Приближается 10 августа 2008г. в это день РПЦ чествует Смоленскую икону Пресвятой Богородицы.
Какова история этой иконы и почему РПЦ призывает своих прихожан отметить это событие?
Как всегда в начале нашего исследования читателю предъявляется официальная информация, представленная на сайте (http://www.pravoslavie.ru/put/031117142521). Но по необходимости она будет, дополнятся и корректироваться данными взятыми из других источников.
«Икона Пресвятой Богородицы именуемая «Одигитрия-Смоленская» известна на Руси с древнейших времен. При каких обстоятельствах эта икона появилась на Руси не сохранилось достаточно ясных сведений».
Начало, безусловно интригующее, но далее авторы текста вносят первую конкретику об истории написания и появления в России этой иконы.
«Икона Богоматери именуемая «Смоленская» представляет собой список с «Одигитрии-Влахернской», написанной по преданию святым евангелистом и апостолом Лукой».
Ох, и любят историки, стоящие в «штате» РПЦ при любом удобном случае ссылаться на св. Луку.
Иногда кажется, что почти все чудотворные иконы, находящиеся в России написаны св. Лукой или, по крайней мере, являются древними копия этих икон!
А сам св.Лука это как бы знак «качества»!
Но вот с иконой « Одигитрии – Влахернской», ошибочка вышла, ну не причастен св.Лука к ее написанию, да и сама икона изготовлена из необычных материалов и необычным способом.
Короче говоря, поленились «историки» покопаться в архивах, да и не читают научных журналов, где не раз публиковались статьи об этой иконе.
Поэтому уважаемый читатель мы вынуждены будем прерваться в нашем рассказе о «Смоленской иконе Пресвятой Богородицы», так как нам нужно первоначально разобраться с историей .иконы “Богоматери Влахернской”, с которой как мы знаем, был сделан список ( копия) Смоленской иконы.
И одновременно внести ясность в вопросе Св.Луки. Является ли он святым покровителем художников или нет?
Без этого обусловленного важными историческими фактами отступления, дальнейший рассказ о смоленской иконе теряет всякий смысл.
Глава 1 ч.1 Подлинная история иконы “Богоматери Влахернской” Начнем наше историческое расследование с написанного в 1929г. «СКАЗАНИЕ о Влахернской иконе Богородицы из Успенского собора Московского Кремля» (текст сказания приводится в сокращенном виде, что обусловлено форматом данной статьи).
«В начале IV века злочестивые императоры pимские Диоклетиан и Максимиан воздвигли на христиан гонение, лютейшее всех, до тех пор бывших. Подверглись гонению христиане и в городе Никомидии».
Каткая справка: Никомидия (или Никомедия, Νικομήδεια, ныне Исмид, İzmit, также известен как Kocaeli), город в Малой Азии (ныне в Турции), в северо-восточном углу залива (sinus Aslacenus), образуемого Мраморным морем, в 100 км. восточнее Стамбула. Население 195699 жителей (данные 2000 г.).
Построение Никомидии относится к 264 г. до н.э.; свое имя город получил от царя Вифинского Никомеда I
Благодаря своему выгодному положению Никомидия достигла при вифинских царях цветущего состояния.
Плиний Младший в письмах к Траяну говорит о многих памятниках Никомидии, ходатайствует об устройстве здесь водопровода, об открытии канала между внутренним озером и Никомидийским заливом, о постройке храма Кибелы и сената. Никомидия была любимым местопребыванием римских полководцев и императоров, когда они совершали походы на Восток.
Страдая неоднократно от набегов варваров, от пожаров и землетрясений, Никомидия скоро оправлялась, благодаря щедрой помощи императоров, давших ей права римской колонии.
Возвышению города много способствовали Диоклетиан, избравший его своей резиденцией, и Константин Великий, живший здесь до перенесения столицы в Византию и построивший много христианских храмов и дворцов.
Турки в 1331 году, завоевали Никомидию, разрушив стены и истребив большую часть города. Нынешний Исмид расположен на четырех холмах, которые в древности окружены были стеной.».
«Не проходило дня без того, чтобы христиан не схватывали, не мучили и не предавали различным казням. Но вот наступил праздник Рождества Христова 303 года, и Новорожденному должна была быть принесена изобильная жертва. Все верные собрались в церковь.
Тогда слуги нечестивого Максимиана, пришедши к нему, донесли ему об этом и посоветовали воспользоваться этим случаем, чтобы сразу истребить многих неугодных ему людей.
Максимиан тотчас же приказал главным из своих телохранителей отправиться со множеством воинства, обложить христианскую церковь пенькою, древесными стружками и другими легко воспламеняющимися вещами, и тщательно охранять с обнаженным оружием все выходы из нее, чтобы ни один христианин не избегнул их рук.
Когда все это было исполнено, в церковь вошел глашатай, посланный царем, и, ставши посредине, громко возгласил:
— Мужи, собравшиеся здесь! Владыка вселенной Максимиан, пославший меня к вам, предлагает вам выбрать одно из двух: или, выйдя из церкви, вы немедленно принесете жертву богам и останетесь живы; жертвенник для этого уже приготовлен перед дверьми; или же, если не послушаетесь, погибнете здесь все вместе злою смертью: огонь уже готов, и церковь кругом обложена хворостом. Поэтому выбирайте скорее, что хотите.
Сказав это, он умолк. Тогда стоявший у алтаря архидиакон, сердце которого было возжено огнем Божественной благодати, сказал, обратившись к народу:
— О, возлюбленные и единомысленные братья! Неужели вы не ведаете, что сотворили в Вавилоне три отрока, непоколебимому мужеству в истинной вере и крепости которых мы несказанно удивлялись, когда несколько дней тому назад праздновали их память!
Как и сами они воспели песнь и всю созданную природу призывали к восхвалению Господа всех, как бы не посреди огня находясь, но гуляя среди нежных цветов! И мы не только величали их, но и желали стать соучастниками их венцов.
Уподобимся же и мы тем трем отрокам, так как и самое время нынешнее призывает нас к этому: ибо и царь Максимиан подобен Навуходоносору; хотя они оба и отличаются именами, но очень схожи между собой по своему мучительству и безбожию.
Не стыдно ли было бы нам, когда те, будучи отроками, и притом только в числе трех, и не имея еще ни одного примера подвига за истинную веру, так славно подвизались; мы же гораздо многочисленнее их и даже воистину как бы бесчисленны; многие из нас уже в преклонных летах, и мы имеем перед собою столь много примеров мужественных страданий за Христа; итак, не стыдно ли было бы нам, находясь в таком числе и возрасте, показать себя привязанными к кратковременной жизни, боязливыми и малодушными, и не воспользоваться нынешним временем, призывающим нас к подвигу, как бы великим преимуществом, не презреть временной жизни ради Бога, создавшего нас и предававшего на смерть душу Свою за нас, и не дать нашею смертью свидетельства нашей крепкой и непоколебимой веры?! Воистину, это был бы безмерный позор.
Я говорю это на тот случай, если бы за нашим страданием не последовало никакого воздаяния.
Но ничтожны страдания века сего по сравнению с положенным нам воздаянием за гробом: вечная и безболезненная жизнь назначена нам взамен здешней, бедственной и краткой, непроводящая слава за презрение славы скороувядающей, неотъемлемые богатства и никогда не прилагающееся в печаль веселие. Неужели же мы еще захотим здешней жизни! Не постараемся ли мы лучше, пользуясь благоприятным временем, достигнуть скорее той вечной жизни, умерши за Христа? Воззрите, о братья, на алтарь Господень и уразумейте, что истинный Господь наш и Бог принесен на нем ныне в жертву за нас.
Не положим ли и мы за Него наши души на этом святом месте? И не принесем ли мы Ему их во всесожжение, как бы некую жертву?
Так говорил святой архидиакон, и все возгорелись желанием умереть за Христа и единогласно воскликнули:
— Мы христиане, мы христиане, царь, и не почитаем твоих ложных богов!
Об этом было возвещено Максимиану, который повелел тогда сжечь церковь с всеми находившимися там христианами».
«Так перешло славное ополчение святых мучеников из Церкви воинствующей в Церковь торжествующую праздновать нескончаемый праздник радования.
«По прошествии пяти дней огонь еще продолжал поедать останки храма и курился дым; но от сожженных тел не только не было смрада, но дым был какой-то необычайный, благовонный; великое благоухание, исходившее от пожарища, разливалось по воздуху, и видно было золотистое сияние, какое бывает и по восходе солнца на востоке.
Между тем оставшиеся в живых никомидийские христиане собрали прах мучеников для погребения.
Часть этого праха они смешали с воскомастикой и из него слепили образ Божией Матери с Младенцем, получивший впоследствии наименование Влахернского».
В «Сказании» так было сообщено, что число жертв был в 20000 человек, что уже одно само по себе является явным преувеличением! Даже во времена Освенцима и Бухенвальда фашисты не могли за 1 день сжечь 20 000 узников! Да и не было в тогдашней Никозии такого размера христианского храма, чтобы там уместились 20000 человек!
Но что католическая, что православная церкви на это как говорится «закрыли глаза»» и продолжают поминать 20 000 ново мучеников!
Далее история с 303 г. прерывается и возобновляется уже с 622года со времен византийского царя Ираклия.
«5 апреля 622 года, на второй день Пасхи, после горячей всенародной молитвы в храме св. Софии, Ираклий обратился с такими словами к патриарху Сергию: «Оставляю сей город и сына моего на попечение Божие и Богоматери и в твои руки!»
Затем, взяв нерукотворный образ Спасителя и Влахернскую икону Богоматери , отправился в поход.
Четыре года воевал Ираклий в горной стране с могущественным Хозроем, полагаясь на волю Божию.
Так наступил решительный в истории Христианства 626 год.
От исхода войны зависела судьба Церкви, только что сбросившей с себя традиции античного мира и начавшей созидать новую христианскую культуру, столь необходимую для спасения тех многих детски слабых душ, которые не могут вкушать твердую пищу совершенного отречения от мира и чистого зрения Истины, а питаются лишь молоком того, что доступно их силам, молоком, разбавленным к тому же водой человеческого творчества. (….)
«Хозрой вступил в союз с каганом аваров, и последний, вероломно нарушив мирный договор с Ираклием, вторгся в Византию с громадным войском из нескольких сот тысяч воинов, среди которых было много славян, и пошел на Константинополь с суши и с моря.
Сам же Хозрой послал одно войско против Ираклия, чтобы не допустить его помочь столице, а другое на помощь аварам, 29 июня каган осадил Константинополь.
С утра до ночи посылал он на штурм все новые и новые толпы славян, которые своими телами постепенно наполняли глубокий ров перед крепостными стенами.
Видя неминуемое падение города, патриарх Сергий и патриций Вон, правившие государством в отсутствие Ираклия, предложили заплатить дань, но каган требовал выдачи всех сокровищ и сказал:
«Город и имущество ваше принадлежат мне, а вам нет спасения, разве обратитесь в рыб и уйдете морем, или в птиц и улетите на небо. Нет вам помощи ни от царя, ни от его войска, ни от Бога, в Которого вы веруете — завтра город будет мой».
В ночь на 4 августа авары назначили последний приступ с суши и с моря на самую слабую часть стен, примыкавших к Влахернам. Но эти слабые места крепостных сооружений защищала Сама Божия Матерь.
В ожидании нападения Вон приказал жечь костры в квартале Влахерн.
Славянский флот, приняв это за условный знак аваров, напал раньше времени, был разбит и останки его погибли от начавшейся бури.
Таким образом, план нападения разрушился сам собой, и нападающие, ничего не достигнув, понесли громадные потери. Продолжать осаду было невозможно из-за недостатка припасов в опустошенной стране, при надвигающейся зиме, и каган с позором должен был уйти в свою страну.
Так враги «силою и помощию Божией, и заступлением Пречистой Богоматери Девы были побеждены и с великим стыдом возвратились» (……)
Можно сказать, что это первое великое чудо приписываемого православной церковью данной иконе!
Но по этому вопросу есть другое хорошо аргументированное мнение.
8 Имп. Ираклий откупается от руссов (622 г.) В той же тифлисской рукописи мы находим: В 622 г. Ираклий за большую сумму денег уговорил скифов, которые суть русские, не тревожить империю, и потом отправился отомстить Хосрою. Через 4 года, однако, руссы в союзе с персами напали на Царьград.
Из этих беглых попутных сведений следует, что в первой четверти VII века руссы уже играли важную роль в политике Византии. Тифлисская рукопись обрывается как раз на моменте после нападения руссов. К сожалению, о первых веках нашей эры, т.е. об эпохе, о которой мы почти ничего не знаем, перевод грузинской рукописи не опубликован. Можно, однако, ожидать, что она содержит еще некоторые сведения о руссах. Когда советские ученые удосужатся обратить внимание на этот исключительно интересный источник, одному Всевышнему ведомо. Следует также отметить, что тифлисская рукопись написана в 1042 году, т.е. она на 70 лет старше нашей Повести временных лет, а поэтому ее данные особенно ценны, ибо они ближе к первоисточникам
9 Руссы нападают на Царьград (626 г.) В тифлисской рукописи мы находим: Хаган (из предыдущего изложения видно, что русский. - С.Л.) посадил своих воинов на лодки, которые выдолблены из цельных деревьев и которые на их варварском языке назывались моноксвило. Хаган причалил к Царьграду и осадил его с суши и моря. Воины его были мощны и весьма искусны. Их было столь много, что на одного царьградца приходилось 10 русских. Тараны и осадные машины стали действовать. Хаган требовал сдаться, оставить ложную веру во Христа. Однако угрозы его не подействовали, а только подняли дух горожан. У стен города произошла страшная свалка. Свобода Царьграда уже висела на волоске. Между тем патриарх Сергий (действительно был такой, с 610 и по 639 г. - С.Л.) послал хагану огромную сумму денег. Подарок был принят, но свобода обещана была лишь тому, кто в одежде нищего оставит город и уберется куда хочет. Но опять появилась помощь Влахернской Богородицы.
Ираклий прислал с востока 12 000 воинов, которые, будучи вспомоществуемы матерью Иисуса, не допустили город до падения. Хаган осаждал город с предшествующей субботы дня Благовещания (т.е., очевидно, с 24 марта 626 г. - С.Л.), делал ожесточенные приступы, бил стены города таранами, но напрасно: Влахернская Богородица оказалась непоколебимой; и воины ее сломили мужество хагана и его ратников. Наконец, русские, потеряв надежду взять город, сели в свои моноксвило и вернулись восвояси. Ираклий, который в это время оборонялся от персов на р. Фазисе, был обрадован уходом русских. В примечании на стр. 350 сказано, что этот день назначен праздником в память избавления от нашествия варваров. Итак, в тифлисской рукописи мы находим совершенно точное указание, что в нападении на Царьград в 626 г. главное участие принимали русские.
Рассказ о нападении чрезвычайно реалистичен и точен. И хотя в нем есть элементы церковной риторики, картина событий описана правдиво. Нападение было совершено с моря. Именно в ладьях было доставлено войско русских. А затем началась осада города с моря и суши. Количество войска было значительно, если оно намного превышало силы царьградского гарнизона.
Никаких чудес, в сущности, не произошло, повторяем. Случилось то, что должно было случиться: подмога в 12 000 человек, гарнизон да мощные стены города были настолько сильны, что сломили упорство русских. К тому же огромная сумма денег, полученная от патриарха Сергия, тоже, очевидно, сыграла свою роль (деньги были уже получены, а далее рисковать своей головой не очень-то улыбалось).
Любопытно, что о буре, разметавшей ладьи руссов, не сказано ни слова. Обычно это нападение приписывается аварскому кагану. Сути дела это не меняет, ибо мы знаем, что авары того времени господствовали над славянами»
Сергей Лесной. Откуда ты, Русь? Глава 6 (http://kirsoft.com.ru/freedom/KSNews_527.htm)
Но вернемся к истории иконы.
Так в почитании иконы и прошло ни мало, ни много аж 827лет, когда под стены Константинополя подступил новый враг.
«В 1453 году «судьбами Божиими взяли турки Царьград и разорили всю цареградскую красоту, тогда же разорили и ту многославную и прехвальную обитель, и бысть, увы, достойные слезы и воздыхание». После разорения, для большего позора христианам, турки отдали св. Влахернский храм цыганам.
Чудотворная заступница Византии, спасавшая ее не раз от нашествия врагов, теперь Сама ушла из мест, лишившихся Ее заступничества.
Некие христиане, желая спасти от уничтожения и поругания великую святыню, взяли ее в девичий монастырь во имя Христа Вседержителя (Пантократора).
Шестьдесят лет пробыла св. икона в Спасовом монастыре. Но «о горе, Христе Царю, кто исповесть судьбы Твоя: тот монастырь и церковь взяли (турки) и учинили мечетию, своим мольбищем, и слывет, то место Зегрек».
Когда стало известно, что храм будет превращен в мечеть, то христиане, не видя, как сохранить святыню в глубине нечестивой страны, положась на волю Самой Владычицы, «взяв ту преславную икону, поставили в церкви в глухом окне, перед нею поставили кадило серебряное и иные сосуды и заделали кирпичом и замазали известью, чтобы она невидима была, яко же во время (нашествия арабов в Эфесе) убрус Христов».
В церкви было четыре придела. Три из них турки обратили в свое мольбище, а четвертый отдали абызам для басурманского детского ученья. Целое столетие скрывалась чудотворная икона как от глаз басурман, так и от глаз христиан, недостойных ее видеть.
Только в начале XVII века «повелением Божиим объявилось сие многоценное сокровище». То есть 163года после ее перенесения с Константинополя об местонахождении иконы никто не знал, и естественно ее забыли и не почитали.
Но «В 1616 году один из учителей мечети велел для света пробить в стене окно. Слуга, делавший окно, нашел икону и, сняв с нее оклад, рассказал о находке своему приятелю, греку-портному, у которого много шил платья, и предложил ему купить у него икону.
Портной, слышавший о чудотворной Влахернской иконе Богоматери, узнал ее по надписи и купил у мусульманина.
30 лет пробыла икона в доме портного. За это время ему и его жене несколько раз являлась Пресвятая Богородица и указывала, чтобы они не держали у себя в доме Ее чудотворную икону, «а отпустили бы во благочестие, где царствует христианский благочестивый царь».
Портной рассказал о явлении и об иконе протосингелу Иерусалимского патриарха Гавриилу, крестившему у него детей, и тот в 1646 году купил у него ту чудотворную икону.
Приобретя св. икону, «сей преподобный священноинок, духовный господин Гавриил» обратился к константинопольскому патриарху Паисию и просил у него «свидетельную грамоту, чтобы понуждати благочестивых христиан к великому благоговению».
В полученной им грамоте, подписанной греческими митрополитами, вельможами и клириками, кратко сообщались обстоятельства находки, и писалось о самой св. иконе:
«(Мы) обрели и познали, что она есть, сделана от святых мощей и от иного многого благоуханного состава, понеже оная прехвальная икона, какоже есть от древнего писания, что есть, писан лик, яже творила многие чудеса в монастыре пречестном благоговейном в дому Влахерна во времена при царстве греческих царей и творила чудеса многослышанные во писании: егда царствовал царь Ираклий и патриарх Сергий, и тогда обступили град бесчисленные войска варварские люди по суху и по морю и Божиею милостью, и благодатью, и силою, и заступлением все разорилися и сокрушилися, и избавился град от великая погибели... и посылаем ее (т. е. грамоту) ко всем благочестивым и свидетельствуем о ней (т. е. иконе), что есть та Богородицына честная икона чудотворная Лахерньская, паче злата и сребра и драгоценного камения, и понуждаем всех благочестивых с благоговением почитать и облобызать для освящения душам и телом в славу и честь Бога».
За семь лет пребывания св. иконы у протосингела Гавриила «от нее было многое исцеление».
Патриархи Цареградский и Антиохийский просили продать ее им, но протосингел не мог с ней расстаться и не соглашался ее продать.
Наконец, боясь, что цареградский патриарх «впредь, если захочет, то и силою велит у него отнять», согласился на уговоры своего духовного сына, цареградского торгового грека Дмитрия Евстафиева, что «лучше ему послать ту икону в христианское государство, а ему, протосингелу, будет за то государева милость и жалование», и отправил ее с ним в Россию.
2 октября 1653 года св. икона прибыла в Москву.Только через год кончились все переговоры и протосингел получил за нее двести рублей.
17 октября 1654 года произошла торжественная встреча св. Влахернской иконы Богоматери вместе с честной главой св. Григория Богослова, прибывшей в Москву еще в сентябре 1652 года.
В этот день «Государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси и святейший Никон патриарх Московский и всея Руси встречал чудотворную икону Пресвятыя Богородицы и главу Григория Богослова на Лобном месте со кресты».
На другой день, 18 октября, по случаю прихода в Москву чудотворного образа во дворце было большое торжество.
«Праздновал Государь принесение чудотворной иконы Пресвятыя Богородицы.
И того дни ел у Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси святейший Никон патриарх Московский и всея Руси, а стол был по передней палате, а у стола велел Государь быть боярам и окольничим всем без мест».
Протосингел Гавриил, благодаря царя Алексея Михайловича за присланные ему 200 рублей, писал 10 декабря 1654 года о св. иконе: «Святая икона Влахернская, которая поставлена тебе, Государь, есть покровительница Константинополя.
Она будет теперь защитницею России и священной особы твоего величества, как она была некогда покровом Константинополя и его благочестивых царей и со времени патриарха Сергия.
Сию-то самую икону царь Ираклий имел при себе в походе против персов, как защитницу против врагов своих. О чудесных ее действиях свидетельствует история»
Св. икона была помещена в Успенском соборе и с тех пор снова приобрела подобающую ей честь и поклонение»
Пока прервемся и сделаем для себя несколько первоначальных выводов.
1.Святая икона «Влахернская» ведет свое происхождение с 303г. от Р.Х. и является результатом работы мастеров г.Никомедии. К этому времени Св.Лука уже как почти 200 лет пребывает согласно церковным канонам в ином лучшем из Миров…
2.Является ли св.Лука автором любой другой иконы Божией Матери?
Однозначно Нет! По этому поводу автор мог изъяснятся долго, но чтобы избавить читателя от ненужных потерь драгоценного интернет - трафика, в подтверждение своего довода хочу сослаться на редкую и очень интереснейшую, сознательно замалчиваемую нынешней РПЦ научную работу по эму вопросу, найденную мною.
Это должен знать каждый втой или иной мере интересующийся кА историей вообще так и историей православной церкви в частности.
Источник: Журнал “Баптист”, № 3, 1909 автор Д. МАЗАЕВ «БЫЛ ЛИ ЕВАНГЕЛИСТ ЛУКА ХУДОЖНИКОМ?
«Существует общеизвестное предание, в равной мере разделяемое православными и католиками, которое возводит древность изображения Богоматери ко времени ее жизни и связывает их начало с именем евангелиста Луки.
Насколько это предание достоверно — конечно, вопрос, так как оно с самых древнейших времен оспаривалось и продолжает оспариваться, но будь его достоверность доказана, то оно положило бы конец всем спорам и заградило бы уста всех иконоборцев, ибо оно решало бы вопрос об иконопочитании исторически и давало бы людям не измышления фантазий, а до портретности точное изображение чтимого лица, ибо, как известно, неграмотные и невежественные иконописцы позволяли изображать “от своего замышления” Бога Отца, предвечное рождение Иисуса Христа, благовещение и пр., “в нелепых и неприличных, — как говорит Собор, — видениях”, приписывая Богу сложение перстов и “ина многая безместная”, чем оказывали плохую услугу защитникам иконопочитания и навлекали на себя справедливое осуждение, как отдельных святых, так и целых соборов.
1. Так, наш русский Московский Собор 1666—1667 годов, заметив многие неправильности иконопочитания и осуждая их, говорит:
“Господа Саваофа (сиречь Отца) брадою седа и единороднаго Сына во чреве Его писати на иконах и голубь между ими зело нелепо и неприлично есть, зане кто виде Отца по божеству? Отец бо не имать плоти и Сын не во плоти родися от Отца прежде веков, аще Давид пророк глаголет: “из чрева прежде денницы родих тя”, обаче то рождение не плотское, но неизреченно и непостижимо есть. Глаголет бо и Сам Христос во святом Евангелии: “никто же весть Отца, токмо Сын”.
И Исайя пророк во главе 40 глаголет: “Кому уподобисте Господа? и коему подобию уподобите Его? Егда бо образ сотвори древодел, или златарь слияв злато и позлати и, или подобием сотвори его”. Подобне и святой Павел апостол в Деянии глаголет во главе 17-й зачало 40-е: “род убо суще Божий, не должны есмы напщевати, подобно быти божеству злату, или серебру, и смышлению человека”
(в русском переводе это место читается так: “Итак, мы. будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого”, Деян. 17:29). Глаголет бо и Иоанн Дамаскинский: “к сим же невидимого и безтелеснаго и неописаннаго и необразнаго Бога кто может сотворити подражание? Пребезумия убо крайняго и нечестия образовати божество”. Подобне же возбраняет о сем и святый Григорий Двоеслов: “сего ради Саваофа, иже есть Божество, и тое прежде вечное роэжение Единородного Сына от Отца, — умом точию подобает нам разумети, а писати в образах отнюдь не подобает и невозможно”.
2. “И Святый Дух, — продолжает Собор, — не есть существом голубь, но существом Бог есть, а Бога никто же виде, якоже Иоанн Богослов и евангелист свидетельствует. Обаче при Иордане при святом крещении Христове явися Святый Дух в виде голубине, и того ради на том месте точию подобает и писати Святаго Духа в виде голубином, а на ином месте имущий разум не изобразуют Святаго Духа в голубином виде”.
3. “Еще же пишут во иконах святому благовещению тоже Саваофа, иже от уст дышет и то дыхание идет во чрево Пресвятыя Богородицы. И кто то виде? или кое святое писание о сем свидетельствует? и откуда сие взяша? Явственно есть яко, таков обычай, и на подобная от некоторых суемудрых или паче рещи буемудрых и безумных приятся и обыче. Сего ради повелеваем, отныне то суемудрие и безместное писание да престанет”. (Деян. Собора 1667 г., лист 22—24.)
4. Принимая во внимание все перечисленное, нельзя удивляться, что в древности в русской православной церкви существовало изображение святого Христофора с песьей головой. Святой Христофор, как говорят, был очень некрасивой наружности, почему писатель его жития, говоря о его внешности, употребил выражение “зверообразен быша”, а иконописец пошел еще дальше и приставил ему песью голову.
5. Мы должны радоваться, что благодаря иконоборческим спорам, соборному осуждению и распространению духовного просвещения все эти изображения “в нелепых и неприличных видениях” отошли в область преданий...
6. Но обратимся к нашему предмету. Зная о существовании предания о художнической деятельности евангелиста Луки, я удивлялся, что защитники иконопочитания всегда, подолгу останавливаясь в своих доказательствах на украшениях Иерусалимского Храма с его чеканными или литыми херувимами, львами и волами, совсем не обращаются к преданию об евангелисте Луке.
По моему убеждению, свидетельство этого предания должно бы полагаться во главу угла, приводиться прежде всех других доказательств, так как оно одновременно доказывало бы существование иконопочитания еще в Апостольской церкви и давало бы, как я уже сказал о самом изображении, не плод фантазии “от своего замышления”, а действительное изображение, писанное с натуры. Конечно, все эти замалчивания я истолковывал не в пользу иконопочитателей и иконопочитания, а наоборот, ибо это меня убеждало, что доказательства в пользу художнической деятельности евангелиста Луки настолько слабы, что даже сами защитники не верят в возможность убедить с их помощью, кроме себя самих, никого другого.
Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока я совершенно случайно не напал на статью некоего Александра Голубцова “О древнейших изображениях Божией Матери”, помещенную им в “Богословском Вестнике” за 1897 год.
Статья эта своим беспристрастным разбором свидетельств истории “за” и “против” произвела на меня самое приятное впечатление: я увидел в ней человека не усиливающегося во что бы то ни стало защищать свою точку зрения, а старающегося беспристрастным исследованием выяснить суть дела. Чтение этой статьи пролило на занимавший меня вопрос очень много света и дало мне возможность уяснить его и составить свои заключения.
Прежде всего я должен сказать, что автор статьи твердо верит в истинность данного предания, удачно опровергает неудачные возражения против оного и добросовестно открывает все те затруднения, которые он встречает в этом вопросе сам. Он говорит:
“Первый, у кого находится указание на икону Богородицы кисти последнего (то есть евангелиста Луки), есть Феодор Чтец, историк времен Юстина и Юстиниана, сохранившийся в отрывках в некоторых древних рукописях, всего больше в церковной истории Никифора Каллиста.
Он передает, что императрица Евдокия, вдова Феодосия Младшего, отправившись на поклонение в Палестину, прислала из Иерусалима в Константинополь сестре своей Пульхерии, жене императора Маркиана, образ Богоматери, писанный евангелистом Лукою. Говоря о событии кратко, без всяких пояснений и оговорок, историк как бы дает тем самым понять, что он имеет в виду факт непререкаемый и всем известный. Однако же после Феодора Чтеца мы больше двух столетий не находим в письменных памятниках его подтверждения.
Зато от VIII века имеется несколько почти сходных между собою известий о занимающей нас иконе.
Св. Андрей Критский, скончавшийся мученически в 761 году, древним преданием доказывая употребление св. икон, между прочим ссылается на всеобщее свидетельство о том, что ап. Лука “собственноручно изобразил как самого воплотившегося Христа, так и Его непорочную Матерь” и что эти изображения, пользующиеся известностью в Риме, находятся в Иерусалиме. Неизвестный автор “Слова об иконах к Константину Копрониму”, пользуясь фактом написания св. Лукою изображения Богоматери в тех же апологетических целях, замечает об иконе, что она послана была евангелистом к некоему Феофилу.
В известном житии Стефана Новаго, пострадавшего за св. иконы в 757 году, рассказывается, что Константинопольский архиепископ Герман, увещевая Льва Исавра отказаться от мысли о преследовании иконопочитания, в подтверждение древности священных изображений, кроме статуи Спасителя, воздвигнутой кровоточивою женою и Эдесского Убруса, указывал также на образ Девы Богородицы, написанный евангелистом Лукою и потом отправленный куда-то из Иерусалима.
В “Послании к императору Феофилу о св. иконах”, относимом учеными к 845—846 году и приписываемом трем восточным патриархам, передается, что боговдохновенный Лука еще при жизни пресвятой Богородицы, в то время как Она обитала на Сионе, живописными составами начертил на доске Ее честный образ для последующих поколений и из уст самой Девы Марии услышал обещание, что благодать Ее пребудет с его иконою.
Симон Метафраст, большой любитель риторики, составивший 132 жизнеописания святых, в начале Х века передает интересующее нас сказание уже в несколько распространенной редакции: “Всего отраднее то, — пишет он, — что евангелист Лука человеческий вид Христа моего и образ Той, Которая родила Его и дала Ему человеческое естество, первый изобразив воском и красками, передал, чтобы чтили их даже до сего времени, почитая недостаточным, если он не будет созерцать в изображениях и образах черты их лиц, что служит знаком его горячей любви. И это он сделал не для себя только, но и для всех верных любящих Христа”.
В знаменитом менологии императора Василия Болгаробойца (976—1025) кратко и ясно сказано, что евангелист Лука, родом Антиохиец, был по занятиям врач и живописец.
Феофан Керамевс, архиепископ Тавроменийский (1130—1150), в беседе на неделю Православия раскрывая на примерах ту мысль, что почитание икон искони и свыше установлено, прибавляет в заключении: “и Лука, красноречивый евангелист, воском и красками написал икону Богоматери, держащую Господа на святых своих руках, которая доныне сохраняется в некоем городе”, то есть в Константинополе.
Сравнительно более полные сведения по данному вопросу мы находим в первый раз в церковной истории Никифора Каллиста.
Отметивши, согласно с Васильевым менологием, что св. Лука был врачом и вместе весьма сведущим живописцем, последний пишет: “Передают, что он первый изобразил живописью образ Христа и боголепно Родившей Его, еще же и верховный апостол, и что от него это высокое и почтенное искусство распространилось потом по всей вселенной”.
Не сообщая более никаких сведений об изображениях Спасителя и апостолов Петра и Павла кисти св. Луки, Никифор Каллист не оставляет нас в неведении на счет его икон Богоматери и дважды, хотя по одному и тому же поводу, упоминает об ее последующей судьбе.
Рассказывая о делах религиозного усердия императрицы Пульхерии, перечисляя храмы в честь Божией Матери, ею построенные, он говорит: “Второй храм Одигитриевский, где она поставила присланную из Антиохии икону Матери Слова, которую собственноручно при жизни Ее написал божественный апостол Лука. Она видела сей образ и сообщила благодать своему изображению. Икона эта сначала в месте, называемом Трибунал, творила чудеса, которые и до сих пор совершаются. Пульхерия установила, чтобы в этом храме в третий день седьмицы совершалось бдение и молитвословие, что и до ныне наблюдается.
Не приводя здесь довольно многочисленных и разнообразных известий о чудотворной Одигитриевской иконе Богоматери из византийских и средневековых западных писателей, заметим только, что святыня эта, по согласному свидетельству всех их, пользовалась благоговейным почитанием всех византийцев, имела весьма важное значение в их политической истории и была хорошо известна по слухам и копиям с нее западным христианам. Предание о написании этой иконы самим евангелистом Лукою было общераспространено между византийцами, не возбуждало в них какого-либо недоверия к себе и, конечно, только в качестве несомненного факта религиозной жизни могло войти в греческий иконописный подлинник.
Позднейший составитель последнего, находившийся под сильным влиянием этого предания, давая наставление живописцам об изображении внешнего вида апостолов и евангелистов, о св. Луке кратко говорит: “Евангелист Лука не старый, кудрявый, с малою бородой, изображает икону Богородицы”. И действительно, на некоторых древних иконах и в миниатюрах рукописей мы видим его с иконописными принадлежностями, пишущим икону Богоматери или уже представляющим Ей свой оконченный труд.
Чаще всего такого рода иллюстрации можно встретить в русских рукописях подле известных уже нам: “Повести о иконном изображении, како и когда зачася” и “Сказания о написании иконы Богоматери Одигитрии”, именно против следующих слов текста, не лишенных в настоящем случае интереса: “По воскресении и восшествии еже на небеса Господа нашего Иисуса Христа и по излитии Святого Духа, минувшим пятидесяти летом, славный апостол и евангелист Лука, ему же похвала в благовестии Христове, написа еже о Христе евангелие о рождьшей Того Приснодевей Марии, также и Деяния святых апостолов в книжицы.
И паки той первый божественного изображения, еже живописати, самоблагоумне извык, написа на дсце начертание Пречистыя самыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, изящне видение Тоя изуподобив опасно... И приносит к первообразней госпоже и всех Царице. Она же, очи свои возложивши на ту икону и... возрадовавшися убо, глаголет к тому благоговейне вкупе же и со властию: “благодать Моя с тобою да будет”.
Принадлежности художнического звания стали как бы отличительным иконографическим признаком евангелиста Луки, а сам он с давнего времени считался в христианском мире покровителем иконописцев, под защитою которого в набожную средневековую эпоху возникали и существовали на Западе целые общества художников”.
Вот это всё, что мог привести в защиту предания православный писатель, и что может привести всякий другой защитник иконописного искусства Луки, так что всё вышесказанное здесь является основой и фундаментом данного предания, от прочности которого зависит всё.
Защищая это предание, Голубцов считается и с возражениями и — надо отдать ему должное, — опровергает их очень умело. Так, он говорит:
“Предание, имеющее за себя длинный ряд в существенном не разногласящих свидетелей, не должно бы вызывать сомнения относительно своей подлинности, а между тем многие из ученых, касавшихся рассматриваемого предания, не верили в его достоверность.
Некоторые, впрочем весьма немногие из археологов, пытались даже объяснить происхождение этой, как они выражаются, легенды и подорвать силу говорящих в пользу ее свидетельств. Сказание о написании евангелистом Лукой иконы Богоматери, говорят они, не имеет под собою твердой опоры и есть не более как недоразумение, основанное на смешении двух совершенно различных имен. Мадонны, известные с именем Луки, на самом деле суть будто бы произведения флорентийского живописца XI века по имени Luca Santo.
Написанные последним, они приписаны были потом евангелисту по забвению, вследствие тождества имени и под влиянием вполне понятного стремления связывать происхождение той или другой уважаемой святыни с именами более замечательных и известных церковных деятелей. Может быть такое объяснение и справедливо по отношению к некоторым из тех многочисленных Мадонн, которые выдаются за иконы евангелиста Луки в Италии и других местах Западной Европы, но в отношении к занимающему нас преданию оно есть, правда, остроумная, но произвольная и ничего не объясняющая догадка.
Свидетельства о написании евангелистом Лукою иконы Божьей Матери на несколько столетий предупреждают собою флорентийского живописца, давая тем самым знать, что предание не при нем и не после него возникло, как бы следовало по рассматриваемой гипотезе, и существовало задолго до Luca Santo. Подобною же несостоятельностью отличается и большая часть возражений, которые придуманы и направлены отрицательной критикой против оснований, приводимых противоположною стороною в защиту подлинности предания об евангелисте Луке как иконописце”.
Не говоря пока ничего от себя и предоставляя по-прежнему говорить г-ну Голубцову, я привожу и то, что он мог от себя сказать против данного предания. Он говорит:
Первоначальная судьба изображений Божьей Матери весьма слабо освещена в памятниках древней христианской письменности, несравненно меньше, чем художественная история образа Христова, и потому может быть прослежена на основании весьма небольшого числа литературных данных. Из трех первых веков христианства совсем не дошло до нас указаний, относящихся к иконографии Богоматери, а свидетельства IV—V веков и некоторые априорные соображения говорят, по-видимому, даже против существования в то время подлинных Ее изображений или признанных таковыми.
“Мы не знаем лица Девы Марии, — писал блаженный Августин, — от которой безмужно и нетленно, чудесным образом родился Христос... Верим, что Господь Иисус Христос родился от Девы, имя которой Мария... Но такое ли лицо было у Марии, какое представляется в уме, когда мы говорим или вспоминаем об этом, мы совсем не знаем и не убеждены. Можно сказать, сохраняя веру, может быть Она имела такое лицо, может быть не такое”.
Мы не думаем, чтобы эти слова не имели никакого отношения к изображениям Божьей Матери и означало только то, что бл. Августин от себя и от лица своих современников хотел сказать: “Ни я, ни они не видали Богородицы, а потому и не знаем какова Она была лицом”. Если бы в церкви Иппонийской в то время, когда жил и управлял ею бл. Августин (ум. 430), существовали и были общеизвестны подлинные, верные до портретности изображения Богоматери, и церковь как таким придавала бы им веру, тогда бл. Августин не мог бы так решительно говорить о незнании им и его современниками лица Божьей Матери.
Недостаточное знакомство первых прозелитов христианства с изобразительным искусством, уединение и замкнутость восточных женщин, появлявшихся не иначе как с покрывалом на лице, и наконец, особенная, необычная скромность Пресвятой Девы, избегавшей всякой показности: “Она слагает глаголы в сердце своем” (Лк. 2:19, 51), по-видимому также могут служить косвенным доказательством против появления портретных изображений Богоматери у первенствующих христиан”.
Не ограничиваясь высказанными соображениями общего свойства, честный и беспристрастный исследователь разбирает приведенные им свидетельства и высказывает личные затруднения в принятии на веру справедливости рассматриваемого предания. Опровергая мнение о написании иконы Богоматери флорентийским живописцем Luca Santo, он, между прочим, пишет:
“Не видим надобности приводить здесь всех этих возражений, частью опровергнутых новейшими открытиями в области древнехристианской катакомбной живописи, частью уже разобранных в отечественной археологической литературе, но нельзя пройти совершенным молчанием двух-трех серьезных недоумений, которые может возбудить и действительно возбуждало в душе беспристрастного исследователя данное предание.
Императрицы Евдокия и Пульхерия, которых называет Феодор Чтец, сообщая впервые об иконе Богоматери евангелиста Лука, — это две замечательные женские личности в культурной истории Византии пятого столетия. Первая — дочь философа, славилась своею любознательностью, классическим образованием и посвящала свои досуги на литературные труды, занимаясь комментариями на книгу Бытие и описывая в стихах подвиги мучеников; последняя отличалась набожностью, любовью к храмоздательству, и ее имя связано с несколькими монастырями, построенными в Константинополе и его окрестностях.
Церковный историк Созомен несколько глав своей четвертой книги посвящает похвале добродетелям Пульхерии и ее сестры, доброму учению, которое она внушала своему брату императору; ее стойкости в православии, препятствовавшей развитию новых, народившихся в V веке ересей; религиозной женской общине, учрежденной сестрами и подробно рассказывает об обретении мощей мучеников. Другой историк церкви, Сократ, в предпоследней главе своей истории упоминает о паломничестве императрицы Евдокии в Иерусалиме в 438 году и о тех многочисленных вкладах, которые сделала она в разные церкви на Востоке. Но замечательно, что ни тот, ни другой историк совсем не говорят о драгоценной посылке, отправленной императрицей из Иерусалима в Константинополь своей венценосной сестре. (Курсив везде мой. — Д. М.).
Еще более примечательным и мало понятным представляется в данном случае молчание VII-го Вселенского Собора, который в своих свидетельствах об иконопочитании ни одним словом не упомянул об этом весьма важном обстоятельстве. Видно, что Собор, весьма тщательно исследовавший и разыскивавший древние известия об иконах, в подтверждение православного учения, дважды в своих деяниях сославшийся на историю Феодора Чтеца, или считал свидетельство последнего об иконе Богоматери евангелиста Луки слабым, или вовсе не знал его.
Иначе икона, всеми чтимая, находящаяся в одном из известнейших константинопольских монастырей, собиравшая около себя толпы богомольцев, должна была бы послужить сильным доводом за иконопочитание. Молчание отцов Собора об этой иконе даст основание сомневаться, чтобы в Константинополе в то время была икона, известная с именем евангелиста Луки, а потому для достоверности упоминания о ней Феодора Чтеца не достает твердой почвы. Свидетельства об этой иконе появляются, и то независимо от Феодора Чтеца, в эпоху иконоборчества и у писателей менее компетентных, например, в анонимных посланиях об иконах в житии Стефана Новаго и других сочинениях.
Кроме этих хронологических, так сказать, затруднений, связанных с историей сказания об иконе Богоматери, писанной евангелистом Лукою, достоверность рассматриваемого предания заподозревается еще на основании некоторых исторических соображений. Художническая деятельность евангелиста Луки есть не более, говорят, как предположение, лишенное твердых оснований.
Апостол Лука, как известно, был врач по своим занятиям и нигде — ни в Священном Писании, ни у писателей Церкви первых веков — не находится даже и намека на то, чтобы он был живописцем, или написал бы образ Пресвятой Девы.
Притом же преданием он признается одним из семидесяти апостолов и, стало быть, евреем по происхождению. Но известно, что живопись, вместе с другими изобразительными искусствами, не знакома была иудеям в силу заповеди не делать подобия, елика на небеси и на земли.
Допустив, согласно с некоторыми древними учителями Церкви (Тертуллианом, Иеронимом, Августином) и новейшими исследователями Священного Писания, что евангелист Лука был родом из язычников, легко будет выйти из только что указанного затруднения и в значительной степени ослабить силу связанного с ним возражения. Гораздо труднее разрешить недоумения, вызываемые молчанием историков и отцов Никейского Собора о присланной с Востока драгоценной святыне”.
Таковы в общем недоумения автора исследования подлинности рассматриваемого предания. Недоумения эти, конечно, не уменьшаются, если принять во внимание, что икона, приписываемая евангелисту Луке, была одна, а между тем таковыми считаются в Греции: Влахернская, Милостивая на острове Кипре и Кикская; в России: Владимирская, Смоленская и Тихвинская; в Риме евангелисту Луке приписываются иконы в церквях: Марии Великой, свв. Доминика и Сикста; в Польше — Ченстоховская, а также и то, что из свидетельств Феодора Чтеца видно, что икона, писанная евангелистом Лукою около половины V века, была перенесена из Иерусалима в Константинополь и затем находилась в Одигитриевском монастыре.
В XII веке, по словам Феофана Керамевса, она продолжала сохраняться в Константинополе, а между тем задолго до этого времени у нас на Руси уже известны были иконы Богоматери евангелиста Луки, принесенные в XI—XII столетиях из Царьграда, а в католических странах (например в Риме) и ранее того показывались иконы, приписывавшиеся тому же самому евангелисту (см. Голубцов, с. 47).
Теперь, после всего того, что мог сказать по занимающему нас вопросу исследователь оного, наступает моя очередь и я должен сказать мое слово.
Имея под руками свидетельство православного священника о. Иоанна Орфанитского против приписываемой евангелисту Луке иконы Тихвинской Божией Матери, который печатно заявляет, что “принадлежность сей иконы св. евангелисту Луке более чем сомнительна” и доказывает это свое мнение тем, что во-первых, неизвестно кто был писателем сей иконы; по более древнему сказанию она была написана св. Германом, патриархом Цареградским, и из Царьграда “пришла в Тихвин по воздуху” (Чет. Мин. 26 июня). “Да достаточно, — говорит он, — посмотреть только на самый размер иконы, чтобы видеть, что она написана для храма, а не для дома: для дома икон столь больших размеров не пишут и не писали; а во дни св. евангелиста Луки храмов еще не было” (“Друг Истины”, 1899 г., № 44, с. 858—859).
Но я не считаю этого факта особо важным и не опираюсь на него.
Мало того, если бы я имел такие же отзывы и относительно всех приписываемых евангелисту Луке икон в России и заграницей, я не стал бы дословно приводить их и ограничился бы лишь одними ссылками, так как я в данном случае не нахожу даже нужным касаться всех этих икон или хоть какой-нибудь из них и имею говорить лишь относительно содержания той иконы, которая некогда приписывалась св. Луке, не зависимо от ее размеров и не зависимо от того — существует ли она в данное время или не существует.
Я кратко и решительно заявляю, что икона, которая приписывается евангелисту Луке, ему не принадлежит и принадлежать не может, и вот почему.
1. Приведенное мною выше “Сказание о написании иконы Богоматери Одигитрии” говорит нам, что евангелист Лука “написа на дсце начертание пречистыя самыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии” и что он сделал это “минувшим пятинадесятым летом” по излитии Святого Духа, то есть через 15 лет после вознесения Иисуса Христа.
Мы знаем, что Иисус Христос, начиная Свое служение, был лет тридцати (Лк. 3:23), не трудно также установить, что Он совершал Свое служение три с половиною года, и если сюда же приложить те 15 лет, которые прошли от вознесения Христа до того времени, когда евангелист Лука написал свою икону, то получится около 49 лет.
Причем не надо упускать из вида, что счисление лет нами произведено от рождения Иисуса Христа, а икона была написана не с Христа, а с Его матери, которая в момент рождения Иисуса была в возрасте по меньшей мере от 19 до 20 лет, так что, сложив все эти цифры вместе, мы узнаем, что Богоматерь во время написания ее иконы имела от роду около 70 лет и была, следовательно, довольно пожилою.
Обращаясь же к иконе, мы видим ее там совершенно молодою, в возрасте не более 20 лет, чего при писании иконы с натуры и притом человеком, который для сего “самоблагоумне извык”, быть никоим образом не могло.
2. На рассматриваемой нами иконе, по свидетельству Феофана Керамевса (которое приведено выше), Богоматерь была изображена “держащею Господа на святых своих руках”, так что отсюда невольно возникает вопрос: как мог евангелист Лука, писавший, как передают, с натуры, поместить Иисуса Христа в виде младенца на руках Его матери почти через 50 лет после Его рождения и через 15 после Его вознесения на Небо, когда Он, по несомненному и совокупному свидетельству других евангелистов, апостолов и того же самого Луки, сидел уже одесную престола величия на высоте (Лк. 24:50, 52, Деян. 1:1, 9, 9)? — Лука этого сделать не мог.
3. На приписываемой евангелисту Луке иконе Богородицы Младенец Иисус изображен со сложенными (неизвестно — для крестного знамения или для благословения) перстами правой руки, вследствие чего эта икона считается, как известно, серьезным фактическим доказательством в спорах старообрядцев с православными.
Это обстоятельство в сильнейшей степени убеждает нас, что эта икона евангелисту Луке не принадлежит и приписываема ему никоим образом быть не может.
Евангелист Лука описывает рождение Иисуса Христа и все события, предшествовавшие ему и последующие за ним — благовещение, принесение во Храм для обрезания и пр., сравнительно с другими евангелистами, более пространно и подробно, и однако нигде: ни при рождении Христа, ни в Его служении, ни при вознесении Его на небо, не упоминается ни прямо, ни косвенно о сложении перстов, а напротив, свидетельствует, что Христос, прощаясь с учениками и возносясь на небо, благословил их, “подняв Свои руки” (Лк. 24:50). Каковое благословение не было каким-то новым, православным, а было древним, израильским (Лев. 9:22).
Что это благословение было так, а не иначе, то в этом сходятся беспристрастные исследователи Священного Писания всех церквей и исключение составляют лишь те немногие ремесленники религии, которым признание истинного положения дел в известном смысле не выгодно.
Известный и уважаемый святитель русской православной церкви св. Дмитрий Ростовский в своей книге “Розыск”, между прочим, пишет, что “Христос рукою никогда не крестился, и никому о сем заповеди не давал ни лично, ни через апостолов, и что Христос не слагал персты, и при вознесении благословил учеников целыми дланями. Слагать же персты вошло в обычай людям; обычай этот добр, обаче не догмат веры” (Часть II, лист 258, 259).
Таково мое мнение и таковы мои основания, и я не могу не сожалеть, что это предание и эта икона не были предметом суждений того русского Собора, выдержки из деяний которого я приводил в начале моего настоящего труда. Мне очень нравится его серьезное отношение к делу и его решительный тон. Он, если где видел что несоответствующее истине, то обязательно ставил вопросы: “Кто то виде?”, “Кое святое писание о сем свидетельствует?” и “Откуду сие взяша?”, и если не получал удовлетворительного ответа, то приписывал это суемудрию или буемудрию и решительно заявлял: “Ложно пишут иконописцы святых чудотворцев Петра, Алексия и Иону в белых клобуках, зане они клобуки белые не носиша, и ниже бысть еще в российских странах сей обычай” (Деян. соб. 1667, лист 24).
Оставляя в стороне икону, я считаю необходимым сказать в заключении несколько слов о самом предании, на которое я смотрю как на препроводительный документ, при котором препровождалась рассматриваемая нами и приписываемая евангелисту Луке икона.
Приводимые автором статьи и приведенные мною “Послание к императору Феофилу о святых иконах” и “Сказание о написании иконы Богородицы Одигитрии” согласно свидетельствуют, что когда Лука принес к “Первообразней и всех Царице” написанную им икону, то из уст ее услышал обещание, что “благодать ее пребудет с его иконою”.
Читая Священное Писание, я встречаю многочисленные свидетельства о благодати Божьей (Тит. 2:11), о благодати Иисуса Христа (2 Кор. 8:9) и о благодати Святого Духа (Евр. 10:29), но не находил ни одного свидетельства ни прямого, ни даже косвенного о “благодати Пресвятой Богородицы”.
Если Архангел Гавриил и назвал ее в своем приветствии “благодатною” (Лк. 1:28), то отнюдь не потому, что она имела собственную благодать и была благодатной сама по себе, а только потому, как он говорит ниже, что она “обрела благодать у Бога” (Лк. 1:30).
А потому я допускаю, что она могла говорить только так, как говорил апостол Павел: “Благодать Божия, которая со мною” (1 Кор. 15:10), но не могу допустить, чтобы благословенная между женами и истинно “благодатная” матерь моего Господа могла говорить о “своей” благодати. Это первое.
А во-вторых, в том и в другом из приводимых документов Мария называется “Приснодевой”, “Владычицей” и даже “всех Царицей”, как ее не называет никто из евангелистов и апостолов. Евангелисты одинаково называют ее Марией или “Матерью Иисуса”, как до рождения ею Иисуса Христа (Мф. 1:18, Лк. 1:27, 34), так и по рождении Его (Лк. 2:16, 19, Ин. 2:1, 3). Так же она названа стоящею при кресте уже в конце земной жизни Господа Иисуса (Ин. 19:25) и так, а не иначе, называет ее Лука уже после вознесения Иисуса Христа на небо (Деян. 1:14).
Таким образом, исследование препроводительного документа открывает его противоречия со свидетельствами Священного Писания и показывает всю его несостоятельность, и тем, как нельзя лучше объясняет причину молчания VII-го Вселенского Собора, который очевидно (как вполне основательно заключает г-н Голубцов) “вовсе не знал его”.»
( конец ч.1)