А Сашки Левеншуса больше нет,
Чернявого, носатого братишки.
На облаках души веселой след
И вот – в моей рождающейся книжке.
Жил на Красноармейской. Далеко
От нашенской школенки на Нагорной.
Сын слесаря. Но сердцем высоко
Взмывал над той действительностью вздорной,
Где априори социум решал,
В какую нас запихивать ячейку...
А преданнейший Сашка возвышал,
Чего бы ни касался, все... На шейку
Сидящей впереди глядел в упор
Соклассницы – и заявлял с восторгом:
Влюблен, мол, в Тоню – и напрасен спор...
Умел дружить... Внимательным и зорким
Был в дружбе... Чутким сердцем распознал
Мой интерес, еще неявный, к рифме:
-- Пиши стихотворенье! – приказал,
К галере творчества приговорив, -- мне.
И вот – остались первых две строки –
Такие неуклюжие, смешные,
Из-под моей поплывшие руки,
Не обо мне. Да вот они, родные:
Здравствуй, Тоня, дорогуша!
Я влюблен в тебя по уши...
С тех пор уже я тысячи страниц
Сложил, от личных болей отрешившись,
Во славу Черновцов (и Черновиц),
В друзей незримо перевоплотившись.
А первые две строчки – за него,
За Сашку Левеншуса – и про Тоню.
Две строчки помню, больше ничего.
Сижу сейчвс, прикрыв глаза ладонью.
То этот, то другой летит стоп-кадр.
Вот он на сцене в бессловесной рольке –
Похаживал в любительский театр...
В калейдоскопе сдвинутся осколки –
Три брата вспоминаются его,
Три Левеншусика на Театралке,
Чернявых и носатых... Отчего
Воспоминанья куцы так и жалки?
Сашок женился первым – и, увы, --
Не на сокласснице – малютке Тоне.
На ком – не знаю. Кто-то до Москвы
Добросил весть мне... А сейчас на фоне
Всех новостей печальная пришла...
А я вот не успел согреть стихами
Его судьбу. Какой она была?
Легли дороги и лета меж нами.
Из класса первым он от нас ушел...
Пусть радуется там, в духовном мире:
Мы помним. Был он прост и не был зол.
И наша память в неземном эфире
Летит к нему, хранящая любовь...
Прости ему, Господь, грехи земные.
Пусть, по молитве нашей, вновь и вновь
Он примет школьной дружбы позывные...
