Сорок лет в пустыне, ей-богу, немалый срок.
Генерал, такой поход не сочтёшь блицкригом.
На моем «Узи» заедает к чертям курок
и прицел сбоит (вероятно, шкала со сдвигом).
Лейтенант читает молитвенник между строк
пролетевшим МИГам.
Генерал, мы, кажется, пересекли рубеж.
Нам пески, заунывно воя, целуют пятки,
небо виснет тряпкой, ландшафт, как бельё, несвеж,
и куда ни глянь - охряные мазки и пятна.
Здесь, по данным спутника, должен быть город Льеж –
но, похоже, спрятан.
Генерал, я слышу, оркестр играет туш
С переходом в рэгги – каждый четвёртый вторник.
Дирижёр невидим, всеведущ и вездесущ.
На обед – овсянка, повар берёт половник.
Это мы – самум и сирокко, жара и сушь,
так сказал полковник.
Он прикончил фляжку и был ко всему готов.
«Эй, сынок, у нас под ногами бульвары Ниццы.
Это мы приносим пустыню в колодцах ртов,
В помутневших от пыльной бури глазах-бойницах.
Видишь затхлые лужи вместо былых портов?
Я намерен спиться».
Генерал, скажите, кому мы заходим в тыл?
Где противник, его окопы, валы и дзоты?
Драный валенок, две портянки, ведро, костыль…
Здесь для смерти не отыскать никакой работы,
Потому что труп чересчур хорошо остыл –
Как в бадье с азотом.
Генерал, я помню эдемский сырой рассвет,
Вашу речь о последней битве с волками ада.
Как змея, вцепившись зубами себе в хребет,
Не могу дождаться, когда же загнусь от яда.
Тишину взрывают сухие хлопки "Беретт"...
Генерал, не надо!!!
