– Ты представляешь! Нам сегодня по «зеркалу» разрешили без страховки! – весело воскликнул я и тут же в смятении осёкся. Медленно обернувшись ко мне, Малыш обнаружил налитые слезами глаза, полные смертной тоски, и опухшее от рыданий лицо.
– Что?… – хриплым шёпотом спросил я, разом потеряв голос и ощущая явную слабость в коленях,
Ещё бы! Самый большой наш оптимист и здоровяк, в одиночку противостоявший толпе разнузданных молодчиков, поколотивший однажды перворазрядника по боксу, человек, никого и ничего не боявшийся, сейчас выглядел настолько нелепо, что в пору было не поверить глазам, приняв увиденное за кошмарный сон.
– Уйди, – не своим голосом прогнусавил Сергей, усугубляя нереальность происходящего.
В голове у меня молниеносно прокрутилась масса всевозможных версий, одна страшнее другой, и тут я услышал совершенно непереносимое:
– Я её убил…
Меня словно кипятком ошпарило. Сергей был членом оперативной комсомольской дружины и рассказывал, что окодовцы, обладая полновесными милицейскими правами, зачастую проявляют жестокость к задержанным ими гражданам.
– Кого?!! – заорал я, хватая Бурякова и едва не роняя его вместе со стулом.
– Мартынку… да отцепись ты, – простонал он, чувствительно двинув меня своим чугунным плечом, и еле слышно пояснил, – это чайка такая.
А произошло следующее. В эти замечательные майские дни на природе были многие. Пока мы лазили по скалам, Сергей и его коллеги по ОКОДу прогуливались с ружьями по лесу. Никакой дичи незадачливым охотникам не попадалось, и они разбрелись поодиночке по берёзовым околкам в окрестностях небольшого озера.
Пробуждающийся от спячки весенний лес с его пряными запахами, переливчатыми и аукающими звуками, свежим, прохладным, воздухом был прекрасен сам по себе. Время пробежало незаметно. Когда же потребовалось разряжать двустволку и идти к машине, Сергей увидел над поляной летящую чайку. И тут сработал охотничий инстинкт: раз есть ружьё, оно должно выстрелить!
– Взял да и бабахнул, знал, что в лёт не попаду, просто, чтобы хоть раз стрельнуть… – сбивчиво рассказывал Сергей, – а она вдруг так странно начала падать, ну, совершенно неестественно, как-то чересчур красиво, понимаешь… Я к ней бегом, беру на руки, а она изуродована дробью, вся грудка разворочена, в крови. У меня мороз по коже, ничего не понимаю, почему она ещё живая… ну не может такого быть… У других птиц глаза по бокам головы, а у этой спереди, как у человека, и спокойно так смотрит на меня, с ума сойти… – сумбурно объяснял Сергей. Затем, сделав паузу, проглотил комок в горле и продолжил:
– Я подумал… спасти невозможно, только добить, чтобы не мучилась. Положил её на пень, а она встала и опять на меня смотрит. Отошёл метров на шесть, прицелился, сам думаю: вот выстрелю – и разлетится в клочья. Нажал на курок, ружьё громыхнуло, а она… а она…
Тут слёзы хлынули ручьём из глаз рассказчика, а я, окончательно растерявшись и не находя слов, стоял рядом, утешить его мне было нечем. Наконец, бедняга, всхлипывая, сдавленно промолвил:
– Она подняла головку, посмотрела на небо и упала замертво. Лежит кверху лапками.
После этих слов Малыш так безысходно и горько зарыдал, сотрясаясь всем своим могучим телом, что я, с трудом подавляя иррациональное желание зареветь белугой рядом с ним, тихонько вышел в коридор. Ну и дела!
Ночью вижу сон: стоит Сергей посреди какого-то полуразвалившегося горелого сарая, у виска пистолет, а на лице… Ну, в общем ясно – сейчас выстрелит! С бешено колотящимся сердцем подскочил я на постели, включил настенную лампочку над головой. Где он?!
Малыш мирно спал на своей койке лицом ко мне, лишь на губах застыла горькая складка. Фу ты!… «В нашей комнате живут как минимум двое сумасшедших...» – подумал я, выключая свет и окончательно засыпая.
За окном чуть брезжил рассвет.
