не согласуется с верой в то,
что Бог любит свои создания...»
Никхилананда, индусский философ
- Сынок! Сынок! Иди завтракать, - позвала Антонина сына Анатолия, косившего сено в конце огорода. - На сегодня достаточно, да уже и на зиму хватит...
- Да нет, я еще этот участок закончу, больно хорошее сено...
- Да ведь и день рождения завтра... Ты гостей пригласил?
- Да. Придут ребята с девочками...
- А что же ты все один и один?.. Может, пора и «невесту» выбрать...
- Нет, мама, не надо... Рано мне. Еще в армию идти, потом...
-Хорошо, - мама улыбнулась... - Сколько ребят позвал, мне
приготовиться надо?..
- 5 ребят и 5 девочек. Пойду косить. День отличный, не жарко, я сегодня поляну закончу.
-Иди, - вздохнула мама-Тоня, как ее часто называл Анатолий, и украдкой смахнула слезу. - Был бы жив отец, другое дело...
Выйдя замуж за Петю, Петра Сидоровича Гончара, мастера вагоноремонтного завода, она до войны успела родить сына, а в июле 1941 года уже провожала молодого отца на войну.
Сержант Гончар служил в железнодорожных войсках, отступал, наступал, возил к лини фронта технику, снаряды, продовольствие, назад, в тыл, раненых... На Курской дуге, под Прохоровкой, состав не смог оторваться от шквального огня артиллерии и бомбардировщиков, и сержант Гончар в том жестоком бою, подбив своей зениткой немецкий самолет, был смертельно ранен. Выплакала слезы Антонина и, сцепив зубы, всю себя отдала сыну и работе.
Поселок Шпальный, названный так, наверное, потому, что практически все довоенные дома были построены из старых шпал, находился в 5 км от города Викторополя, где располагалась ткацкая фабрика, на которой работала Антонина. -Вот уже 17 лет мерила Антонина километры до фабрики и обратно; до войны - пешком, после - на велосипеде, а сейчас ходил автобус, и проблемы с поездками не было. Работала ткачихой, бригадиром, а после окончания вечернего техникума, сменным мастером. Стройная, с девичьей талией, подвижная, как ртуть, она и после того, как стала мастером, не отсиживалась в кабинете, а целый день сновала между станками, помогая молодым ткачихам обрести уверенность в себе.
Сватались и к ней женихи, но после войны выбор был не очень большой, а претенденты были все, в основном, преклонного возраста, а многие и любители пропустить чарку. Сначала боялась за Анатолия, был маленький, но помогла растить его свекровь, а теперь, когда он вырос, было уже совсем неловко. Так и осталась одна наша «девушка Тоня», как ласково называли ее в цехе.
Дом, строительство которого закончили перед войной, был просторным, светлым, и располагался немножко на отшибе, так как находился на небольшом расстоянии от границы поймы, куда в период самых сильных паводков доходила вода. Зато сенокос был рядом и сена они заготавливали для своей коровы Зорьки всегда с избытком.
Анатолий рано познал крестьянский труд. Корова, двое свиней, гуси, куры, индюшки, огород, покосы... К 16 годам вымахал на 177 см, был видным, рослым, красивым парнем. Работу по дому любил, она его никогда не тяготила, учиться не мешала, и выполнял он ее с удовольствием. Посменная работа Антонины на фабрике способствовала тому, что хозяйство у их было в образцовом порядке и уже могли отложить на «черный день» кое-какую копейку. Анатолий 'хотел купить мотоцикл с коляской и было решено эту покупку совершить, как только он получит права. Много читал. А мама Тоня, кроме того, что регулярно носила книги из библиотеки, как лучшая производственница имела возможность выписывать некоторые подписные издания. Марк Твен, Шолохов, Лермонтов, Пушкин, Шишков, Джек Лондон, Драйзер, Стефан Цвейг и другие... Произведения этих писателей читали и часто обсуждали.
Как-то, прочитав роман Дж. Лондона «Мартин Идеен», Анатолий долго не мог успокоиться. Как это так, всего достиг, так настойчиво боролся за жизнь и добровольно ушел из нее?
- Жизнь, сынок, сложная вещь, - говорила мама. - Так поступают очень сильные люди, а не слабые, как принято думать.
День рождения проходил весело и непринужденно. Антонина, выпив с молодежью фужер шампанского, ушла к соседке. У соседки случилось небольшое застолье, приехал в гости брат с женой. Понемножку, помаленьку, а слегка выпили. В 12-м часу ночи Антонина, чуть-чуть навеселе, возвращалась домой. Молодежь расходилась. Анатолий пошел их проводить.
Антонина вымылась под душем и, переодевшись, присела на кровать. Сердце неожиданно зашлось, забилось, словно замерзавший воробышек в окне, а из глаз полились слезы... Тихо плакала Антонина, не вытирая слез, тело ее поникло, голова склонилась на спинку кровати, руки безвольно простерлись вдоль туловища...
Стукнула дверь, пришел Анатолий.
- Мама-Тоня, ты уже легла? Я уберу посуду и вымою все.
«Не надо, сынок», хотела сказать Антонина, но вместо слов у нее вырвался из горла хрип и она, сцепив зубы, зашлась в слезах...
- Мама-Тоня, мама-Тоня, - закричал Анатолий, - что с тобой, что, моя дорогая мамочка? Кто тебя обидел? - и он присел на кровать, нежно поглаживая ей голову, плечи...
- Жизнь, обидела, сыночек, жизнь, - прошептала тихо Тоня, помимо своей воли прижимаясь к Анатолию. - Раздевайся, сынок, ложись, - тихо прошептала она, нежно целуя его. Анатолий весь напрягся и неожиданно, сжав зубы и кулаки, упал на кровать. Сильнейшая эрекция, охватившая все его тело, закончилась резким, неожиданным оргазмом. В полубессознательном состоянии он извивался, извивался, а семя извергалось из него, казалось, бесконечно. Те, мальчишеские, поллюции были легким утренним бризом по сравнению с этим могучим оргазмом. Тело оцепенело, а мозг и позвоночник пронзили тысячи игл.
- Ой, дура я, дура, - тихо запричитала Тоня и, прижавшись всем своим гибким, упругим, истосковавшимся телом к Анатолию, стала нежно и страстно целовать его в губы, лицо. Судороги постепенно прекратились.
- Иди, мой мальчик, вымойся и переоденься...
Анатолий, шатаясь, вышел в ванную... Антонина вышла в залу, налила два фужера шампанского и, дождавшись Анатолия, сказала:
- Иди, сынок, выпьем, я так и не поздравила тебя с днем рождения, ты уже стал мужчиной.
Заторможено, медленно подняли они бокалы, молча чокнулись и также молча выпили. Одновременно, страстно и бережно кинулись они навстречу друг другу и...
- Неси меня в спальню и выключай свет, - прошептала она, прижимаясь к нему все крепче и крепче...
Боже, что это была за ночь... Отбросив стыд, отбросив все эти годы до замужества, она отдала свое тело, свою душу, всю себя своему единственному, любимому сыну. Анатолий был неутомим, обезумевшая Антонина тоже. Стальные иглы вонзались в мозг, позвоночник Анатолия в период оргазма, а он, как правило, совпадал с Антониной, и они, обессиленные, долго лежали вместе, прислушиваясь к своему телу. - Мальчик мой, - шептала Антонина, вытирая мокрым полотенцем Анатолия, - ты уже настоящий мужчина. - И все повторялось сначала. Ласки, объятия, поцелуи и близость!.. Безумная близость, когда, кажется, что ты растворяешься в другом человеке без остатка, что ты - это он, и что он – это ты.
Прости меня, господи, прости меня, Петя, прости меня, мой мальчик, шептала запекшимися губами Антонина, закинув руки за голову, отдыхая и обращаясь ко всем по очереди: богу, мужу, сыну...
-Не надо, мама Тоня, не надо каяться. Я буду любить тебя всю оставшуюся жизнь. Помнишь, как писал Оноре де Бальзак: «...Я буду любить каждую твою морщинку...» Ты ведь еще совсем молодая. - И он осыпал ее лицо и тело робкими, нежными, страстными поцелуями. Упругое тело подавалось ему навстречу, и снова и снова блаженные качели любви раскачивали их бесконечно...
- Боже мой, уже утро, - прошептала Тоня.
- Не надо, не вставай, - удерживая ее, прошептал Анатолий.
- Дурачок, надо корову доить, в стадо отогнать и скотину покормить...
- Ладно, встаем. Я покормлю свиней, выпущу птицу, выведу на поле бычка и наведу порядок. А ты подоишь корову и выгонишь ее в стадо.
- Хорошо, сынок, - слегка вздохнув, отозвалась Тоня.
- Давай позавтракаем, - вернувшись из улицы, куда отогнала корову, обратилась к Анатолию Тоня.
Они сели за стол, Антонина взяла принесенное с улицы, где оно хранилось в бочке с водой, шампанское и подала сыну - открывай. Анатолий разлил шампанское по бокалам.
- Прости меня, сынок, - с влажными глазами обратилась к Анатолию Тоня, - прости пожалуйста, не устояла...
- Мама-Тоня! Давай этот разговор прекратим раз и навсегда. Я всегда буду с тобой, никогда никому тебя не отдам. Я буду любить тебя всю жизнь... Вот за это и выпью. – И он одним духом осушил бокал. Вздохнув, пригубила бокал и Тоня. - Нет, ты выпей. Не оставляй слез ни мне, ни себе... Завтра у тебя выходной, Мне некуда идти, я буду сеном заниматься, а сегодня - праздник. Мама-Тоня! Любимая, не грусти. Что сделано, того не воротишь, а пока Петя нас оттуда прости, - рассудительно закончил он.
«Вылитый Петр, - с горечью подумала она, - вечная ему память...» И не спеша выпила шампанское.
Медовый месяц продолжался... Помолодела Тоня, летала среди станков, как ласточка и даже девушки-ткачихи отметили, что и в походке ее, и в облике что-то неуловимо изменилось.
- Может, замуж собралась? - допытывались самые настырные.
- Может, и собралась, - отвечала Тоня и, для отвода глаз, более приветливо встречала вдовца-поклонника с вагоноремонтного депо, который имел на нее самые серьезные виды. Так все постепенно и утихло. К зиме вдовец, видя бесполезность своих ухаживаний, тихо женился, а народная молва переключилась на другие, более злободневные дела...
Анатолий за лето еще окреп, возмужал, загорел и стал настоящим молодым красавцем-мужчиной, на которого с завистью и робкой надеждой поглядывали девушки из поселка. Но ни одной из них не давал он предпочтения. Десятиклассники часто компанией собирались в доме Гончара, тем более, что Антонина приобрела патефон и набор пластинок к нему. Она всегда приветливо и гостеприимно встречала гостей, угощала и относилась к этим посиделкам с добром и пониманием, тем более что сын учился без троек.
После 10-го класса поступил Анатолий в вечерний железнодорожный техникум и пошел работать в вагоноремонтное депо. Использовав год отсрочки от армии, он пошел служить, как и отец, в железнодорожные войска. Воинская часть располагалась в областном центре, и спецсоставы, которые сопровождал сержант Гончар, как и отец, часто проходили мимо пос. Шпального и через городок Викторополь. Виделись они часто, два отпуска отличник боевой и политической подготовки провел дома, а Тоня половину своих отпусков и отгулов проводила в областном центре.
Так летели годы. Анатолий тянул хозяйство, успешно работал уже старшим мастером на железнодорожном узле, но о женитьбе и не помышлял. Их отношения днем и на людях оставались прежними: сына и матери, а ночью царствовала Любовь! Трепетно и нежно ласкал Анатолий Тоню, часто говорил ей нежные слова, и она, счастливая, засыпала расслабленная у него под боком.
- Толя, Толечка! Мой любимый, мой единственный, - все теснее прижимаясь к нему, часто в исступлении шептала она, - пора прекращать... Вселенский грех взяла я на душу, не нянчить мне внуков...
Анатолий молчал или резко одергивал ее... Став уже взрослым, 30-летним мужиком, он всем своим сердцем понимал, что мама Тоня, как и многие миллионы ее ровесниц, лишенная семейного счастья, любви, должна смиренно тянуть свою лямку. И хотя Антонина неоднократно могла устроить свою судьбу, Анатолия волновало одно: его мама-Тоня должна быть счастлива, и он сделает, чтобы так оно и было.
Шел 1972 год. 7 августа маме-Тоне исполнялось 50 лет. По-прежнему стройная и гибкая, она сохранила во всем своем облике обаяние и красоту. Годы, казалось, летели мимо нее. В начале июля Тоня взяла отпуск, отказалась от предложенной путевки в Сочи и занялась ремонтом в доме.
Через месяц дом и двор сверкали, как новенькие. Кроме поздравлений и торжеств на работе, в кругу своей рабочей семьи, собрались дома. Соседи, друзья - все поздравляли Тоню, желали счастья, здоровья, любви и... мужа. Тоня была весела, со всеми ровная, приветливая. Была суббота.
Воскресенье, у обоих выходной.
- Мама-Тоня, я в город поеду, надо перерегистрацию пройти на машину, и к мотоциклу кое-что купить.
- Езжай, сынок, езжай. А я тоже попозже поеду, мы со своими договорились сходить на лодочную станцию - позагорать, отдохнуть, да отметить день рождения сына у нашей бригадирши, а то уже крестить скоро, а нам все нет времени собраться.
Возвратившись из города, Анатолий умылся, пообедал и зашел в зал передохнуть. Что-то шевельнулось груди, и легкое облако тумана застелило глаза. «Устал, наверное, - подумал Анатолий. - Да и ремонт выдался тяжелый, по полторы смены работали... Попробую вздремнуть немного». Но не спалось. Встав, Анатолий подошел к столу и уставился на белый лист бумаги. Там было одно слово: «Прости»... Рядом лежали документы.
Рванул во двор, к мотоциклу и помчал на городской пляж. По скоплению народа в углу пляжа он понял: что-то случилось...
На «деревянных ногах» он подошел к толпе... На покрывале, между двумя аквалангистами и спасателем лежала Тоня...
- Не успели, - шелестело в толпе. - Наверное, судорога ее схватила. Да и течение там сильное... - Окаменев, стоял Анатолий над мамой-Тоней, а в глазах стояло последнее «Прости»...