Тюремные байки
Зато Вовка, стал пропадать в садовом домике, целыми днями.
Он сразу нашёл общий язык с другом дяди, ему нравились его весёлые рассказы.
Все близкие родственники Вовки, отсидели по зонам и тюрьмам, немалые срока, но таких интересных баек, как у Сутулого, Вовке слышать не доводилось.
Из разговоров старших, он узнал что Сутулый, подломил где – то кассу, и теперь ему надо отсидеться, вот он и рванул подальше в глубинку, к старому другу, залечь на месяц, другой.
Каждое утро он спешил в садовый домик, будить Сутулого.
Дядя Боря утром умывался по пояс из деревянной бочки, водой, приготовленной для полива огорода.
Затем, утеревшись полотенцем, шёл в домик, и ставил на электрическую плитку, эмалированную кружку с водой.
Когда вода закипала, вываливал в кружку маленькую пачку чая и накрывал кружку блюдцем. Настоявшийся чай, выливал в стакан и, пил маленькими глотками в прикуску с сахаром.
Вовка присаживался у маленького столика и, внимательно наблюдал за всей этой процедурой, запоминая каждое движение и действие Сутулого.
Ещё Вовку, очень интересовали наколки, во множестве синевшие на теле гостя.
На левой груди, как раз там, где сердце, на Вовку смотрел профиль Сталина, чуть выше его, почти на самом плече, звезда, но самая интересная наколка, была на сутулой спине.
Почти во всю спину дяди Бори, красовался рисунок церкви со множеством куполов.
- А зачем столько макушек? – спросил Вовка, показывая на купола.
- Это не макушки, а купола, каждый купол моя судимость.
- Шесть – посчитал Вовка.
- Пока шесть но, похоже, что седьмая не за горами – пошутил Сутулый.
- А за что первая? – спросил Пузырь.
- За ограбление, и убийство хозяйки – сухо ответил Борис.
- Расскажи, а? – попросил Вовка.
- Давно это было, по глупости вляпались с дружком, не хочу вспоминать.
- Ну, расскажи?
- Ладно, слушай, может тебе полезно будет – согласился Сутулый.
- Чуть постарше тебя, наверно я тогда был, сколько тебе?
- Скоро пятнадцать.
- Ну, а мне шестнадцать, а дружку Генке семнадцать, голодно было в сорок шестом, ух как голодно, клейстер ели, а весной на полях собирали тошнотики.
- А что такое тошнотики?
- Картошка мороженная, мы её собирали, а мать сушила, потом перетирала в муку, и жарила из этой грязной смеси лепёшки, знаешь какие вкусные.
- Откуда мне знать, я хорошую – то картошку не очень люблю, а тут мороженную.
Жила на нашей улице заведующая продмагом Клавка, ух вредная баба, и дочка Ленка, такая же стерва, как мать.
- А училась эта Ленка, с моей сеструхой в одном классе.
- Вот сеструха мне и рассказала, что Ленка, каждый день в школе, ландрин ест, а конфеты тогда на вес золота были.
- Я и решил, наведаться к ним в дом и пожрать, как следует за их счёт.
- Подговорил дружка Генку, мы с ним вместе в ФЗО учились, пошукать в их доме.
Вовка, внимательно слушавший рассказ Сутулого спросил – а что такое ФЗО?
- Ну, это наподобие вашего ПТУ, учились в нём те, кто не окончил семь классов, балбесы, наподобие тебя, а расшифровывалось, фабрично заводское обучение.
- Я не балбес, я вор – насупился Вовка.
- До вора тебе ещё далеко, а вот до балбеса, рядом – засмеялся Борис.
- Ладно, слушай дальше – он отхлебнул чаю, закурил сигарету и продолжил.
- Выбрали мы с Генкой, момент, когда дома никого не будет, дочка в школе, а мамаша на работе, вскрыли дверь ломом, стали по комнатам шарить.
- Весь дом обшарили, все ящики проверили, из шмоток одно старьё, будто две старухи живут, из жратвы нашли осьмушку чернушки, да банку с солью.
Генка на меня аж зубами заскрипел – ты, куда меня, сука, привёл? Глазищи выпучил, того и гляди, в глотку вцепится.
Я попятился, об половик запнулся и, упал у русской печки.
Смотрю, под печкой там, где дрова сушат, колечко в полу, я дрова выкидал, за колечко потянул, люк открылся.
Забрались мы с Генкой в подполье, а там чего только нет, и колбаса копчёная и окорока, тушёнка ящиками, консервы рыбные, конфет сортов пять.
– Вот живут гады, все голодают, а тут целый склад жратвы – возмутился мой дружок. Там корзина бельевая стояла, наложили мы её целую еды, коньяку добавили пару бутылок, вы-лезли и уселись за столом праздновать.
- У вас чего крыша поехала от такого изобилия еды? – спросил Вовка.
- Не знаю, может и поехала, но всего верней, неопытные и голодные – ответил Сутулый.
- А дальше что было, как вас поймали?
Борис опять отхлебнул чаю и продолжил свой рассказ.
- Попировали мы на славу, наелись от пуза, коньяк выпили почти весь, пили и за победу и, за Сталина, потом переблевались и уснули прямо за столом.
- Да и много ли надо было нам, вечно голодным, нам бы и бутылки хватило, а тут две.
- Разбудил меня визжащий голос Клавки, она стояла надо мной и верещала как резаная свинья. Я вскочил и хотел убежать, но Клавка схватила меня за грудки и начала бить головой об стену, теперь уже заверещал я.
Генка, проснувшись и продрав глаза, понял, что мы попались и, дело пахнет керосином, он схватил полено, валявшееся на полу, и огрел Клавку по башке.
Хозяйка охнула, выпустила меня из рук и бухнулась на пол.
- Борька я её убил, ей Богу убил – испугался Генка.
Я посмотрел на лежавшую, на полу Клавку, из разбитой головы, на грязный пол натекла целая лужа густой тёмной крови.
- Забирай все продукты, и валим скорей, пока дочка из школы не пришла.
Мы похватали со стола недоеденные продукты, рассовали их по карманам, и бросились вон из дома.
- Куда направимся? – спросил Генка.
- Не знаю, наверное, по домам, вещи собирать.
- Я в тюрьму не хочу – возмутился друг.
- А кто хочет, никто не хочет, но полстраны в тюрьмах сидят – пошутил я.
- Издеваешься, гад, сам заманил, теперь в тюрьму – полез в пузырёк Генка. Мы проспорили не меньше часа, чуть не поубивали друг друга и, в конце решили завтра идти сдаваться.
- Может, дадут меньше, если напишем чистосердечное признание – согласился Генка. Поладив на том, мы разошлись по домам. Но менты оказались проворнее нас, Генку взяли ночью, а меня утром. Время после войны было страшное, жрать было нечего, но менты и суды работали исправно, и через месяц мне дали восемь лет колонии, а дружку Генке двадцать пять.
Хотели вообще расстрелять, но спасло несовершеннолетие, да отец, погибший на фронте смертью храбрых, пожалели.
И повёз нас столыпинский, в Ярославскую область, в колонию для несовершеннолетних преступников. Колония та, размещалась в бывшем женском монастыре.
- Вот так и началась моя тюремная жизнь – тяжело вздохнул, Сутулый.
- Вовка, паршивец, ты, где блондишься, иди обедать, и гостя позови – закричала мать, высунувшись в приоткрытую дверь, ей очень не нравился этот незваный гость, деверя.
По вечерам, когда вся семья собиралась на половине родителей, мать не раз выговаривали дяде Егору.
- Смотри, загремим мы с твоим дружком под «панфары».
Мать любила повторять понравившиеся ей выражения из кинофильмов.
На что Егор отвечал зло – не лезь не в свои дела, Мария.
- Как не мои, мои, придут брать твоего дружка, и у нас обыск устроят, это у тебя шаром покати, а у меня есть чего конфисковать – злилась мать.
Вовка, слушавший разговоры старших, никак не мог понять – почему мать злится на Сутулого?
- И почему у них должны делать обыск?
Пообедав на скорую руку, Пузырь опять смотался в садовый домик.
- Дядя Боря, а что дальше было, в колонии? – с порога спросил Вовка.
Сутулый, сидевший на кровати и, ковырявший в жёлтых от крепкого чая зубах, прошепелявил – дружка моего закололи пикой в разборке, а мне срок добавили.
- Как это! – удивился Вовка.
- Эх, пацанчик, заставляешь меня старые раны тревожить, ну да ладно ради твоего будущего, расскажу.
- К нам с дружком, ещё на этапе, стала привязываться троица ростовских жиганов, они не по первой ходке шли, уже в побеге побывали.
Понравились им наши валенки, холодно в теплушке было, вот они и привязались.
– Сыграем, лохи на валенки?
Мы в отказ – мол, не умеем играть.
Они в драку, от троих мы отбились, а приехали в колонию, там их кореша встречают из ярославских.
Там эта троица совсем обнаглела, сначала на входе, нам полотенце положили – мол, посмотрим, кто вы.
- Мы уже знали, что об него надо ноги вытереть, раз это не пролезло, они нам прописку устроили. Посадили в тумбочку, и со второго этажа выбросили.
- Как это в тумбочку, разве туда поместятся двое, в ней и одному места не хватит – удивился Вовка.
- По одному, каждому своя тумбочка, а не поместишься, ногами запинают, так что места хватило, но мы и это вынесли, правда, полежали в больничке малость.
Из больнички вышли, они нам драчку устроили – отдыхали суки, а мы тут за вас пахали, отмахнулись мы от них, но за драку в шизо загремели.
Так продолжалось почти полгода, из шизо выйдем, неделю, две покантуемся и опять туда.
Решили мы с Генкой пойти на рывок, стали собирать пайки, изготовили пару пиковин, хотели сначала троицу завалить, а уж потом в побег, глупые были, молодые.
Только ростовские покруче нас оказались, не мы их наказали, а они нас.
Подкараулили мы, их у кочегарки, напали сразу, без базара пустив в ход пики, но ростовские были готовы к такому развитию событий и дали нам отпор.
Повалился мой дружок, проткнутый пикой прямо в сердце, умер сразу, без мучений, даже не вскрикнул. А меня с тремя ранами утащили в тюремную больничку.
«Я раны как собака,
Лизал, а не лечил,
Средь медсестёр, однако,
В большом почёте был».
Пропел куплет из песни Высоцкого Сутулый, и надолго замолчал, продолжая при этом, потягивать холодный чифир.
- Видно разбередил воспоминаниями старую рану – подумал я.