Понедельник, 25 октября
Сегодня кое-что произошло. Но обо всем по порядку.
Этой ночью мне приснился сон. Борис, все в той же греческой тунике, припав на одно колено, протягивает мне яблоко. Вид у него при этом довольно жалкий: нос и глаза покраснели и распухли от слез, губы предательски дрожат.
За его спиной я успеваю заметить два пустых кресла. Это означает, что мои соперницы повержены и я здесь полновластная хозяйка. Царственным жестом я беру яблоко из рук Бориса и с наслаждением впиваюсь в него зубами.
Но что это? Такое спелое и румяное с виду, на вкус оно оказывается нестерпимо кислым и даже слегка отдающим горечью. Я с трудом проглатываю кусок, изо всех сил стараясь не показывать, насколько мне это неприятно. Тем более что Борис смотрит на меня безотрывно, словно спрашивая взглядом: «Ну как? Тебе нравится?» Я через силу улыбаюсь ему и вновь запускаю зубы в яблоко. И в ту же секунду чувствую, как мое лицо передергивает гримаса отвращения. Не в силах сдерживаться, я выплевываю этот недоеденный кусок прямо в изумленное лицо Бориса…
Проснулась я все с той же кислой оскоминой во рту и несколько минут лежала, уставив взгляд в потолок. На душе было по-прежнему муторно. Вчерашнее состояние не только не прошло, а, напротив, еще больше обострилось.
Никого не хотелось видеть. Я даже обрадовалась, когда, взглянув на часы, убедилась, что собираться в школу уже нет никакого смысла, так как я давно опоздала. Оказывается, вчера, укладываясь спать, я забыла завести будильник. Что ж, значит, не судьба.
Я еще с полчаса повалялась в постели, потом стала медленно приводить себя в порядок. Есть совершенно не хотелось, но я заставила себя проглотить бутерброд, запив его стаканом холодного чая, от чего меня чуть не стошнило.
В какой-то момент я поймала себя на мысли, что никак не могу избавиться от чувства гадливости. К себе. К предметам, которые меня окружают. Вообще ко всему.
Что-то подобное я испытывала позавчера, когда в ванной смывала со своей кожи пятна крови. Ярко-алая, с пурпурным оттенком, по цвету
она очень отличалась от менструальной. Это была кровь, свидетельствующая о моей потерянной девственности.
Я вдруг снова, в который раз испытала острую жалость к себе самой. На глаза навернулись слезы. Я с трудом взяла себя в руки, попытавшись думать о чем-нибудь другом. Какая же я, оказывается, сентиментальная дура! Никогда бы не подумала, что буду так сильно переживать по этому поводу.
А может, дело вовсе не в этом? Может, если бы в субботу все было по-другому, я бы сейчас меньше расстраивалась?
По-другому… Легко сказать «по-другому». А вдруг по-другому нельзя? Вдруг у меня с Борисом половая несовместимость? Или, еще хуже, я вообще не приспособлена для того, чтобы заниматься любовью? А что, очень может быть! Ведь я же ведьма, я не такая как все.
Как ни странно, эта мысль совершенно меня не расстроила. Ну и что такого, что секс мне противопоказан! Живут же некоторые люди, вообще ничего не зная о сексе. Наша Ангидридовна, например. Или одна тетка с материной работы, страдающая слоновьей болезнью - ее все мужики десятью дорогами обегают… Тьфу ты, черт! Нашла, с кем сравниваться! Я же не уродка какая-нибудь! И потом - ничего ведь не доказано. Говорят же, что первый блин всегда комом. Надо попробовать хотя бы еще один раз…
Но стоило мне только вспомнить пережитые накануне мучения, как все мои внутренности тут же сжались, словно сведенные судорогой, а к горлу подступила тошнота. Нет, если я когда-нибудь и решусь на это, то очень не скоро.
У меня вдруг возникло жуткое желание смыть с себя весь вчерашний ужас, очиститься, избавиться - хотя бы на время - от гнетущего состояния подавленности и разочарования. Я чуть ли не до краев наполнила ванну горячей водой, вылила в нее остатки шампуня и, поскорей сбросив одежду, с наслаждением погрузилась в душистую, пахнущую хвоей пену.
Не знаю, сколько я пролежала так, без движения, без мыслей, в состоянии полной расслабленности. Может, полчаса. Может, час. Потом, намылив мочалку, с каким-то остервенением принялась елозить ею по своему телу, пока оно не стало пунцовым.
Когда на ватных ногах я выползла, наконец, из ванной, перед глазами у меня плясали желтые и зеленые круги, а сердце в груди бухало как бубен. И в этот самый момент зазвонил телефон.
Сначала я хотела просто не брать трубку, так как это мог быть кто-нибудь из школы, но он так настойчиво верещал, что я не выдержала.
Это оказался Борис. Шмыгая носом, он плачущим голосом сообщил мне ошеломительную новость: позапрошлой ночью Надька покончила с собой, проглотив целую пачку сонных таблеток.
Борис узнал об этом только сегодня утром. Вчера целый день он пытался проникнуть в больницу, но его не пустили. Возможно, в это время ее еще пытались спасти, хотя, по его же словам, обнаружили Надьку слишком поздно для того, чтобы предпринимать какие-то серьезные действия.
Никто из ее окружения - ни врач, ни нянечка, ни родители - даже не догадывались о Надькиных планах. Да и сам Борис, когда встречался с ней накануне, не заметил в поведении пострадавшей ничего особенного: она болтала как ни в чем не бывало и в целом выглядела довольно спокойной. И только ночью, когда все разошлись…
- Я должен, должен был догадаться! - захлебывался в трубке голос Бориса. - Ведь это так ужасно… для девушки… потерять ногу!.. - после этого его слова вновь перешли в невнятное бормотание, и мне жутко захотелось нажать на рычаг, чтобы только не слышать всего этого. Поэтому я испытала огромное облегчение, когда через минуту, извинившись, он сам прервал связь.
Получилось, что за все время общения с Борисом я не произнесла ни единого слова. Да и что я могла сказать в этой ситуации! Новость о Надькиной смерти привела меня в состояние легкого шока. Не то чтобы я была сильно расстроена, но и радости особой не испытывала.
Пожалуй, единственное, что я почувствовала в тот момент, это сильнейшее раздражение. Да, именно раздражение. Раздражение от того, что сразу же после свидания со мной Борис отправился к Надьке, что все это время он думал только о ней и даже сейчас, сообщая мне эту новость, ни словом не упомянул о своем позавчерашнем промахе. Да ему, наверно, даже в голову не пришло, насколько он был жалок в роли любовника и как сильно меня этим обидел!
Но оказалось, что все это только цветочки по сравнению с тем, какое негодование, даже возмущение вызвал у меня поступок Надьки. По-настоящему я поняла это только сейчас, и чем больше об этом думаю, тем все больше укрепляюсь в мысли, как ловко эта сучка обвела меня вокруг пальца.
Ведь я совсем не желала ей смерти. Я всего лишь хотела увидеть ее унижение, ее позор (сколько раз я рисовала в своих мечтах картину, как прохожу под руку с Борисом мимо скачущей на костылях Надьки, окидывая ее сочувственно-презрительным взглядом), но теперь это невозможно. Приняв решение уйти из жизни, моя соперница разрушила все мои планы. Из ничтожной калеки, способной вызвать только жалость, она превратилась в героиню романа, вторую мадам Бовари, для которой лучше смерть, чем унижение (когда-то, еще в 8 классе, я случайно наткнулась на этот роман и, проглотив его за два дня, в конце, помнится, даже немного всплакнула).
Я уже не говорю о том, что свой идиотский поступок (до меня только сейчас дошло) Надька совершила в то самое время, когда мы с Борисом пытались заниматься любовью. Надо же, какое совпадение! Отныне всякий раз, вспоминая о нашем неудачном траханье, этот чудик будет связывать его с Надькой.
Но это еще полбеды! Случилось именно то, чего я больше всего боялась. Теперь до конца своих дней Борис будет хранить в памяти Надькин пресветлый образ и распускать сопли при одном только упоминании о ней.
Что ж, тем хуже для него. Лично я не желаю ничего ни знать, ни слышать про эту сучку, и если Борис и дальше собирается парить мне мозги своей разлюбезной Наденькой, то пусть катится куда подальше…
Вторник, 26 октября
Кто б знал, с каким нежеланием я собиралась сегодня в школу! Это усиливалось еще и тем, что утром - раньше на целых три дня - у меня неожиданно пошли месячные. Боли были такие, что я еле поднялась с кровати.
Но это было еще ничего по сравнению с тем, как не хотелось мне встречаться с Борисом. Поэтому я испытала огромное облегчение, когда, после того как прозвенел звонок, не обнаружила его на обычном месте.
Однако на смену облегчению очень скоро пришла злость, лишь только я поняла, где он может находиться в этот момент. Ольга, похоже, заметила мое состояние, однако от шуточек решила воздержаться. И правильно сделала, а то бы я ее так отбрила!..
Борис позвонил где-то около пяти. Голос глухой, как из бочки. Сообщил, что только что вернулся с Надькиных похорон, что чувствует себя ужасно одиноким, после чего, помявшись, спросил, когда мы еще увидимся. Первым моим желанием было ответить: «Никогда», но я вовремя сдержалась, буркнув что-то неопределенное. Борис, видно, почувствовал неладное, потому что тут же рассыпался в извинениях по поводу нашего неудачного свидания.
- Если я все же чем-то тебя обидел, скажи. Только, пожалуйста, не молчи! Объясни, что тебя гнетет!
Ну как ему можно объяснить, когда я сама ничего толком не понимаю! Все это на уровне ощущений, предположений, которые могут ведь оказаться неверными. Я ему так примерно и сказала.
Тогда Борис стал настаивать на том, чтобы приехать ко мне прямо сейчас (наверно, хотел, бедняжка, реабилитироваться), но я отрезала, что плохо себя чувствую, и бросила трубку.
Как пусто на душе! Словно в комнате, из которой вынесли всю мебель, но где еще сохранился запах затхлости, и мусор на полу, и паутина по углам. Может, это все, что осталось от моих чувств? Даже трудно представить, что каких-то три дня назад я сама звонила Борису, предлагая встретиться. А сейчас одна только мысль о встрече вызывает во мне дрожь отвращения. Неужели я его разлюбила?..
Вечером неожиданно появилась мать. Веселая, раскрасневшаяся. С порога объявила, что очень по мне соскучилась и поэтому решила навестить, но я сразу догадалась, что ей просто не терпится поделиться со мной своими впечатлениями.
Весь ужин тарахтела про своего Викентия Александровича. Я делала вид, что мне ужасно интересно, а на самом деле умирала от скуки. Мне, наверно, никогда ее не понять. Подумаешь, счастье - с мужиком потрахаться! Хотя для матери, пожалуй, весь смысл жизни только в этом и заключается. А все эти разговоры о долге, об ответственности лишь для прикрытия ее самочьей сущности.
Нет, это все не по мне. У меня совсем другое предназначение. Я ведьма, я властвую над людьми, я подчиняю их своей воле, а если кто-то из них отваживается встать у меня на пути, я его просто уничтожаю. Для чего? Для того чтобы доказать, что я сильнее. Такая вот простая арифметика.
И любовь тут, получается, не при чем.
Среда, 27 октября
Сегодня случилось ужасное: Я ВДРУГ УТРАТИЛА ВСЕ СВОИ СПОСОБНОСТИ.
Не понимаю, отчего это произошло. Может, я что-то неправильно делаю? Может, недостаточно сильно напрягаюсь? А может, просто должно пройти какое-то время? Ведь бывает же так, что организм требует передышки, что какой-нибудь перетрудившийся орган на время как бы выходит из строя, а потом, спустя день или два, снова начинает функционировать. Где-то я, кажется, про такое читала. В каком-то научном журнале. Жаль только, не помню названия.
Или дело вовсе не в этом? Неужели бабка решила забрать обратно свой дар? Но почему? Чем я ей не угодила?
Сегодня ночью я снова видела ее во сне. Лицо бледное, как у мертвеца, волосы растрепаны, и взгляд какой-то неподвижный, тяжелый. Смотрит на меня в упор и повторяет одну и ту же фразу - никак не могу разобрать, какую, потому что ничего не слышно. Я ясно вижу, как шевелятся ее губы, но звук до меня почему-то не долетает. Такое впечатление, что нас разделяет стекло.
Так вот почему бабка всегда молчала. Видимо, она лишена была возможности общаться со мной и, зная об этом, никогда даже не пыталась заговорить. Но сейчас, по всей вероятности, настолько была чем-то взволнована или возмущена, что решила изменить всегдашней своей привычке. Что же она пыталась мне сказать?..
Проснувшись, я сразу почувствовала неладное. Сперва думала: это все из-за вчерашних переживаний. Да и месячные в самом разгаре. Одним словом, успокаивала себя до последнего.
Но настал тот момент, когда я окончательно поняла: я больше не ведьма. Это случилось по вине все того же медно-рыжего пацана, что каждый раз орал мне вслед разные гадости. Я не видела его с тех самых пор, как заставила кувыркнуться с крыши гаража. Сегодня он снова появился во дворе, с загипсованной рукой, слегка прихрамывающий, но ничуть не поумневший, потому что, увидев меня, тут же завел свою старую песню.
Я, конечно, сразу остановилась и, уперев в него взгляд, пожелала катиться ко всем чертям. Однако ничего не произошло. Медно-рыжий все так же продолжал корчить мне рожи, приплясывая на одной ноге. Сперва я решила, что плохо сосредоточилась, и повторила попытку. Опять неудача! Попыталась еще, и еще один раз - тот же самый результат.
Вот тут я впервые запаниковала. Вдруг почувствовав себя страшно неловко (наверно, то же самое испытывает артист, когда, выйдя на сцену, напрочь забывает текст), я, словно побитый щенок, бросилась вон со двора, вобрав голову в плечи и не глядя по сторонам. А тоненький противный голосок за моей спиной все повторял и повторял как заведенный:
- Лидка шлюха! Лидка шлюха!
В школу я, конечно, не пошла. Видеть лица своих одноклассников и учителей, о чем-то с ними разговаривать, отвечать на вопросы и при этом делать вид, что все у тебя в порядке - сейчас мне казалось это просто немыслимым. Потерянная, с остановившимся взглядом, бродила я по городу, не находя себе места, и шептала себе под нос как заклинание: «Этого не может быть! Этого просто не может быть!..»
Кажется, я еще несколько раз пыталась прибегнуть к своим способностям, и опять убеждалась в том, что ничего не выходит…
Все, больше не могу писать. Голова раскалывается от боли, и в глазах рябит. Это, наверно, от усталости. Надо подождать до завтра. Завтра все еще может измениться…
Среда, 3 ноября
Несколько дней не открывала дневник. Писать в общем-то не о чем. Начались каникулы, и, как назло, зарядили дожди со снегом. Целыми днями сижу на диване, уставившись в окно, или слушаю музыку, потому что по телеку смотреть совершенно нечего.
Матери, как всегда, нет дома. Теперь все дни она проводит у своего Викентия Александровича. По-моему, всерьез собирается выйти за него замуж. Интересно, разделяет ли он ее намерения?
С Борисом я окончательно порвала. В один из дней, когда в очередной раз он позвонил мне вечером по телефону и уговаривал встретиться, я не выдержала и высказала ему все, что о нем думаю. После этого он меня больше не беспокоил. Может, наконец-то понял, что ничего у нас не получится, а может, просто затаил обиду, но при этом еще на что-то надеется.
Честно говоря, меня это совершенно не волнует. Единственное, что сейчас занимает мой ум: когда же я снова стану ведьмой? Когда это наконец случится?
Пока никаких изменений во мне не наблюдается. Ну просто ни-че-го! И бабка, как назло, больше не снится. Однако я не теряю надежды. Каждую ночь, отправляясь в кровать, мысленно пытаюсь вызвать в памяти ее лицо, подолгу говорю с ней, умоляю сжалиться надо мной. Никогда и не перед кем еще я так не унижалась!
Неужели старая карга не понимает, насколько бесчеловечно сейчас поступает со мной? Неужели ей невдомек, что, испытав один раз это чувство - чувство безграничной власти над людьми, я уже не смогу оставаться прежней? И как это мучительно-жутко - вновь возвращаться в эту обыденную, серую, скучную жизнь, вновь почувствовать себя обыкновенной, такой же как все, как Ольга, как Алка «Амеба», как мать с ее очередной дурацкой любовью, как Борис, который хоть и похож на греческого бога, на самом деле далеко не бог, как тысячи других таких же жалких и неинтересных людишек! Ведь я ни капли на них не похожа, я совсем другая, я ИСКЛЮЧЕНИЕ! В этой жизни мне предназначена особая роль!
Ну неужели, неужели она этого не понимает?!!
***
Кажется, я догадываюсь, какое слово повторяла тогда бабка. Она говорила «проклинаю». Да, именно так. «Проклинаю».
Так вот почему она больше не является ко мне в моих снах. Бабуля меня прокляла. Но за что же? За то, что я с помощью волшебства, которым она же меня и наделила, устраняла неугодных мне людей? Да и что такое - «устраняла»! Просто учила их уму-разуму, сохраняя при этом жизнь… Ну, может быть, за исключением последнего случая. Но Надька ведь сама приняла такое решение. В конце концов, никто не заставлял ее глотать эти чертовы таблетки!..
Стоп! А вдруг бабка изменила ко мне отношение только из-за того, что эта дура покончила с собой? Да, наверно, это и был тот предел, за который я ни в коем случае не должна была заступать. Черт! Ведь я с самого начала это чувствовала! Меня все время как будто что-то удерживало! И я не хотела, не хотела этой смерти! За что же теперь она так меня наказывает?..
***
Каникулы подходят к концу. Завтра в школу. Опять эти ненавистные рожи, эти тупые взгляды, кривые ухмылки за спиной! Как же они меня все достали!..
***
Это просто наваждение какое-то! Они как будто догадываются о том, что я теперь лишена прежней власти. Но, черт возьми, откуда?! Неужели у меня это на лбу написано?!
После второго урока меня вызвала к себе Анаконда и в присутствии Тетехи, Крокодилыча, Иномарки и еще нескольких учителей стала отчитывать за пропуски, которых за первую четверть у меня, по ее словам, накопилось больше чем достаточно. С каким удовольствием я размазала бы эту толстую суку по стене, как уже один раз это проделала. Теперь же мне приходилось молча глотать весь этот бред, глядя прямо в ее кипящие ненавистью глазки. А эта тварь как будто чувствовала мое бессилие: готова поклясться, что по губам завучихи пару раз проскользнула торжествующая улыбка.
Ольга тоже вела себя сегодня довольно странно. В ее обращении ко мне уже не чувствовалось прежнего подобострастия, а во взглядах, которые она на меня иногда бросала, таился чуть ли не вызов. Это
было особенно заметно, когда она сообщала мне последние новости про Ангидридовну.
Оказывается, химичка сейчас находится в больнице, причем в очень плохом состоянии. Это случилось после того, как мать Мониной подала на нее в суд за якобы проявленную на уроке халатность, из-за которой ее дочь, вроде бы, и была изуродована. Надо же было до такого додуматься! Когда же я спросила у Ольги, как себя чувствует Алка, та, пожав плечами, заявила, что сейчас как будто ничего, однако в школе больше не появится, так как ее перевели на домашнее обучение.
- Ну, теперь ты довольна? - эти Ольгины слова, брошенные словно невзначай, заставили меня внутренне напрячься. Но я сделала вид, что ничего не заметила.
В общем, целый день сплошные неприятности. На душе мерзко и как-то тревожно. Я даже немного жалею о том, что так резко порвала с Борисом - его хотя бы маленькая поддержка мне бы сейчас не помешала.
Но он теперь даже не смотрит в мою сторону.
***
Сделай меня снова ведьмой, бабуля! Прошу тебя, умоляю, сделай меня ведьмой!
Каждую ночь я снова и снова вызываю перед глазами твой образ. Но ты не приходишь. Почему? Почему ты оставила меня, бабуля? Оставила сейчас, когда мне так трудно? Все меня ненавидят, смотрят как на врага. И Ольга, и учителя, и даже Борис. Вчера я попыталась с ним заговорить, но он сделал вид, что не слышит… Нет, он мне по-прежнему неинтересен, однако если бы я заметила в его глазах хоть каплю тепла, мне стало бы немного легче…
Я никому не нужна. Никому. Никому. Даже матери. У нее сейчас только одно на уме: как бы потрахаться со своим новым хахалем.
Ты одна у меня осталась, бабуля…
Почему же ты не приходишь ко мне? Неужели тебе совсем меня не жалко?
Бабулечка! Милая, родная, любимая, пожалуйста, сделай меня прежней! Сделай так, чтобы я проснулась и вновь почувствовала в себе скрытую силу. Ну сделай! Что тебе стоит!..
***
Бабка! Сука старая! Что же ты со мной делаешь?! Ненавижу тебя! Ненавижу! Почему ты лишила меня всего, ведьма проклятая?! За какие такие грехи?! Мне плохо, плохо!.. Неужели ты не видишь, как мне сейчас плохо?! Я больше не могу! Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!
Верни мне то, что ты отняла у меня! Верни - или убей! Верни - или… Что, не вернешь? По глазам вижу - не вернешь.
Ну, чего ухмыляешься? Чего ты все время ухмыляешься?! С ума меня хочешь свести?! Сволочь! Тварь! Мерзкая жаба! Ну, скажи хоть слово!.. Молчишь. Опять молчишь. Что же мне теперь делать?! Как мне теперь жить?!
ГОСПОДИ, КАК МНЕ ТЕПЕРЬ ДАЛЬШЕ ЖИТЬ?!
2006 г.
