Хлороформом питая с листа кровеносный сосуд и камею,
Словно картами впрок послесмертье своё перебрав,
Двоеточием став, малодушно в красотах немею,
По сезону уныло рядясь в fruitless efforts of love,
От броженья устав, как слова, что родятся в избытке,
Для укора останутся лишним довеском в ребре,
За чертою оседлости мыслей трястись в карамельной кибитке,
Покидая останки размытого содой Комбре.
Очертанья его, выходя далеко за пределы
Типографской ошибки, в которую можно поверить, стыдясь,
И гордясь, что одежды твои так прекрасны и белы,
Словно мир покидает навеки последняя грязь,
Бесполезно пытаться узнать – зазеркалья, родные пенаты,
Подзаборные истины, горние горести в ряд
Никогда не горят. Если тлеют, то мы виноваты,
Совершая над ними последний по счету обряд.
Никогда не горят. Опустевшая память в избытке
Собирает, лелеет и строит камины из них.
К холодам не поспеть, так и тлеть в карамельной кибитке,
Разрушая свой век, как в забвеньи снующийся стих.
