Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"Шторм"
© Гуппи

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 343
Авторов: 0
Гостей: 343
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/


*    *    *

Здравствуйте, друзья! Я  жду от вас привета.
Вот мои стихи, а вот моя рука…
Может по душе вам будет та иль эта
Хоть одна моя заветная строка…


Поэты

По Новосибирской вдоль Сaнкт-Петербурга...
За узкоколейкой – в рощице просвет...
-- Господа, сходитесь! – И ударил гулко
Выстрел невозвратный – и упал поэт...

Возле тихой рощи катится троллейбус.
Искрами контактов вспыхивает мгла...
Может потому Россия все болеет,
Что она Поэта не уберегла.

Клен осиротелый - поминальной свечкой,
А сентябрьский дождик - по Поэту плач...
В этой тихой роще, здесь, за Черной речкой
Мать-Россию в сердце поразил палач.

В веке-людоеде -- новые потери...
Звонкий, как свирель, отплакал. отжурчал
В мрачном "Англетере" -- чудо-"подмастерье"...
Как всегда, народ безмолствовал, молчал.

Не сыскать Пророка, не узнать Мессию
В темном царстве зла - отечестве его...
Научи, Господь, несчастную Россию
Впредь любить живым Поэта своего.

Облака над рощей вдаль плывут небыстро,
А кудрявый парень не стыдится слез.
И уходит Бродский по Новосибирской,
Думал, что вернется, но не довелось...

*   *   *

Не бывает богатых поэтов –
Да когда им и как богатеть
В круговерти высоких сюжетов?
Им бы главное в жизни успеть.

Жил поэт, поцелованный Богом
Вдалеке от мирской суеты.
Обладал незатейливым слогом –
И стихи его были просты.

Но при всей простоте и наиве
Перед теми, кто чутко читал,
Представали немедленно вживе
И цветок и волшебный кристалл.

И душевные струны легонько
Тот поэт невзначай задевал.
Кто-то плакал над строчками горько,
Ну, а кто-то вовсю хохотал.

Вне наград туповатой державы
Он творил свое дело в тиши,
Не искал ни богатства ни славы –
А Всевышний позволил:
                                        -- Пиши –

И, поверьте, что все олигархи,
Даже вместе богатства сложив,
Опечатки не стоят, помарки
В той строке, что века пережив,

Донесет до пра-пра-пра-пра-пра-пра-
Пра-пра-правнуков слово любви.
И простая наивная правда
Встанет с веком чудес виз-а-ви.

Не беда, что творцы  небогаты.
В океане житейском они –
Легкокрылые птицы-фрегаты...
Их паренье в душе сохрани...

Зимний вечер

Глухо Михайловское.. А  как вечера пусты!
Разбойник бы что ль явился, так я б подрался...
До Санкт-Петербурга  432 версты...
Когда бы поближе,  уж как-нибудь бы да прокрался

Пусть и ненадолго – ведь не утаить в мешке
По поговорке – шила, а меня – в  столице.
Ясно: опять погнали бы в шею… Ну, как, меж кем
В этой толпе юродивому мне схорониться…

Где вы, друзья-наперсники? Да и есть ли  друзья?
Близким я лишь обузою, близкие ранят…
Боже, зачем живу -- мельтешу, дерзя?
Все, кто ни попадя злобствуют и тиранят…

Высшему свету, гляжу, неудобен всем,
Происхожденьем престранным, чудесным даром…
Боже Всеблагий, так дай мне понять, зачем
Быть мне едва ль не с отрочества душою старым?

Я не втесался , не встроился в здешний мир,
Я им отторгнут и  он мной отторгнут тоже…
Русская печь – деревенский простой камин…
Лишь от нее тепло и душе и коже…

*   *   *

Ольга Королева  учит дойч,
Поэтесса  Ольга Королева...
Ей нужна бы клевая обнова,
Но обновок также просит дочь...

Ольга Королева – при делах  --
Костюмером при балетной труппе.
А доход семейный с мужем вкупе –
Подбивая бабки: дело швах...

Гутен морген, ауфвидерзейн, --
Повторяет Ольга между делом...
Осень -- перламутром ярь на сером –
Что там пьют в Германии – рейнвейн?

Что едят в Германии – айсбайн?
Слушают Бетховена и Баха?
А у мужа ветхая рубаха –
А в душе полно сердечных тайн...

Ольга Королева влюблена.
И, конечно, влюблена в поэта,
Не в того, в которого пол-лета
Прежде влюблена была она.

Влюблена в счастливые стихи,
Сладкие, как вафли с карамелью,
Краткие цидулки по е-мэйлу...
Муж простит невинные грехи.

Муж привык и горд. Его жена,
Что ни говорите – поэтесса...
Жаль, что у страны нет интереса,
Жаль – чужда поэзии страна.

Будто жизнь – одна жратва и секс.
В чем тогда отличие от хлева?
Вся Россия двинулась налево,
Где была душа – один рефлекс.

Ольга Королева учит дойч
И мечтает погулять по Кельну...
Было бы, наверное, прикольно...
Но обновки снова просит дочь...

Коктебель. Дом Волошина

Край голубых вершин
Памятью осиян.
В счастье на свой аршин
Жил Максимиллиан.

Здесь так легко дышать,
Злесь так легко ходить!
Некому помешать
Думать, мечтать, творить…

Он здесь построил дом,
Чтоб привечать друзей,
Чтобы творилось в нем
Радостней и светлей.

Жил, как умел, поэт
В горькие времена…
Дому теперь сто лет,
Каждая в нем стена

Знает живых картин
Тяжесть и тайный свет…
Край голубых вершин
Нам подарил поэт.

В мире не сыщешь благ
Краше заветных мест:
Сказочен Карадаг,
Что за простор окрест.

Каждый бы рад пожить
Здесь хоть недолгий срок.
Только судьбу сложить
Кто бы такую смог?

Видимо, так теперь
Более не живут…
Песенный Коктебель
Планерским назовут.

В струях его ветров
Птиц рукотворных след…
Грустен поэта кров:
-- Не уходи, поэт…


Свет поэта

В Вашингтоне после неизлечимой болезни скончался тринадцатилетний поэт,автор пяти книг «Песен сердца»  Мэтти Степанек

Поэту было тринадцать лет,
А он уже умирал...
Но стойкостью поражал поэт,
Не детскостью умилял.

О том, что короткий отмерен срок,
Для мальчика – не секрет.
Старался в цепочках звенящих строк
О важном сказать поэт.

Болезнь иссушала, лишала сил,
Боль жалила злым огнем.
Но Бога поэт лишь о том просил,
Чтоб песня не гасла в нем.

Безжалостный задан ему вопрос:
-- Как нам вспоминать тебя?
Ответил:  -- Светло – и не надо слез,
Не сетуя, не скорбя…

Ведь я, уходящий ваш сын и брат,
Был счастлив назло беде.
И верю, что горстку семян  добра
Посеял среди людей…

Уходит поэт… Но растает скорбь
И горечи черной нет.
Вновь тоненький сборник его раскрой,
Почувствуешь: жив поэт!

Все так же – улыбка его светла –
С обложки глядит на нас…
Он тонкой свечою сгорел дотла,
А свет его не погас...

Поэтесса из Инты

Я жду привета из Инты
От милой Аленьки Рыженко.
С ней разговаривать – блаженство,
С недавних пор мы с ней на «ты».

Инта, шахтерский городок,
Затерян на просторах Коми
И нынче пребывает в коме,
«Либерализмом» сбитый с ног.

Как доживаете в Инте?
Какая к вам доходит пресса?
Там ваша чудо-поэтесса
Заветной следует мечте.

Ах, если бы и я там жил –
(Судьбой во все края кидало) –
То вашу поэтессу Аллу
Я б точно на руках носил...

Умейте же ее ценить,
Как я ценю ее творенья...
С ней, нежным чудом вдохновенья,
Незримая связала нить.

Я жду привета из Инты,
От задушевного поэта...
В ее стихах так много света,
Неизъяснимой красоты...


Поэт Сергей Потехин

Давно вестей из Костромы не получаю –
Как поживает тот загадочный поэт?
Реинкарнация? Ну, что ж, не исключаю,
Что вновь Есенин к нам пришел на белый свет.

Так много знаков для готовых верить в чудо:
Деревня Костома – отчетливый намек
На Константиново... Подумайте, откуда
Такой поэт забрел в забытый уголок?

В деревне Костома живет поэт Сережа.
Он Александрович по отчеству, заметь...
Да кто ж еще умеет, душу мне корежа,
Волшебным словом так пронзительно звенеть?

В деревню Костома так дозвониться трудно,
Я написал, а вот ответа нет и нет...
Поэт Сережа жил болезненно и скудно
И выпивал, конечно, как любой поэт...

Но пусть узнает о Сереже вся Россия –
Такой поэт, поверьте, у нее один...
И пусть Россия, злое время пересиля,
Поэта словом светлых вымолит годин...

Михаил Эминеску

Нас просвещает многознайка GOOGLE –
И даже демонстрирует монетку:
В СССР был отчеканен рубль
К столетию кончины Эминеску.

Ему б тот рубль пришелся в самый раз:
Как многие великие поэты
Перебивался с хлебушка на квас.
Жаль, нещедры к поэтам их планеты.

Коль нету хлеба, будет в мире грез
Выстраивать свое существованье...
Он, как и я, в том городе подрос,
Чье на слуху у вас теперь названье.

Скажу вам больше: в первый школьный класс,
Вошел я в зданье с памятной доскою,
Что извещала: ранее, до нас,
Учился Эминеску здесь... Не скрою

Я не читал тогда его стихов.
Прочел позднее, правда в переводе...
Теперь я знаю много языков,
Да лишь румынский все не в обиходе –

Прощения прошу, мой Черноуц...
А мог бы: я по языкам отметку
Всегда имел отличную... Боюсь,
Что все ж не прочитаю Эминеску

И впредь в оригинале, чтоб потом
Пересказать особенным манером
По-русски... Что поделаешь? Живем
Вполсилы, в треть способностей... Карьером

Несется жизнь – и все от нас, от нас...
Родился Эминеску в Ботошанах,
А в Черновцах шесть лет являлся в класс
Классической гимназии... О шансах

Карьеры деловой не помышлял –
И раньше срока прекратил ученье...
Уже он потихоньку сочинял
И первое свое стихотворенье

В «Фамилию» -- (журнал такой) – послал.
Порадовался: опубликовали –
И странствовать отправился: желал
Уроки брать у жизни... Преподали

Лишения и голод пацану
Жестокие и честные уроки...
Был конюхом, суфлером... Всю страну
Пешком истопал... И собрал в итоге

Мировоззренье, без чего поэт
Несостоятелен... И быт народа
Исследовал в тех странствиях... Сюжет
Большой судьбы в исканиях три года

Выстраивал упорно Михаил...
А далее он стал студентом в Вене,
На лекции в Берлинском походил
Для расширенья знаний универе...

В стихи его – борьба добра и зла,
Конфликт искусства с жизнью, антитеза
Любви земной и песенной вошла...
При этом поэтическая греза

Набрасывает романтичный флер...
Его стихи как будто на котурнах,
В них словно бы реальности укор
За то, что приземленна, «некультурна»...

Он пишет, пишет... Первые стихи
Патриотичны в мироощущенье –
(«На смерть Арона Пумнула») – ярки...
В семидесятые – в стихотворенья

Вошли идеи классовой борьбы...
В провидческой поэме «Император
И пролетарий» промарксистски был
Настроен... Как известный литератор

В Румынии привечен, возвратясь...
Здесь уделил внимание фольклору,
Работая в библиотеке Ясс...
Стал погружаться в прозу в эту пору

И в публицистику... Вошел народ,
Как главный персонаж, в его творенья.
Его он идеалом изберет.
Народу посвящая вдохновенье,

Поэт определил, что антипод –
Буржуазия: лжива и продажна.
В разврате, бездуховности живет...
Позднее в Яссах, что отметить важно,

Поэт на просвещение влиял:
Инспектор школ народных, он пытался
В жизнь претворить высокий идеал...
Какой-то след, наверное, остался...

Потом он переехал в Бухарест.
Газета «Тимпул» с Эминеску дружит...
Разлад в душе: поэт несет свой крест –
Он идеалу отрешенно служит,

А жизнь от идеала далека:
Власть чистогана монстров порождает.
В душе непреходящая тоска –
И он себя от жизни отчуждает.

Рождаются прекрасные стихи,
Но постепенно лопаются связи
С реальностью, все более штрихи
Потусторонности видны в его отказе

Принять чужие правила игры –
И он ушел в закрытый мир куда-то...
От нас, по счастью, скрыты те миры
Беспамятства, откуда нет возврата...

Но наш эгоистичный мир людей
Берет стихи ушедшего поэта,
Богатство чувств поэта и идей –
И в этом обоюдная победа...

О Володе Высоцком...

О Володе Высоцком... Осталась любовь и печаль...
Ну, а книги Володи пришли и остались посмертно...
Он не пел, а хрипел, он от боли народной кричал.
Этот крик все звучит в нас, а боль нарастает несметно...

Даже если шутил, даже если смешил на ходу,
Если даже острил, все, как солью, пропитано болью...
Он, конечно, грешил, растворяясь в опийном чаду. –
Но грехи искупил честной песней и пламенной ролью...

Был он телом тщедушен, а ростом пожалуй что мал,
Он не рвался в великие,  не привставал на котурны...
Только подленький страх, тот, что ВЕРУ из душ изымал,
Сам боялся Володиных песен, что неподцензурны...

Что случилось с Россией, он загодя предвосхищал,
Знал, что тех перемен омерзительных он не полюбит...
Не услышан опять, как во всем, что он нам прокричал...
Что же делать? Глядеть, как безумье Россию погубит?

-- Нам, которые в Думу не лезут, не рвут на клочки,
По дешевке Отечество, не продают, не скупают,
Как, Володя, скажи, не повеситься нам от тоски?
Как нам жить, чем дышать? Эти мерзости душу терзают...

-- Хорошо, что терзают, -- сказал бы нам, если бы мог, --
Значит живы пока и душа в том дерьме не закисла...
Просто станьте стеною – и руки друг с другом – в замок,
Против лжи  -- за Россию, за совесть – без скрытого смысла...

-- А еще, -- он сказал бы, -- пусть властвует вами Любовь,
Но не та, что сейчас, продают, как Россию, за центы...
Кстати, старые песни мои вы послушайте вновь,
Не затем, чтобы попусту мне расточать комплименты...

Ну, послушайте, право, ведь я же об ЭТОМ кричал...
Может, песни послушав, как раз обретете ответы...
О Володе Высоцком... Осталась любовь и печаль...
В той любви и печали бессмертны России поэты...

1 сентября 1969 г.

Такие чудесные факты,
Удавшийся эксперимент:
Вчера был солдатом - и ах ты! -
Сегодня - московский студент.

В такое поверишь не с маху,
Так, вдруг, осознать нелегко...
Но надо солдатскую марку,
Как прежде, держать высоко,

И надо учесть от порога:
(Мне истина эта ясна)
И здесь с нормативами строго,
А времени - вовсе немного,
Уж точно - не хватит для сна.

Мой новый дружок, Медведовский,
Ракетчик, газетчик, поэт -
Нарочно дубовые доски
Под простыни на ночь кладет*.

Пусть будет несытно, несладко -
Но мы понимаем свой долг.
Закалка солдата, солдатская хватка -
Залог, что из нас будет толк.

Где тополь - дружок желтолистый -
Нам шепчет, встречая: " Привет!",
Стоит факультет журналистский,
Теперь это наш факультет.

И мы под тем тополем старым
Спешим - ведь нельзя опоздать...
Сегодня у нас семинары:
Истпарт, диамат, совпечать...

Другу

Ульяновскому поэту Григорию Медведовскому к его 60-летию

Возле жизненной тропки натыканы
Дни рожденья, как грустные вехи...
Неуспехи – обидными тыквами,
Рушниками дарились успехи...
.
В тех и в этих печального, грустного
Нынче больше, чем боли и счастья...
Но из противоречья прокрустова:
«Если б молодость знала...» -- нечасто,

Но случалось порой вдохновенною
Прорываться душою к прозренью –
И тогда мы сводили Вселенную
К незабвенному стихотворенью...

Что успели, что – нет – разберет Господь,
Он оценит стремленья-итоги...
Мы, наверное, больше смогли б – не спорь –
Но сбивались нередко с дороги...

Отвлекались на суетное подчас,
За обманками шли, миражами...
Маяками друг другу светя, лучась,
Вдохновением заражали.

«Если б старость могла...» -- это не о нас,
Стариками не станем, Григорий...
В нетерпении крыльями бьет Пегас --
Застоялся-де в коридоре.

Намекает -- давайте взлетим: Парнас
Ожидает нас сиротливо...
И конечно же мы взлетим не раз...
Так, что счастливо, брат... Счастливо!

Элиезер Штейнбарг

...Там, в Липканах над домами липы
Шепчутся о чем-то с соловьями...
А к примеру, вы, да, вы -- могли бы
Передать еврейскими словами

Точно -- и в понятиях конкретных
Тех бесед нешумных содержанье?
Может, в их подробностях секретных
Судьбоносное таится знанье?

По Липканам бегал босоногий
Кареглазый мальчик Элиезер...
-- Не трещите надо мной, сороки --
Мне пора с ровесниками в хедер*...

Ну, я понимаю вас, положим
И займусь позднее переводом
Стрекота сорок -- на мамэ лошн**...
И останутся с моим народом

Как его духовное богатство
Сказка, притча, поговорка, басня...
Молоток, пила, игла, -- азарт свой
Поумерьте! В баснях и о вас я

Расскажу -- и речь вещей прольется
Мудростью на каждого... Не ложен
Вывод: из священного колодца
Черпаем судьбу -- из мамэ лошн.

...Невысокий, в кругленьких очечках.
Не спеша гулял... Над Черновцами
Россыпь звезд, дурман акаций... Ночка,
Как известно, дружит с мудрецами.

И под крутолобым сводом мозга
Слово к слову – нет душе покоя...
Память восприимчивее воска --
И чеканной вечною строкою

Вязка слов ложится на бумагу,
Запечатлевая в светлых душах
Грустную улыбку и отвагу...
И среди спасительных отдушин

В час, когда несчетно смерть косила
И сама история стенала --
В басенках накопленная сила
Зверству тайно противостояла.

Буквы идиш -- огоньками свечек
Озаряют трудный путь еврея
Из черты оседлости -- местечек --
В Иерусалим... Не властно время

Над судьбой пророческой... Не властна
Смерть над Боговдохновенным словом...
Мудрая Штейнбарговская басня
Нас уводит к доброму от злого...

*Еврейская начальная школа
** Язык идиш

Владимир Ивасюк

Семидесятый... Песней вся страна
Покорена... Рождение шедевра...
Елена Кузнецова... Вот она
«Червону руту» спела самой первой --

(На Театралке сняли этот клип) --
Солистка из ансамбля «Буковина»...
Вы были в Черновцах тогда? Могли б
Услышать сами: трепетно, невинно

Ту песню, как признание в любви,
Пронзительно, восторженно и жарко,
Как смелый вызов парню виз-а-ви
Исполнила девчонка-черновчанка...

А парень – сам Володя Ивасюк,
Мелодию с душой своей сложивший.
Та песня к ней пришла из первых рук –
И весь народ, ту песню возлюбивший,

С той песней принял в сердце и ее...
Как я, Володя был тогда студентом...
Престранное везение мое:
Курс на картошке... Я же тем моментом

С последствиями травмы в ССО
Отпущен в Черновцы... Я это видел!
С начала до конца я видел все...
Какую песню этот парень выдал...

Как раз на переломе сентября
Снимали этот клип на Театралке...
И вот она, синкопами бодря,
Всех нас завоевала по нахалке...

Ах, что за песня! Музыка, слова...
Такая свежесть в ней, такая сила!
Не оторваться – сердце, голова
Сдались ей, чтобы к счастью возносила...

Ходили слухи: Ивасюк влюблен
В певицу из ансамбля «Буковина»,
Что тот шедевр был ей и посвящен...
Кто скажет точно? Может быть... Картина

Той съемки не забыта посейчас...
Еще из уст в уста передавали,
Что подарил на перстеньке алмаз...
А вы что о той девушке слыхали?

Ансамбль «Смеричка» был уже потом
Хоть в прессе первым тот ансамбль назвали...
В ансамбле том изъяна не найдем:
Василь Зинкевич, Яремчук Назарий

Задор старались в песне подчеркнуть,
Безудержный напор и темперамент,
Но здесь они пережимали чуть...
Вокалу незатейливый орнамент

С гуцульским колоритом добавлял
Аранжировщик – клавиши, гитары...
«Червоной руте» дарят свой вокал
Гнатюк, Гуляев, Сонечка Ротару...

У каждого певца подходец свой...
К примеру, романтично и с грустинкой
Пел Константин свет Дмитрич Огневой...
Журнальчик «Кругозор» с его пластинкой

Потом мне удалось купить в Москве...
Закончив этот курс, стажировался
На радио Московском. Ну, так с кем
Румынских меломанов постарался

Я познакомить, радиожурнал
Готовя для трансляций в Бухаресте?
С Ивасюком... А песню исполнял
В знакомом варианте – честь по чести –

Он: Константин свет Дмитрич Огневой...
Мне было ближе это исполненье...
А вскорости уже над головой
Из каждого окна звенело пенье:

«Червону руту» весь Союз запел...
В той песне было что-то от «Марички,
Но это я не в нотах разглядел,
Не в ритмах и стихах, а в перекличке

Тех вдохновенных и высоких чувств –
Их обе песни ясно выражали...
Ах, песня! Ты превыше всех искусств...
Все Черновцы Володю поддержали...

Занятно, что один из двух «отцов»
«Марички» был предтечею Володи
По институту. Здешний мед – творцов
Наладил выпуск... Что ж, и песня вроде

Лекарства – избавляет от хандры,
Гармонизирует работу сердца...
В мединституте, видимо, горды
Преподы и студенты от соседства

С Володей, что внезапно стал звездой...
Но с детства так трудна его дорога,
Ах, до чего трудна, хоть волком вой –
Судьба его испытывает строго...

Родился он, Владимир Ивасюк,
В местечке Кицмань здесь, на Буковине...
Всем стало ясно: музыкальный слух!
Родители задумались о сыне:

Его же надо музыке учить,
А в Кицмане покуда нет музшколы...
-- Давай начальству жалобы строчить,
Настроим депутатов... -- В общем, скоро

Открыли – Черновицкой филиал...
Вот повезло так повезло мальчонке –
И скрипочку малыш впервые взял
В пока еще некрепкие ручонки

И из его покуда слабых рук
Вдруг вылетела музыка, как птица...
Уж так старался Вова Ивасюк.
Уж так хотел быстрее научиться!

Он рос. С ним вместе музыка росла.
А руки стали сильные такие –
Те руки – крылья горного орла
Перенесли его однажды в Киев,

В спецшколу для талантливых детей...
Но здесь без мамы с папой одиноко –
И он домой вернулся без затей...
У мальчика под материнским оком –

(Столичный импульс втуне не пропал) –
Открылись сочинительства задатки.
Он «Буковинку» организовал –
Ансамблик школьный – и пошел в тетрадке

На нотоносец звуки помещать,
Из коих повыстраивались песни...
Ах, почему б ему не помечтать:
Уж так Володя будет счастлив, если

Однажды песни те споет Гнатюк...
Ну, а пока на всех олимпиадах
Ансамбль, который создал Ивасюк,
Обычно побеждает – и в наградах

Директорский просторный кабинет....
Вот он впервые на телеэкране...
И Киев проявляет пиэтет
К подростку... Замечательной награде

Маэстро удостоен: по Днепру
Поездкой на туристском теплоходе...
И взрослые ансамбли по-добру
Ему звонят и пишут: мол, Володя,

Пришли нам ноты песенок твоих...
-- А кстати, кто придумал эти тексты? –
-- Я сам писал и музыку и стих...
-- Ну, ты даешь! Чудесно! Были те, кто,

Наверно, и  -- завидовал ему –
И сглазили – удачу умыкнули...
Шел на медаль. Не дали. Почему?
На первый взгляд случайность... Подтолкнули

И бюст вождя был с пьедестала сбит –
И – гипсовые сыпались осколки...
Шьют дело... У него насчастный вид,
А в школе комсомольцы, комсомолки

С подачи старших – (вбили конформизм) –
Берутся прорабатывать Володю:
Явил, мол, злостный антикоммунизм –
Уже и исключенье на подходе...

Родители боролись за него –
Отбили, отстояли, но медали
Не будет...
          -- Ладно, сынка, ничего...
Спасибо, хоть закончить школу дали...

Блестяще поступил в мединститут,
Но «органам» Володя – костью в горле –
И в ректорат о нем «телегу» шлют.
Дают ход делу – и такое горе –

Позоря молодого паренька,
Приказ об исключении публично
Зачитывают...
                  -- Институт, пока!
Вот дураки – ведь он всегда отлично

Учился – и отличный был бы врач...
Но выкормышам Берии с Ягодой
Кого-то б лишь в мятежники запрячь...
Они, чекисты,  были вражьей кодлой,

А не Володя... Выдержав удар,
В рабочий класс пошел... Но на заводе
Прознали про его высокий дар –
И попросили:
                   -- Ты б не мог, Володя,

Хороший хор нам организовать?
-- Могу, конечно.... Классная идея!...
И хор Володин радость вызывать
Стал в городе... О творчестве радея,

Володя для своих хоровиков
Цикл песен пишет – и под псевдонимом
Их шлет на конкурс... Результат каков?
Он – победитель! Вот – в газете снимок...

А песни – «Видлитали журавли»,
А также «Колыбельная Оксане»
В народ без визы «органов» пошли...
И вот – «Червона рута» на экране...

А он мединститут завоевал,
Придя в него с путевкой заводскою...
Видать, в тот раз «майорчик» прозевал –
Потом, наверно, с лютою тоской,

Кусая локти, злился – не достать:
Обласканный народом композитор
Пред «органом» не станет трепетать,
Пред подлым и никчемным паразитом –

Ведь за него поднимется народ...
Володин звездный миг – «Червона рута»...
Союз,... Европа,... мир ее поет –
И вправду песня сочинилась круто...

Потом был фильм с названием таким,
Потом ансамбль для собственной супруги
С таким названьем создал Евдоким...
-- Кто?
            -- Толя Евдокименко... -- И в круге

Звезд украинских занял Ивасюк
Достойное, заслуженное место.
И, как мечталось, сам Дмитро Гнатюк
Запел «Червону руту» -- так чудесно,

Как только он, великий мастер мог...
Взлетая в композиторской карьере,
Владимир совершил большой рывок –
Во Львов уехав... Черновцы потере

Не рады... Что поделать: город Львов –
Консерваторский... Отпустили, веря,
Что, научившись, станет – будь здоров! –
Творцом – и лишь на время та потеря...

Ротару с новой песней «Водограй»
Очаровала польский город Сопот...
Летят по всей земле из края в край
Те песни-птицы... Замолкает шепот,

Когда его мелодии звучат...
«Два перстня», «Словно стаи птиц», «Две скрипки» --
То тихой грустью душу покорят,
А то на лица вознесут улыбки...

От песни к песне зрел его талант –
И вот уже «Мелодия» дозрела
Чудесных песен выпустить «гигант»...
С прилавков та пластинка улетела –

За день...
              Потом случился тот апрель...
Володе позвонили... Он оделся...
Ушел...
             -- Но где он? Поздно же... Теперь
Глухая ночь... Да где ж он засиделся?...

Он только в мае обнаружен был
Повешенным в лесу... Самоубийство?
Скорее нет, чем да... Но кто убил?
За что? Ответа нет... Так быстро, быстро --

Безудержно уносятся года...
Незаменимых нет? Увы, неправда:
Таких, как он не будет никогда.
Нет заменимых... Но одна отрада:

Как в зеркало, душе Ивасюка
В сердца его земных друзей глядеться....
«Червона рута» будет жить века
И Черновцам останется в наследство...

Народный поэт

Сколько мусора бросаем на страницы,
Неразборчиво и с грязным запашком.
Наследить сильнее лишь бы засветиться...
О себе я... А вы думали, о ком?

Рассыпаем горстку ширпотребных стразов
И спешим за бриллианты выдавать...
А вот жил один поэт болгармкий – Вазов,
Он любовь свою стеснялся воспевать.

Он стыдился вообще писать о личном :
Боль Болгарии неугасима в нем.
Полагал: писать о личном – неприлично,
Если родина под вражеским огнем.

-- Ванчо. – убеждала мама-майка, --
Знай, Болгарии прекрасней в мире нет? –
Эту максиму всем сердцем принимая.
Воспевал отчизну пламенный поэт.

Восхищался Вазов подвигами храбрых
Гордой родины героев и вождей.
Был Иван певцом народной горькой правды.
Светлых чаяний народных и страстей.

Обстоятельства борьбы --- его стихия...
Я в болгарском, скажем честно, не силен.
Но с волнением вхожу в его стихи я –
Впечатляет цельной искренностью он.

Он не мнил себя мессией и пророком –
Был в строю, осознавал себя бойцом...
Звал к свободе, та, казалось, за порогом –
Честным словом и восторженным лицом.

Эта искренность звучит анахронизмом –
Ироничен новый меркантильный век.
Но народом навсегда великим признан
Удивительный поэт и человек...

Успех

Памяти Леонида Филатова

Режиссер ясноокий,
Аполлоном хранимый,
Да с мечтою высокой,
Да с душою ранимой.
Как ты быстро находишь
Ключ к нешуточной роли -
Видно, издавна копишь
Краски счастья и боли.

Боль сквозь смех проступает -
Ведь душа вся в ушибах.
Видно, жизнь постигая,
Не страшился ошибок,
Не страшился падений.
Не боялся злословья...
Не пророк и не гений,
Каждый шаг - только с кровью...

Да, а что-то с годами
Не становится легче
И круги под глазами
Все темнее и резче.
Все труднее: при свете,
С фонарем Диогена:
Отзовись. человече,
Хоть один во Вселенной!

Загрустив о забытом
И грустя по потерям
Ты со сцены софитом
Поведешь над партером.
От сердечной натуги
Безнадежно охрипнешь...
Гду вы, верные други? -
Вдруг в отчаянье крикнешь.

Оборвешь телефоны,
Разошлешь телеграммы
Про сердечне стоны,
Про душевные раны.
Но у телеэкрана
Ты замрешь до полночи,
Как у самого края,
Чужд и этим и прочим.....

А с утра полутемным
Пробежишь коридором
Под форгангом потертым
С потускневшим узором.
Окунешься с разбегу
В чехарду репетиций...
Словно листья по ветру,
Дни летят вереницей...

Пыльный храм Мельпомены
Светом призрачным залит,
Не сулят перемены
И овации в зале.
Опустела галерка,
Отдыхают актеры...
И украдкой, неловко
(Не поймут билетеры...),
Наспех куртку надевший,
Убегаешь под пасмурь,
Непогасшей надежде
Не давая погаснуть...

Режиссер ясноокий,
Аполлоном хранимый,
Да с мечтою высокой,
Да с душою ранимой...

Северодонецк

Из другой Вселенной Фаберже да нэцкэ,
Ренуар с Гогеном, Бергман и Дали...
Но зато на "фене" в Северодонецке
Вы б договориться обо всем могли.

В Северодонецке * сладок квас фруктовый,
Я нигде доселе не пивал такой.
А сосед в общаге * бывший вор фартовый --
Кружку мне подносит синею рукой.

Как же  звали вора?...  Позабылось имя.
Впрочем, "контингента" в городе полно.
Город многих строек, город многих "химий"...
От наколок синих белым днем темно.

От разборок урок жутковато шибко.
Как бы уберечься, не попасть впросак.
Вот и верь газетам. Эх, моя ошибка:
Строек «комсомольских» не видал, чудак?

Я сюда подался из Кривого Рога.
Я почти что "шишка" * мастер РМЗ.
Мне работа в радость: я в черченье дока *
Все хотят подъехать на кривой козе.

Одному эскизик, этому * заказик...
Допуски-посадки * с этим я на "ты".
Славно быть умелым, нужным... Ах, не сглазить...
Мне с "рабочим классом" наводить мосты,

То есть, быть изрядно гибким дипломатом...
Я о "контингенте" рассказал уже.
Здесь не то опасно, что покроют матом *
Можно оказаться ведь и на ноже...

Словом,  должностенка * так, не синекура.
Видно идеальных должностей и нет...

...В Северодонецке жил Иосиф Курлат *
Вряд ли вам известен был такой поэт.

В чем-то архаичный и смешной до колик,
Стихоман, творивший честно светлый бред...
И его пронзительный "квадратный корень"*
Я не забываю сорок быстрых лет.

В Северодонецке пожилось пол-лета.
Я  потом все начал с чистого листка.

...Стоит помнить город, город и поэта,
Коль от них осталась хоть одна строка.

------------------------------
*... Она забылась, первая весна...
Но почему, о прошлом не тоскуя,
Квадратный корень твоего окна
Никак извлечь из сердца не могу я...

                                     Иосиф Курлат


Эти песни дарила мечта...

Памяти Владимира Киршона

«Я спросил у ясеня, где моя любимая...» --
Это песня о большой. О большой беде...
Жил поэт, в чьем творчестве одаренность зримая –
И поэтому его взял НКВД.

«Я спросил у ясеня..., я спросил у тополя...»
Спрашивал у друга он и у струй дождя...
А садист-нкавэдист, на поэта топая,
В шпионаже обвинял, песни не щадя...

Тридцать шесть поэту лет, веку – тридцать восемь.
-- Товсь!, -- скомандовал сержант. – Пли! –
                                                            Погас июль...
Ясень к тополю поник. Дождь заплакал...
                                                             Спросим:
Всех поэтов расстрелять. Много ль надо пуль?

*   *   *

Я не поседею, я не побелею –
Как давно с любимой распевал...
Незабвенной песней до сих пор болею,
Хоть свои частенько выдавал.

Поэтесса Рэмо поменяля имя –
И теперь она известна всем.
Песни о любви душой слагает Римма,
Светлые и юные совсем.

В цехе стихотворцев – признанная прима --
Боговдохновенные слова
Вносит в строки песни Казакова Римма,
Свет, печалью тронутый едва.

Ритм, понятно, четкий, и жемчужна рифма –
Мастер на вершине ремесла...
Искренность любви неутоленной Римма
В золотые песни привнесла.

Я давным-давно от жизни побелевший --
И склоняю голову пред ней.
Песню Казаковой певший-перепевший,
Буду с нею до последних дней...

Может быть и та, с кем распевал дуэтом,
Та, что на другом краю Земли,
«Ненаглядный мой...» мурлычет -- и при этом
Две слезинки с век ее сошли...


Поэт Наталья Каткова

Наталью Каткову читайте внимательно,
Наталья Каткова – поэт.
А это всегда и светло и страдательно,
Поэта безбольного нет.

Дар слова – он только опора, основа,
Канал, по которому боль,
Из сердца, трясущегося от озноба
В скорбях, вытекает повдоль

Судьбы, с одиночеством свенчанной цепко –
В ней катарсис вечный царит.
Лодчонку судьбы жизнь бросает, как щепку –
И плачет сердечко навзрыд.

Слова у Натальи Катковой изысканны,
Но главное вовсе не в том.
Читая Каткову, доищемся истины,
От коей, увы, -- в горле ком...

*   *   *

Он не лез на рожон, чтоб себя  попиарить,
И не вспомнить других, кто сказал «Нет – войне!»
Президенту в Кремле... Чтобы «наскипидарить»,
Был «общественный суд», посвященный Чечне,
Где, как в тридцать седьмом разошлась камарилья,
Осуждая его... Он стоял до конца.
И убили его, но незримые крылья
Вознесли в чистый рай стихотворца-бойца.
Не узнать, на какой из космических станций
Предоставлен поэту небесный приют...
Уходя навсегда, он, поэт Левитанский,
Не ушел: настоящие вечно живут.
И стихи остаются навечно живыми,
Отражая сиянье его и тепло,
И бесстрашную душу, и гордое имя,
Сколько б дней не прошло, сколько б лет ни прошло....
И встречая счастливое вновь новогодье,
Вспомним: он заповедал из ситчика шить
Для апреля обновки по теплой погоде,
Танцевать  -- и бесстрашно, и праведно жить...

Пауль Целан

Повседневность полна сюрпризов –
У судьбы есть коварный план –
И она мне бросает вызов:
Европейский поэт Целан..

Кто считает его французом,
Кто австрийцем...
-- Да нет, -- румын... --
Кстати, жил он и под Союзом –
Узаконенный гражданин

В совершенстве владел «великим
И могучим...» -- переводил...
Русских звонких поэтов лики
Благодарно в душе носил...

А писал стихи – на немецком.
Что недавно открылось мне –
И стою под прицелом метким:
Вызов брошен – и в стороне

Отмолчаться едва ль удастся:
Ведь немецкий – и мой язык...
Неизбежно в стихи вгрызаться...
Страшновато... Целан – велик.

Всей Европою величаем...
Но попробуй его пойми...
Вызов принят: он черновчанин...
-- Ну, так что же ты, не томи!

-- Погодите,  не так все просто,
Намечается тяжкий труд... –
На портрете: лицом подросток –
А подносит зажженный трут,

Что взрывает мои привычки:
Я конкретен в моих стихах.—
Стилистической переклички
Не находится – вот и страх

Перед встречей с душой Целана,
Воплощенной в неясный слог...
Все Целаново так туманно...
-- Ты бы, Пауль, мне сам помог... –

Улыбается с легкой грустью:
-- Разбирайся, земляк, твори! –
-- Попытаюсь... Вначале пусть я
Обозначу шаги твои... –

Он явился на свет в двадцатом --
(Двадцать семь годков до меня).
В окружении небогатом...
Город, тайны свои храня,

Подводил к переулкам-фрескам
И гравюрам...
                     -- Красиво, ах! --
Говорил с пацаном еврейским
На бесчисленных языках...

Полагаю, учился Анчел
В той же школе, где я потом
В первом классе ученье начал...
Мне неведомо, где был дом,

В коем он, Пауль Лео Анчел,
Малышом пузыри пускал...
Город тайны свои заначил...
А у века – лихой оскал...

Век глядит на мир, не мигая...
Год в Румынии Черновцы...
Чуть поздней родила Михая
Королева... У них отцы,

Гогенцоллерн и Анчел – ясно,
Что не ровня... А  сверх того
Поощряет король негласно
Ксенофобию... Для чего?

Вразумительного ответа
Не дождетесь – вселился бес?
Вновь и вновь в бесовство планета
Попадает фатально без

Хоть какого-то просветленья
В черных душах. Урок не впрок...
Предвоенное поколенье:
Королевский инфант, сынок

Гогенцоллерна и Елены
В королевском растет дворце.
Европейских монархов гены
Сконцентрированы в мальце.

У еврейского коммерсанта –
Пауль Лео – смешной малыш...
Что еврейство – детерминанта
Всей судьбы, вспоминают лишь

Папа с мамой... Смышленый мальчик
В полиэтносе Черновцов
Перебрасывает, как мячик,
С языка на язык словцо,

Взяв в румынском его – в немецкий,
С украинского – снова в дойч...
Словоформы мальчишек метки...
Так, играя, судьбу найдешь...

Не заметил и сам, как вскоре
Все наречия понимал...
Он учился в народной школе,
Шестилетним в нее попал.

Через год -- с поворотом новым
И Михая судьба пошла:
Несмышленым был коронован –
Непонятные нам дела...

Пауль Лео писал диктанты,
Числа складывал и делил,
Лингвистические таланты
Убедительно проявил.

А Михай королевством правил,
Что похоже на анекдот...
Люд румынский монарха славил:
Не мешает, так пусть живет...

Что за разница: туарег ли
На престоле? Пускай малец...
А в тридцатом Михая свергли
Да не кто-нибудь, а отец.

Тоже не было заварушки.
Люду дело ли до мальца?
Пусть играет теперь в игрушки –
Есть пригляд короля-отца...

Не румыну быть роялистом,
Он простак, но хитрец порой...
А тем временем – гимназистом
Подрастает второй герой.

Полагаю, учился Анчел
В том же здании не шутя,
Где и я путь в ученье начал,
Четверть века за ним спустя,

А предшествовал – Эминеску,
Что уже, все, что мог, свершил...
Жизнь смастрячит такую пьеску!...
А тем временем сокрушил

Гитлеризм весь уклад в Европе –
Наказанием за грехи –
Мерзость адова в юдофобе...
Пауль Лео любил стихи.

Тонкий Райнер Мария Рильке,
Гуго Гофмансталь, либреттист...
Он в исканиях на развилке –
То марксист, а то – анархист...

Чувств весенних в душе кипенье
Озадачило паренька
Лет в четырнадцать... Вдохновенье
Озарило – пришла строка...

Черновцы ему стали тесны –
Мчит во Францию, в город Тур –
Студиозус весьма успешный:
Сердце, печень, эффект микстур

Постигал... А душа – в угаре:.
Старый город его пленил
На чудесной реке Луаре...
Тур до сей поры сохранил

Дивный облик средневековый
В черепице и кладке стен.
И романский собор суровый
Страшной древности – Сен-Гасьен...

Карнавалы и фейерверки,
Фестивальные вечера,
Озарив судьбу, не померкли...
Ах, какая была пора!

Пауль горд: во врачебной школе
За познания – первый приз...
Между тем оставлять в покое
Не желает мир гитлеризм...

Топчет вермахт страну Вийона,
Иудеи в ней не жильцы...
Пауль Лео вполне резонно
Возвращается в Черновцы.

Вновь развилка полна метаний,
Снова с выбором тет-а-тет...
-- Я, -- решает, -- гуманитарий,
Поступает на факультет

Филологии... Выбор верный:
Хорошо идут языки.
Он опять же студент примерный...
А в июне вошли полки

Краснозвездные в Черновицы –
Год тревожный сороковой...
Вот бы здесь и остановиться...
Только гуще над головой

Тучи ненависти немецкой –
И в Румынии той порой
Путч. Роль фюрера – Антонеску
Принял. Как же? Там есть король!

Отрекается от престола –
И сбегает. Опять Михай
Коронуется... Только соло
Не дают ему:
-- Подыграй

Мне! – командует Антонеску.
Королю – девятнадцать лет.
Он по сути в застенке. Мерзко
Унижаем... А наш поэт –

Он теперь – гражданин советский –
Русский выучил – и уже
Переводчиком служит... Резкий,
Новый вывих на рубеже

Постижения сути мира...
А потом наступил кошмар.
Грудь предчувствие истомило,
Ужас сердце его сжимал.

Воронье над застывшим Прутом.
Горем взорвана тишина....
В сорок первом, июньским утром
В Черновцы ворвалась война.

Немцы, подлые их лакеи
Из румынов, вступили в град.
Жертвы главные кто? Евреи!
Их под ноготь свести хотят.

Тридцать месяцев  злого ада.
Старших Анчелов увезли
В лагерь смерти – от мора, глада,
Пыток  -- выжить в нем не могли...

Вождь Румынии – Антонеску.
А Михай – иждевенец, ноль.
Но корявой судьбе в отместку
Он фасонит, играет роль.

Мамалыжников вдохновляет –
(Умирать они не хотят) –
В Приднестровье их навещает,
Мариуполе... Воз наград

Раздает... Те в кармане фигу
Держат: пусть погибает фриц.
Дай им с брынзою мамалыгу...
Был потом Сталинградский блиц.

Миша понял, что дело глухо.
Хоть пацан еще – не дурак.
В общем, дал Антонеску в ухо –
И в кутузку.
                  -- Теперь наш враг, --

Объявил самодержец хитрый,
Понимая: весьм печет, --
Нет, не Сталин уже, а Гитлер! –
Сталин это ему зачтет.

А до этого Пауль Лео
Был отправлен в румынский ад.
Там он выжил. А что болело
В сердце горестном невпопад

К светлой радости избавленья,
Что горело в душе и жгло,
До высоких стихов дозрело,
Голос пламенный обрело...

В Черновцах, в университете
Погружается в языки...
То, что криком кричит в поэте
От строки летит до строки.

И в попытках души упорных
Одолеть неуклюжесть слов
Собирается первый сборник
Довоенных еще стихов.

Размножается на машинке
В подношение лишь друзьям.
Свет любви его и смешинки –
Невозвратные – знает сам...

А тем временем в Бухаресте
Антонеску приговорен...
А король Михай – честь по чести
Королевствует – счастлив он.

Вот что значит -- пацан не промах –
Ловко к Сталину повернул.
На дворцовых его приемах –
Русский говор, разгульный гул...

А один одессит подпивший
Спьяну выдал лихой прикол:
Привязался нахально к Мише,
Принял бедного в комсомол.

Ну, за выходку поплатился –
Зло карались тогда грехи...
А поэт в Черновцах учился –
И другие писал стихи.

В них одна только боль потери ---
Доминантой его судьбы
С изумлением: люди – звери?
Он вне партий и вне борьбы.

Он в отцовской живет квартире –
Боль от этого горше, злей...
А в закладке – листка четыре...
-- С опечатками? Перебей! –

Новый сборник машинописный
Маргул Шпербер берет читать,
Мэтр суровый, бескомпромиссный...
Приговора так тяжко ждать...

Пауль ждет приговора робко,
Два поэта грустят в тиши...
Но промолвил Альфред негромко:
-- Что ж теперь --  продолжай, пиши... –

Шла еще война по Европе...
Где-то злой и голодный фриц
Не сдавался в своем окопе –
И подстреленный, падал ниц

Наступавший Иван с Урала...
Но на запад мощней волна
Краснозвездная наплывала,
Отступала назад война...

Черновцы опять – под Союзом –
От фашизма спасенный люд
Ощущает тяжелым грузом
Сталинизм, что не меньше лют...

Пауль Лео решил:
-- На запад! –
И пока еще сыр да бор
В Бухарест учудил дочапать,
Где опять королевский двор

Притворяется полновластным,.
Где Михай, как союзник наш,
К орденам представляем разным –
Политический ход, зондаж.

Высший орденский знак «Победы»
Тоже кукольному вручен
Королю, чьи проблемы, беды –
Впереди... Языкам учен

Пауль Лео серьезно разным --
Он в издательство поступил
И румынским своим прекрасным
Русских классиков доносил

До читателей... В Бухаресте
Процветал антисемитизм.
Мало радости в этом месте.
В планах Пауля – драпать из

Монархической цитадели
В вожделенный свободный мир.
Тут читатели углядели
На страницах журнала... Мнил:

Анчел пусть остается в прошлом –
И в журнале «Агора» дан
Триптих – (признан весьма хорошим) –
И подписан уже «Целан».

Начиналась судьба другая.
Чем означен пришедший год?
Сталинисты спихнут Михая,
Я пополню собой народ.

И пока в моей лысой «репе»
Ни мыслишки... Ору, бузя...
А Целан пребывает в дрейфе:
Сталинизм – не его стезя.

Сын австрийцев и Катастрофы
Жертва – принят в австрийцы. Факт
Судьбоносный: поэт Европы –
В Вене. Это еще антракт,

Лишь разбег перед главным делом.
Одинокий – и всем чужой,
С незабывшим побои телом,
Обожженной навек душой,

(Не почувствовать  второпях нам
Эту боль) – обретает стиль
И друзей: Ингеборге Бахман,
Эдгар Женеу и Базиль,

Что -- фамилия, имя – Отто.
Он – издатель журнала «План».
Вот друзья, проявив заботу,
Поспособствовали... Целан

Первый сборничек подготовил.
Боль поэта – его котурн.
Кто-то, видимо, позлословил:
В тонкой книжке «Песок из урн» --

Сорок восемь стихотворений,
Восемнадцать, ломавших смысл,
Опечаточек... Нет сомнений:
Привкус авторский слишком кисл.

Все пятьсот экземпляров автор
Уничтожил. Весьма жесток
Оскорбительный внешний фактор,
Поучительнейший урок.

По гражданству Целан – австриец.
Но  в стране той еще  войска
Краснозвездные – и вцепились
В бывших наших – орлы ЧК –

Исчезают бесследно люди –
Не отыщешь потом следа...
Он не станет молить о чуде,
А покинет страну... Куда

Одинокий умчится странник,
Полиглот и космополит?
В мир своих озарений ранних
С верой: Франция исцелит...

Только болью полны зеницы...
«Пятый пункт», что беду сулил
Прежде, нынче открыл границы –
Крокодиловы слезы лил

Над евреями – европеец...
Пауль – учится.  Он лингвист
По призванью – и, ясен перец,
И в Сорбонне похвальный лист

Выдают за преуспеванье
В изучении языков...
Это – фоном, а прилежанье –
В доработке своих стихов,

В переводах – феноменально...
Студиозусу –  Голль Иван,
Стихотворец-собрат, реально
Поспособствовал – и Целан

Проживает в дому Ивана,
Квартирантствует... Та пора
Характерна, (что в целом – странно),
Тем, что выдала на-гора

Сонм немецких больших поэтов,
В коем Бахман и Нелли Закс,
Иоханнес Бобровски... Где-то
В высших сферах решили, как

С гитлеризмом покончить в душах...
Вдохновение повело
Германистов в поэты лучших.
Впечатляющие зело

Порождают живые строки.
Боль утрат вдохновляет их,
Смертью заданные уроки
Воплощаются в резкий стих.

В списке лучших один из первых –
Черновицкий поэт Целан.
Оголенные болью нервы,
Боли в памяти – океан.

«Мак и память» --  дебютный сборник.
Элегических горьких строк,
По талантливости – бесспорных...
В нем поэт и к себе жесток

И к читателю: обнаженно
И безжалостно растравил
Раны памяти... И бессонно
Европейский читатель лил

Слезы стыдные над стихами...
В нем поэт обвиняет мир
За убийство еврейской мамы...
А Михай продает сапфир.

Мир не знает крупней сапфира.
Куплен бабушкой у Картье...
Что ж, Михаю нужна квартира,
Где теперь вершит бытие?

Не поэт,  не токарь, не пахарь...
Но с собой кое-что увез.
Он в Швейцарии...  Жизнь – не сахар.
-- Продаете сапфир? – Вопрос

Задает ему ушлый Гарри,
Гарри Винстон, известный жох.
Сам-то он никогда в прогаре
Не останется – ловко мог

И купить и продать с наваром.
-- Продаю, -- отвечал Михай. –
А могли бы отнять и даром
Сталинисты – тогда махай

Безнадежно на жизнь руками
И на полку зубок  клади...
Как он вывез тот ценный камень?
Не признается нам, поди...

Ну, а орден Победы тоже
На наличные обменял?
Если правда – мороз по коже.
Орден – платиновый сиял

Бриллиантами... Прежде гордым
Победителем представал
С той звездою... Но продал орден...
Хоть Михай это отрицал...

Недоверие отключайте
Выживание – Миши цель...
А поэт обретает счастье –
В жизнь Целана вошла Жизель

Лестраяж – и улыбка чаще
На печальном живет лице...
Разве он не достоин счастья...
Он в мечтаниях о мальце...

Не от мира сего поэты.
В стихотворце и мудреце
Беспредельности все приметы,
Отсвет вечности на лице...

В миг творения все вмещает
Для поэта его строка...
А поэт боль в строке сгущает.
Плебс находит в нем чудака...

Сохранив его в адском вихре,
Чудо Сущий ему явил,
В память тех, что на свет не вышли,
Он, поэт, сам себя казнил

Боль за адски испепеленных
Тяжким грузом в его душе --
«Фуга смерти» о миллионах –
Разрывающая клише

Черной ненависти и злобы,
Той, что радость навек смела...
Озарением всей Европы
Поэтическая  взошла:

Вдруг звезда его против воли...
Вовсе к звездности не стремясь,
Жесткий катарсис общей боли,
С душ ранимых счищая грязь,

Ускользая от слова к чувству,
На себя взял поэт Целан...
Места нет ремеслу, искусству –
Это выше – души экран.

От чеканных стихотворений
Он уходит – за шагом шаг
В мир верлибровых озарений,
От конкретики роз и шпаг –

В тьму души, где и смысл и слово
Разрываются на клочки,
Как гримасы глухонемого
В строчках символы и значки...

Десять лет он в обьятьях боли,
Повоенные десять лет.
Он в своей неизменной роли
Изливает всю боль поэт

В новый сборничек – «От порога
До порога»... Его судьбы
Вся извилистая дорога –
В нем, все горести и гробы...

-- Где же ты, беспечальный берег,
Берег радости, озорства?
Сын родился... Возможно Эрик
Исцелит отца?... Голова

У поэта-лингвиста пухнет.
В ней – Есенин и Мандельштам.
Пламя творчества не потухнет.
Он решает, что должен сам

Русских звонких поэтов тропы
По-немецки пересказать,
Сделав близкими для Европы...
Это подвиг.  Нельзя назвать

Сотворенное им иначе.
Он пятнадцать лет подарил
Этой каторге, чтобы наши
Дум властители хлорофилл

Осияли в душе немецкой:
Блок, Есенин и Мандельштам.
Знатоки оценили меткий,
Точный, будто Есенин сам,

Будто Блок с Манднльштамом сами
По немецки свои стихи
Шепчут чистыми голосами –
И не вычеркнуть из строки

Перевода и буквы даже.
-- Это лучше перевести
Невозможно! – в ажиотаже
Знатоки... Ах, не льсти, не льсти,

Критик, скорбной душе поэта.
Он не внемлет давно молве...
-- Как могло совершиться это? –
Боль вопроса в его главе

Относительно Холокоста.
Как случилось, что стал народ
Людоедским? Ответь! Непросто?
Вразумительного не дает

Ни философ ни Бог ответа...
У поэта душа в крови.
Бог не хочет щадить поэта.
Не дано ему о любви

Сладкозвучные петь катрены...
Время порвано на клочки –
И тесны сердцу ребер стены,
Букв заостренные крючки

Неспособны высказать точно,
То, чему и назватья нет.
Рассыпаемое построчно
Связь теряет со смыслом... Бред?

Что-то вроде того... Словесно
Адекватно не передать
И ни солоно и ни пресно...
Не дано уже разгадать

То, что льется в строку верлибром...
Он не понят, но всех влечет,
Как апостол, увенчан нимбом.
Расточают ему почет

И Германия, и Израиль,
И Румыния, и Париж...
Правда, мы в Черновцах не знаем...
А замолвишь словцо – сгоришь.

Эмигрант – стало быть – изменник..
Как, кому изменил поэт?
Предпочли бы, чтоб жил как пленник.
Коль для всех здесь свободы нет,

Пусть бы он пребывал в застенках...
Перевел Валери с Рембо
Целиком – и щедра в оценках
Еврокритика... Ей слабо

Подступиться теперь к титану
Евромысли... Он признан, зван,
Обеспечен – считай, что манну
Шлет всевышний ему... Титан

Необщителен, замкнут, мрачен...
Вроде в жизни достиг всего.
И прославлен и обсудачен...
Ну, и что с того? Что с того?

Все и звания и награды,
Гонорары больной душе
Не несут никакой отрады...
Может, просто тогда – шерше?...

Не находится подтвержденья...
Может, в жизни потерян курс
И оставило вдохновенье?...
Просто выработан ресурс...

Просто он, европейский гений,
Не нашел для души добра.
Авокалипсис потрясений
Сжег поэту судьбу дотла.

Нет ни радостей ни мечтаний –
Беспросветная горечь, мгла
После странствий и испытаний
Вдруг войны его догнала

Приторможенным Холокостом,
Как и многих с такой судьбой,
Что затеряны по погостам –
Боль казнила их, злая боль...

Год был, помните? – юбилейный.
И в любой газете тогда
Обязательно – Ленин, Ленин...
Юбилейных дел чехарда

К кульминации шла в апреле...
Всей Европою в эти дни
Гному в кепке осанну пели,
Будто спятили все они?

Помешательство нестерпимо.
Мир выталкивает его.
Он уже вне живых незримо,
Не находится ничего,

Что б его на Земле держало,
Все безжалостней и острей,
Сокрушительней боли жало,
Невозможно и дальше с ней...

Жить? А незачем да и нечем.
Только боль, а душа пуста...
Был погожий апрельский вечер –
Некто в Сену – бултых! – с моста –

И не выплыл...  Уход поэта –
Новость смачная для толпы...
Содрогнулась на миг планеты?
Вовсе нет, ведь они тупы.

Мирозданию, что за дело:
Пусть поэта сжигает боль.
Ну, и что, что звезда сгорела
И погасла? Гореть их роль...

В том году «Неизбежность света»
Вышел сборник Целана... В нем
Дух живого еще поэта...
Почитаем... А что поймем?

Вот портрет его: яснолобый,
Доброта и печаль в глазах...
А рука перед грудью, чтобы
Не ударили... Давний страх

Избиваемого остался,
Проявился спустя года...
Над румыном, что измывался,
Отсияла его звезда...

А в Румынии – я читаю, --
Антонеску опять герой.
И хотят возвратит Михаю
Старый замок под той горой,

Под которою сигуранцей
Был пытаем поэт-еврей...
Вот и все, что хотелось вкратце
Написать о нем без затей...

Космическая песня

      Владимиру Войновичу

Ни дома ни квартиры,
Лишь комнатка внаем...
-- В редакцию сатиры
И юмора берем.

Стандартного подхода
Не можешь избежать.
Ты должен за полгода
Таланты показать.

Здесь, понимаешь, юмор –
Хохми, каламбури...
-- Остри...
        -- А ты как думал?
Шути, во всю шустри... –

Поэт острить умеет,
Ему немного лет.
Но под заказ? Немеет
Душа – молчит поэт.

Похоже испытанье
Он выдержит едва ль
При всем его старанье.
Сей басенки мораль:

Готовься к увольненью.
И шеф отводит взгляд.
Почти готов к решенью...
Поэт и сам не рад,

А уходить обидно –
Ведь платят малый куш,
Но выхода не видно –
Готовься, скоро уж...

Текущими делами
Редакция полна
-- О космосе программе
Мажорная нужна

Восторженная песня –
Гагарин-то взлетел
В апреле в поднебесье... --
Поэт помочь хотел...

-- Я напишу текстовку...
-- Сумеешь? –
            Он кивнул..
-- Ну, прояви сноровку... –
Наутро протянул

Редакторше листочки...
Дыханье затаил...
Скользят зрачки по строчке...
Ну, что – не угодил?

Слова по правде к песням
Он раньше не писал...
-- Оскар Борисыч? Фельцман?
Наташа... Здесь аврал.

Есть текст для вас потрясный
Про космос. Диктовать?
Ну, автор – парень классный..
Готовы записать?

«Заправлены в планшеты космические карты
И штурман уточняет последний раз маршрут.
Давайте-ка ребята закурим перед стартом –
У нас еще в запасе четырнадцать минут.
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперед от звезды до звезды...»
-- Какая здесь рифма? Бессовестный! Нет –
«Останутся наши следы!»...

Под вечер композитор
В редакцию звонит.
По телефону выдал
Роскошный шлягер-хит.

Теперь певцом хорошим
Исполнен будет хит:
-- Поет Владимир Трошин! –
И над страной летит

Космическая песня...
Ее запел народ...
И Бронная, и Пресня –
И вся страна поет.

И даже Николаев
С Поповичем с небес,
Никиткин государев
Слух радовали, без

Сопровожденья пели
«... Четырнадцать минут..»
Сочинено в апреле –
И до сих пор поют...

Неудачная песня

«Лимонад, ситро, крем-соду,
Квас и сельтерскую воду --
Все отдам за полстакана
Натурального нарзана...»

Фотограф Матусовский –
Счастливый человек,
При гордости отцовской
Промежду прочим рек

Тому, кто на беседу
За чаем приходил,
Внимавшему соседу:
-- Мишутка удивил:

Сложил стишок для лавки,
Где продают нарзан...
-- Вот, мама, -- на булавки...
Я заработал сам...

-- Что,сам придумал это?
-- Вот в том-то все дела... --
Его судьба поэта
Взяв за руку, ввела

В литинститут московский –
И защищен диплом...
-- А мы вас, Матусовский,
В аспирантуре ждем.

Увлекся древне-русской
Поэзией поэт,
С удвоенной нагрузкой
Учился, но – привет! –

Неделя до защиты –
И, как на грех – война...
-- Ну, что ж, с победой ждите! --
Наверно, ни одна

В истории защита
Не проходила без
Того, кем крепко сшита
Работа... Но процесс

Прошел без диссертанта,
Который на войне...
-- Видна рука таланта,
Достойного вполне

Ступени кандидата...
Пошлем ему диплом... --
Ушла война куда-то.
И все теперь о нем,

Поэте Матусовском,
Который Михаил,
Наслышаны... В кремлевском
Кругу его хвалил

Однажды вождь за песни...
Есть, правда, сто удач,
Однако, интересней
Провалы...
       Нет, хоть плачь,

А песня не сложилась.
Куражился Бернес:
-- Что с песнею случилось:
То слышится, то без

Звучания осталась?
А речка? Полный бред:
То парализовалась,
То движется... Сюжет

Хичкокоский: у милой,
Похоже, позвонки
Скрутило зверской силой –
Отдельные плевки

Еще от худсовета:
-- Мещанство, дачный флирт... –
Клюют, долбят поэта...
-- В корзину, ладно... Спирт

Нам сгладит неудачу...
Василий, наливай... –
Певец  пришел на дачу...
-- А что в корзине? Дай...

-- Так, бред кобылы сивой...
-- Послушай, ты, поэт!
Ведь песенки красивей
В эфире нашем нет...

-- Да ерунда сплошная...
-- А я ее спою...
-- Ну, наливай до края...
-- По радио твою

Спою... Какая песня!...
-- И водка не берет –
Знать, исписался весь я...
Володя, в свой черед

Рискуешь всем хорошим,
Что ранее певал...
-- Кто – я, Владимир Трошин?
Пусть. Кто не рисковал,

Не достигал победы...
-- Я с песней завязал!
-- Ну, это по злобе ты,
По пьяной...
            -- Я сказал!... –

Я, Матусовский, кончен.
А Соловьев-Седой...
Твой имидж мной подпорчен...
Ой, что-то с головой –

Наверно перебрали...
-- Хлебни-ка вот -- кефир...
Эй, что за трали-вали?
-- У Трошина эфир...

«Не слышны в саду даже шорохи.
Все здесь замерло до утра.
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера...»

«Что ж ты милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня?...»
Хочешь «Вискаса»? Нету «Вискаса»,
Нету  «Вискаса» у меня...»

Песня о моей любимой

Памяти Льва Ошанина

Мне пятнадцать... Шестьдесят второй
Навевал апрельские надежды.
Двор наш размещался под горой,
В нем внезапно, озаряя вежды,

Ослепила первая любовь...
В это время – пятьдесят поэту.
В нем, однако, не остыла кровь,
Если мог создать он песню эту...

Был он невысок, подслеповат,
Значился в литинституте мэтром.
Знаменитых песен длинный ряд
Сочинен улыбчивым поэтом.

«Эх, дороги» -- фронтовой лиризм
Сквозь десятилетия доносят...
Он, возможно, верил в коммунизм,
Но писал о том, что взглядом косит

Девушка (смешно!) из-за плетня...
Да, в стихах случаются ошибки...
Пусть. Ошибки – ерунда, фигня,--
Если песня дарит всем улыбки...

А о том, что песню не убьешь,
На слова советского поэта
Пела в целом мире молодежь –
И жива поныне песня эта.

Я провинциальным пацаном
Подрастал... Вдруг сердце заискрило...
Что-то кем-то перемкнуло в нем.
Что и кем – мне песня объяснила.

Этой песне скоро пятьдесят,
Но, как прежде, задевает струны
Сердца – и слова ее звучат
Для меня всегда светло и юно:

«А у нас во дворе есть девчонка одна.
Среди шумных подруг неприметна она,
Никому из ребят не приметна она.
Я гляжу ей вслед –
Ничего в ней нет,
А я все гляжу,
Глаз нне отвожу...»

Песня не прощается с тобой

Памяти Сергея Острового

Простоват, наивен Островой,
Потому -- мишень острот всегдашних.
Подставляясь шутке над собой,
Множил строй потешников куражных.

В кинозале начал со строки
Я в России рожден, родила меня мать...
Подхватили тут же остряки:
Тетке некогда было в то время рожать...

Он однажды поразил друзей:
-- Написал любовную стихозу.
Все, закрыта тема... –
                    Но при всей
Простоте, являл метаморфозу

В незабвенных песенных строках,
Словно был талант сосредоточен
У поэта в песнях, не мозгах,
В песнях он умен, лиричен, точен...

С «Песней года» прикатил в Нью-Йорк.
Весь состав компании Крутого.
Исполненье вызвало восторг.
Завершали песней Острового

С музыкой Островского... Когда
«Песне ты не скажешь «До свиданья», --
Завела заезжая звезда,
Зал поднялся... Затаив дыханье,

Слушал вдохновенные слова
Скромного и честного поэта.
Есть у вдохновения права
На любовь народа, если спета

Песня от души и для души...
Вспоминаю песни Острового
В них слова просты и хороши,
Силой чувства трогали любого,

А меня – особо в плен беря...
Отчего же мне особо близки?
Он рожден шестого сентября
В дорогом моем Новосибирске.

...Он очкарик. Трудно строй держать.
-- Островой, быстрей, не то оставлю...
Запевай! – командует сержант. –
И запели: «... Подари мне саблю...»,

Песню, что сложил он до войны...
Он, белобилетчик-ополченец
Роты поэтической... Должны
Без оружья, храбро подбоченясь,

Ополченцы напугать врага...
Да, послали в схватку без оружья –
И легла дивизия в снега...
Ратоборство для поэта вчуже...

За три дня до яростных боев,
Ополчение перемоловших,
Пятерых поэтов-мастеров,
От бомбежек злых полуоглохших,

Отозвал Главпур – и этим спас.
Прикрепили к фронтовым газетам.
Воодушевителями масс
Надлежит явить себя поэтам.

Он шагал с наганом по войне
И врывался «на пикапе драном»
В города – и роль свою вполне
Выполнил... Поэтом-ветераном

Он в Новосибирске выступал,
Где я был радийным репортером.
Довоенный друг его встречал
Лебедев... Интеллигент, с которым

Засоряли вместе мы эфир.
Лебедев был диктором отменным.
Глас густой, тягучий, как кефир...
Он со мной делился сокровеннным –

И гордился дружбой с Островым –
Сверстником-фронтовиком, которым
Был за верность юности ценим...
Островой с войны пришел майором,

Вдохновенно прожил чуть не век.
Двадцать книг хранят библиотеки
Подтвержденьем факта: человек
Не ленился в творческом разбеге...

«Жди солдата», «...Погибает взвод»,
«Как поют дрозды»... Какие песни!
Новый век с восторгом их поет.
Но, наверное, из всех чудесней,

Та, что не сложила легких крыл
И звучит по-прежнему в эфире.
Этой точно тему он закрыл:
Вряд ли кто напишет лучше в мире:

«Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам,
Утром звезды гаснут без следа.
Только песня остается с человеком
Песня верный друг твой навсегда.
Через годы, через расстоянья,
На любой дороге, в стороне любой.
Песне ты не скажешь «До свиданья»,
Песня не прощается с тобой...»

Памяти Павла Когана

К 65-летию гибели поэта (24 сентября)

Шесть с половиною декад
Промчалось над страной.
На сопке Сахарной отряд
Вступил в неравный бой.

И Павел Коган, лейтенант,
Товарищей прикрыл.
И жизнь и песенный талант
За други положил.

Сентябрь, и год войны второй.
Патроны он берег.
Свистели пули над горой,
Он бился, сколько мог.

Поэту было двадцать три –
И вот: поэта нет.
И небо в пламени зари
Не воспоет поэт.

И не узнает дальних стран,
Не уплывет в моря.
Вздохнет усталый капитан:
-- Был добровольцем... Зря... –

Но у поэтов свой резон –
Такими создал Бог.
Поэт глядел за горизонт –
И пообочь не мог

Остаться, если вся страна
Пошла в смертельный бой.
Была священная война –
И, жертвуя собой,

Он защищал свою страну
И звонкую строку...
Идут поэты на войну –
На кратком их веку,

Успеют только написать
Про тайную любовь...
Но эту песню распевать
Мы будем вновь и вновь:

«Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...»


День рождения Евтушенко

Надо чокнуться хорошенько,
Закусить... Чем полна кастрюля?
День рождения Евтушенко
Восемнадцатого июля...

Месяц жарок и светозарен,
А поэт, чьи глаза, усталы,
Все ж, как в юности, популярен,
Собирает большие залы.

Где-то там на границе света
Обращается выдвиженка:
Не болид, а уже планета
С тем же именем: «Евтушенко».

Я люблю его «Вальс о вальсе»,
«Идут белые снеги» тоже...
И,  -- «гражданственность...», развевайся
«Флагом...», так что – мороз по коже...

«В нашем городе дождь» минорный...
У поэта – сто десять книжек...
Он в бою против сотни черной,
Против своры рвачей и выжиг...

Я открыл  для себя поэта
С «Братской ГЭС» -- и ему поверил.
Словом, полным сиянья, света
Мне раскрыл глаза, расхимерил.

Расставляю по жизни вешки...
Может статься, всего был лучше,
Пересказывая по-чешски
Евтушенковское – о Лучо*.

* Луисе Корвалане


Он всегда, против мерзких, подлых,
На подъеме всегда, в ударе...
Самый главный поэта подвиг –
Та поэма о Бабьем яре...

«Над Бабьим  Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно. Мне сегодня столько лет,
Как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас – я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
И до сих пор на мне – следы гвозей.
Мне кажется, что Дрейфус – это я.
Мещанство – мой доносчик и судья.
Я за решеткой. Я попал в кольцо.
Затравленный, оплеванный, оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
Визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется – я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь, по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
И пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю
Под гогот: «Бей жидов, спасай Россию!» --
Насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! – Я знаю – ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
Твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло, что и жилочкой не дрогнув,
Антисемиты пышно нарекли
Себя «Союзом русского народа»!
Мпне кажется, я – это Анна Франк,
Прозрачная, как веточка в апреле.
И я люблю. И мне не надо фраз.
Мне надо. Чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть. Обонять!
Нельзя нам листьев и нельзя нам неба.
Но можно очень много – это нежно
Друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут? Не бойся, это гулы
Самой весны – она сюда идет.
Иди ко мне. Дай мне скорее губы.
Ломают дверь? Нет, это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Все молча здесь кричит, и, шапку сняв,
Я чувствую, как медленно седею.
И сам я как сплошной беззвучный крик,
Над тысячами тысяч погребенных.
Я – каждый здесь расстрелянный старик,
Я – каждый здесь расстрелянный ребенок. Ничто во мне про это не забудет!
«Интернационал пусть прогремит,
Когда навеки похоронен будет
Последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей,
Но ненавистен злобой заскорузлой
Я всем антисемитам, как еврей,
И потому – я настоящий русский!»

Песня-клятва

Год семидесятый, первый курс.
Однокурсник Александр Самылин
Лез в ферзи настырно точно ПТУРС:
И его  упорство оценили.

Практика... Он выдал репортаж
О каком-то заводском рабочем.
Бойко возвещал, войдя в кураж.
Текст неплох. Он музыкой упрочен:

Фоном шла  «Священная война»...
Шеф, Панфилов, высказался с болью,
Что такая песня не должна
Угождать второстепенной ролью...

Впрочем, добру молодцу укор
Все ж не помешал в ферзи прорваться:
Стал студентом двух высоких школ.
Послан в Братиславу, чтобы братство

Наше со словаками крепить –
Песенная практика сказалась...
Нам нельзя ту песню не любить...
Знаете, как песня создавалась?

Стихотворец Лебедев-Кумач,
Тот, кто написал «Легко на сердце...»
Сердцем был чувствителен и зряч.
Понимал, стране не отсидеться,

Не отговориться от войны...
Он поэт, ему дано прозренье...
Кадры кинохроники: видны
Взорванные бомбами строенья.

«Фоккеры» с крестами на Мадрид
Рассыпают бомбы, на Варшаву....
Сердце у него огнем горит
За Москву, за отчую державу,

Предвещает близкую войну –
И в блокнот легли две первых строчки,
Словно на себя он брал вину
За вождя, что довели до точки,

До развала армию страны...
Строки, что набатом прозвучали,
Набросал Василий до войны...
Две газеты опубликовали

Их уже всего два дня спустя
После первых взрывов на границе...
Мужеством и ст

© Семен Венцимеров, 05.07.2008 в 14:57
Свидетельство о публикации № 05072008145738-00071714
Читателей произведения за все время — 113, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют