р О Г О А К Т А.
-----------------------------------------------------------------------------
А К Т III
Появляется мужчина-конферансье, объявляет: «Февраль. Вторая… (сверяется с бумагой) треть». Уходит, сцена постепенно освещается.
Всё та же комната. Доносятся шумы дома. Окна незашторены, на улице начинает темнеть. В самой комнате свет не горит, сумрачно.
РОМА лежит на кушетке, спит. Во сне вздыхает. Звонит телефон, РОМА просыпается, включает бра над кушеткой, не вставая берёт трубку.
РОМА (в трубку, хрипловато). Да? Спал. Ничего. Когда? А ты где? (Резко садится.) Ого! Нет-нет, нормально, давай. Да, один. Хорошо… жду.
Кладёт трубку, заспанно массирует глаза, гладит голову. Сидит, моргает, пытаясь прийти в себя. Тяжело дышит. Встаёт, слегка кашляет, как будто случайно. Потом, чуть погодя, уже сильнее. Ещё раз – так же. Ходит по комнате, будто сбит с толку, не знает, что делать. Вдруг разражается сильным, тяжёлым кашлем; бросается к серванту, из крайнего ящика достаёт платок, продолжает кашлять в него. Бежит на кухню. Слышно, как громко, видимо, неуклюже, орудует то ли посудой, то ли банками. Слышно, как набирает воду, выключает её, потом много других звуков, связанных с готовкой. Наконец, всё затихает. РОМА возвращается в комнату с какими-то пузырьками и со ступкой. Садится, продолжая тяжело кашлять. Он явно слаб, нездоров. Насыпает в ступку по щепотке каких-то смесей из каждой баночки, перемешивает, толчет. Иногда прерывается, хватаясь за платок и кашляя в него, иногда сидит достаточно долго, лишь слегка прикашливаясь, будто готовясь к очередному приступу.
Лифт, звонок в дверь. РОМА идёт, открывает. Вваливается БОРИС, чистый. РОМА тщательно запирает дверь.
БОРИС (раздеваясь). Ну, и холодрыгина! (Показывает свою одежду.) На, смотри! Ничегошеньки! Чистенькое!
РОМА кивает, улыбается, держит ладонь у рта.
БОРИС. Ты чего это… Нехорошо выглядишь!
РОМА закашливается, бежит за платком, оставленным на столе. БОРИС застывает на месте, смотрит. Когда кашель кончается, РОМА берёт ступку.
РОМА (уходя на кухню). Я сейчас, ладно? Кое-что приготовить надо…
БОРИС смотрит ему вослед, мрачнея и хмурясь. Откуда-то доносится грохот.
БОРИС (про себя). Н-нда-а… Дела. (Идёт к столу, изучает склянки.) Серьёзно, видать. А чегой-это Катерина-то мне ничего не сказала?
РОМА возвращается, уже без ступки.
РОМА. Извини. У меня там микстура варится…
БОРИС. Да уж заметно, что не борщ! Только ты уверен, что этого в аптеке нельзя купить?
РОМА собирает склянки, покашливает. Продолжает доноситься обычный шум.
РОМА. Нет, нельзя. Это особый рецепт… Одна бабулька дала… (Резко кашляет, успевает в платок.) Один стакан – и я несколько часов не кашляю, совсем. (Уносит склянки на кухню, сразу возвращается.) Ещё немного… на минимуме покипятить… и всё.
БОРИС. Несколько часов, говоришь? Бабулька дала?.. А она хоть лечит-то, микстура эта? Сам-то ты как считаешь?
РОМА виновато отводит глаза, садится. Покашливает постоянно. Шум стихает.
РОМА. Слушай, Борь… я… Я очень хочу тебя попросить… (Пауза.)
БОРИС (подозрительно). Чего? Чего, я что-то не так понял, что ли?
РОМА (смущённо). Видишь ли… (Пауза.)
БОРИС. Ну-ну, давай-ка, выкладывай! Что-то мне твои-то ужимочки-то не нравятся!
РОМА (повесив голову). Мои нечего не знают.
Наверху – ходьба.
БОРИС (ошеломлённо). Как это?.. Погоди, как это они могут об этом не знать? Ты ведь о болезни своей говоришь, я так понял? То есть – не о микстуре?
РОМА. Как раз в микстуре-то всё и дело. Она… если она всегда под рукой, так можно и вообще не кашлять… Так что… Они и вправду ничего не знают.
БОРИС (резко). То есть, что ты болен?!
РОМА. Ну, да. (Встаёт, подходит к Борису.) Послушай, Борь, ну ты ведь должен меня понять… Я просто не хочу их волновать, вот и всё!
БОРИС. Ты совсем идиот, или как?! Нет, ты совсем идиот, Рома, скажи мне?!!.. (Рома, видимо, от волнения, тяжело закашливается, аж сгибаясь, машет рукой. Ходьба наверху стихает.) Да тебе в больницу надо, насколько я понимаю!!! Да у тебя пневмония уже небось, та самая!!! Я надеюсь, (очень резко) хотя бы последнюю неделю ты на рынок не ездил?! (Рома становится совсем мрачен, уходит на кухню, возвращается. Слышен лифт, проходит мимо, но Рома резко вздрагивает.) Можешь не говорить. Можешь мне не говорить, я и так вижу!
РОМА (стоит к Борису полубоком-полуспиной). Я не могу сейчас это обсуждать, Боря. Мне не до споров сейчас, разве не видишь! (Хрипло дышит, идёт к столу, тяжело садится.) Если ты мне друг, Боря… если ты мне друг, ты им ничего не скажешь!.. Ничего ты им не скажешь, понятно?!..
Закашливается надолго. У БОРИСА мрачная, недовольная, чуть не презрительная мина на лице. РОМА встаёт, уходит на кухню, пауза. Некоторое время слабо кашляет, потом кашель окончательно стихает. РОМА возвращается, прижимая одну ладонь к груди. Так и садится снова за стол.
БОРИС. И что ты намерен делать дальше?
РОМА молчит.
БОРИС. Ты мне всё-таки скажи, что ты намерен делать дальше?
РОМА делает знак, что не может говорить.
БОРИС. Вот-вот. Вот-вот! Вот именно про это я тебя и спрашиваю! (Садится за стол рядом.) Вот ты даже говорить сейчас не можешь… А в больницу ложиться, как я понимаю, не собираешься. Мало того, ты даже, наверное, и хозяйке своей ничего не сказал! И она, конечно, ещё как на тебя рассчитывает… Рома, объясни мне – и чего же ты, как думаешь, всем этим добьёшься?! (Долго смотрит на Рому, потом, вздыхая, отворачивается от него.) Эта микстура не лечит, я в этом как дважды два уверен. Тебе она только для конспирации-то и нужна… Хотя, уверен, придумывалась она вовсе не для этого! Ты хоть как-нибудь ещё лечишься, дорогой мой, кивни мне хотя бы! (Рома кивает. Опять слышен лифт, мимо, опять Рома вздрагивает.) Ну уж, слава богу!.. А то с тебя сталось бы!.. Ну вот что, милок (ударяет ладонью по столу)! Я, может, и не стану ничего твоим докладывать, но только на особых условиях, ясно?
РОМА кивает, извиняясь, уходит на кухню, возвращается.
РОМА (очень хрипло, очень тяжело, но совсем не кашляя). Готово, теперь только остыть.
БОРИС. На чём мы остановились, парень? На моих условиях. Так вот, слушай. Во-первых, ты, чего бы это тебе ни стоило, добудешь себе отпуск у этой своей хозяйки. И, желательно, чтоб ты так прямо ей всё и сказал, как есть. Тогда-то уж она не посмеет тебе отказать! Пусть другого осла себе ищет, или сама стоит! Нечего с тебя стружку чистить! Это первое. А теперь второе… Полный курс антибиотиков, ясно? Сидеть будешь дома и лечиться в точности, как полагается. И ещё. Чтобы у тебя в лёгких… озеро не накапливалось, желательно, чтобы ты пореже бы эту свою микстуру глотал, ясно?
Всё это время РОМА кивает, соглашаясь, и теперь – особенно, будто подтверждая всё разом.
Значит, договорились? (Рома кивает снова. Где-то плачет ребёнок.) И последнее… ничего, не бойся, ничего страшного я тебе предлагать не собираюсь! Т