какой-то день томительный и будний.
что может быть в такой момент паскудней
чужого нагловатого плеча,
в подреберье вонзившихся локтей,
вагонно-удушающего чада.
«мадам, позвольте чашечку латте
под плитку дорогого шоколада?».
мадам стоит, надменно вперив взор
в лохмато-белобрысую макушку,
на даче недокрашенный забор
тревожит и мутит мадамью душу.
ей все равно, как движется земля –
кругла, как шар, иль спит на черепахах…
макушке холостого короля
взгляд вопиет о том, что тын расшатан.
а что король? высок и синеок,
корона набекрень по-хулигански,
в родне какой-то олимпийский бог
не исключен… или барон цыганский.
он весь такой – на палочке пломбир,
в кармане ни шиша, жетон и ветер.
но он по-королевски целый мир
брелоком для ключей на пальце вертит.
ему плевать на дачу и мадам,
он слишком юн, общителен и хваток.
еще грехов фанерный чемодан
мозоли не натер промеж лопаток.
он в сорок – самодур и мракобес,
кровь царская с годами станет жиже.
но это после... а сейчас принцесс
он, словно кольца на мизинец нижет.
а вот тщедушный жрец карандаша,
на шее шарф, на брючине заплата.
на короля он смотрит чуть дыша,
но, впрочем, так глазеет каждый пятый.
а каждый третий думает про тын…
вагон метро…
мадам, поэт, пижон…
в углу,
накинув черный капюшон,
уснул флейтист, уставший от толпы…
