Путь к Южной башне (Часть 2) (Рассказ)

   Ты в который просыпаешься от собственного крика. У тебя перед глазами лист бумаги с разводами принтерной краски. Он шевелится от твоего тяжелого прерывающегося дыхания. Ты отрываешь голову от земного притяжения и недоуменно оглядываешься. Память возвращается медленно и неохотно. Память, проклятая ты сука, чтобы тебе не сгинуть где-нибудь в развалинах души, в тумане алкоголя! Зачем ты возвращаешься раз за разом на пожарище мозга с упорством собаки, хозяин которой сгорел в огне? Зачем ты беспокоишь умерших от любви, чье имя легион? Что за жуткие инстинкты движут тобой?
   Ты поворачиваешь голову, и солнце бросает тебе в лицо целую охапку света. Да, ты в кабинете своего бывшего шефа. Уже позднее утро, а ты все еще здесь. Истерический смешок все еще ворочается в твоей больной груди. Сегодня суббота! Точно суббота, век воли не видать! Сегодня никто не придет сюда, и вы имеете возможность для достойного и организованного отступления. Вот только нужно каким-то ловким маневром разбить наголову земное притяжение. Ты несколько минут собираешься с силами, загоняя рвущееся наружу сердце в грудную клетку. Ухватившись руками за липкий край стола, ты сползаешь с кресла и встаешь на колени. Еще привал. На столе лежит пустая бутылка. Сосредоточься на ней, сведи глаза на горлышке. Рывок! И вот ты уже на ногах, маленький Наполеон, распятый Иисус, раненый Цезарь, где ты, Брут? Ты стоишь, гордый своей крохотной победой. Ты сделал первые шаги по направлению к Южной башне. Теперь нельзя останавливаться. Шоу должно продолжаться. А для этого требуются радикальные средства. Ты находишь наполовину пустую бутылку и, захлебываясь, делаешь несколько глотков. Пару минут и вот уже мир стабилизируется, застывает в изначальной неподвижности. Не спеши. У тебя впереди мучительная вечность, целый океан одиночества и тоски. Не лучше ли затонуть прямо в порту, не отходя от пирса? Нет, не лучше, отвечаешь ты себе. Ни хрена не лучше. Ты оглядываешься по сторонам. Конфуций устроился в широком кожаном кресле в обнимку с Золушкой - как всегда, лучше всех. Ты помнишь, как баюкал Лили и тебе становится немного обидно. Мари спала в другом кресле, рыжие волосы разметались по черной коже. Зрелище, ждущее своего Рембрандта. Где ты, старый сатир? Где твой мольберт, где твоя кисть? Лао Цзы забился между металлическим сейфом и корзиной для бумаг.
   Ты проходишь к магнитофону и, перевернув кассету, ставишь "Осенний блюз". Уэйтс хрипит что-то невыносимо грустное, а ты собираешь в кучу рюмки и разливаешь по ним остатки из всех бутылок. Взяв в руку рюмку, ты начинаешь будить Мари.
   - Эй, вставай, подружка, уже днем, - сипишь ты в тон Уэйтсу.
   Мари со стоном приоткрывает один глаз и вытягивает вперед руку. Ты тут же суешь ей рюмку. Поморщившись, она одним глотком выпивает эту адскую смесь. Порядок. Ты берешь вторую рюмку и подступаешься к Конфуцию...
   Через полчаса вы уже выходите на улицу. Ты молчалив и сосредоточен. Тебе предстоит путешествие, а перед путешествием тебе придется выдержать еще один бой - с собственной квартирой. После того, как ушла Женя, эта сволочная комната совсем сошла с ума. Она переставила по-своему всю мебель и все вещи, какие-то призрачные незнакомцы хозяйничают на кухне, а из крана в ванной капает вода, капает, капает, капает, безостановочно, безжалостно отсчитывая время без Женьки. Ты зайдешь лишь на минуту, чтобы переодеться. У тебя есть цель и к этой цели надо идти в чистой рубахе. Перед дверью подъезда ты останавливаешься. Мысль о том, что ты увидишь эту квартиру сегодня, когда твое сердце осталось без всякой защиты, приводит тебя в ужас. Занавески на окнах, которые вы выиграли в лотерею в городском парке на 8 марта, ее духи и помаду на трюмо, ее халат на вешалке, господи, он ведь все еще там, халат, пахнущий ее кожей, ее телом...
   - Хочешь, мы пойдем с тобой? - спрашивает тебя Светлана.
   Ты беспомощно киваешь. Вся твоя решимость бороться в одиночку с демоном тоски улетучивается. Вы поднимаетесь по лестнице. Ты отдаешь ключ Конфуцию и он входит первым. Ты переступаешь порог последним. Твои друзья стремительно рассосредотачиваются по квартире. Мари уходит на кухню и начинает греметь посудой, Светлана исчезает в ванной, и ты слышишь шипение воды, Конфуций заходит в комнату и через мгновение оттуда доносятся первые такты "Лунной сонаты". Лао Цзы зачем-то тащит из спальни подушки, а Золушка стоит рядом и смотрит на тебя жалостливыми глазами. Ты ожидаешь сокрушающего удара тоски, но ничего такого не происходит. Легкая печаль инеем окутывает твою душу, и ты улыбаешься девушке, имя которой, кажется, забыл. Нет, не забыл! Лили, Лилия.
   - Простите меня, Лили, за вчерашнее, - говоришь ты. - И большое вам спасибо за танец.
   - Это вы меня простите, - говорит она, смущаясь. - Я ведь не знала...
   - С каких это пор мы на "вы"? - перебиваешь ты ее. - Здравствуй, Лилия Долин!
   - Здравствуй, - радостно откликается она.
   Вы проходите в комнату. Ты больно ударяешься коленкой о кинувшийся тебе под ноги стул, но тут же забываешь об этом.
   - Уходишь? - спрашивает Лао.
   - Ухожу, - рассеянно отвечаешь ты.
   Ты садишься на диван и смотришь в потолок, боясь наткнуться взглядом на что-нибудь, что напомнит тебе о Женьке.
   - Я хочу увидеть, где ее... - ты не можешь выговорить этого страшного слова, просто не можешь.
   - Завтра, - твердо говорит Конфуций.
   Ты начинаешь протестовать, что-то мямлить, но Конфуций прерывает тебя:
   - Завтра.
   Он берет со столика и протягивает тебе зеркальце, которым Женька пользовалась по утрам.
   - Ты не можешь пойти туда таким, - жестко говорит Конфуций.
   Ты осторожно берешь зеркало, несколько минут смотришься в него, а потом аккуратно ставишь его обратно на столик.
   - Завтра, - эхом повторяешь ты.
   - Ванна готова, - появляется в дверях комнаты Светлана. - Давай, без лишних слов. Нам всем нужно помыться, от нас несет, как от собак.
   Из кухни доносится запах свежемолотого кофе...
  
   Выбравшись из ванны, ты находишь аккуратно уложенную на стиральную машину смену белья. Сверху лежит синяя рубашка. Вы купили ее вместе с Женькой в универмаге, весной. Она хмурилась с деловым видом, расспрашивая продавщицу о размерах воротничков, а ты смотрел на Женьку и только на нее. Разве можно оторваться от любимой ради какой-то рубашки? Сердце внезапно обрывается в пустоту. Сжав зубы, ты пытаешься поскорее одеть эту проклятую рубашку, долго не можешь попасть в рукав, сердце колотится как сумасшедшее. Глотая слезы, ты упираешься лбом в холодную мокрую стену и беззвучно плачешь, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Ты и так уже доставил друзьям массу неприятных минут. Хватит, сколько можно. Они нуждаются в слезах не меньше тебя. Ты стоишь, мокрый и голый, глотаешь слезы и ругаешь себя.
   - Господи, господи, господи, за что? За что, господи? - шепчешь ты, путаясь в рукавах.
   Ты слышишь, как в комнате пронзительно и требовательно звонит телефон. Наверное, это господь Бог собственной персоной. Будет гудеть в трубку, извини, мол, мужик, я был пьян как сапожник, когда творил этот мир, а теперь я сам в ужасе, слышь, мужик, я не хотел, я пытаюсь хоть что-то поправить, но ничего не выходит, все вышло из-под контроля, все вырывается из рук, я мог бы уничтожить этот мир и попробовать создать другой, я уже пробовал, но оказывается, что я просто не способен сотворить что-то другое. Телефон замолкает, а ты справляешься с приступом и наконец-то натягиваешь рубашку.
   - Кто звонил? - спрашиваешь ты у Лао Цзы, выходя из ванной.
   - Господь Бог, - зло отвечает Лао. - Извини, но я вышвырнул твой телефон в окно.
   - Туда ему и дорога, - говоришь ты. - Женя терпеть не могла телефона. Это я его поставил.
   Ты садишься на диван. Усталость наваливается на тебя медведем. Ты закрываешь глаза и, вероятно, засыпаешь, а может и нет, никогда нельзя быть уверенным, ты вздрагиваешь от ласкового прикосновения, это - Мари, N'кофе готов', - говорит она и ты киваешь головой, чтобы показать, что проснулся, или не засыпал....
  
  Я вижу мир ноль...
  
   Ты смотришь на раскрасневшиеся загадочные лица друзей и понимаешь, что все-таки что-то пропустил. Ты ставишь чашку с кофе на стол и говоришь:
  - Ну, давайте, колитесь, кубинские партизаны, что у вас на уме?
   Конфуций вопросительно глянул на Ляо, тот посмотрел на Мари, Мари переглянулась со Светланой, Лили закрутила головой и, наконец, после непродолжительной увертюры взглядов, Конфуций заговорил:
  - Есть тут одна фишка... Помнишь, пару лет назад мы обсуждали на форуме идею о том, что в ближайшем будущем человечество уйдет с физического уровня существования и перейдет на уровень информационный, грубо говоря, в виртуальный мир? И что для этого достаточно просто перенести сознание человека из физического тела в Сеть, что, в общем-то, является чисто технической задачей? Так вот, есть у меня старый друг, гений, что скрывать... и как все гении, немного неадекватен... В общем, этот чел сумел убедить одну крупную фирму выделить ему солидный грант на исследования по данной теме. Тут, в нашем городе, создана лаборатория, где наш гений и рулит. До воплощения идеи еще очень и очень далеко, но есть один очень заманчивый промежуточный результат...
   Конфуций выдержал театральную паузу.
  - Ему удалось создать этакий шлем, который отслеживает все малейшие изменения в человеческом мозгу, фактически, считывает мысли, а потом на основе полученной информации создает в виртуале особый мир, а затем обратная связь и, вот уже, надев шлем, можно просто жить в этом созданном тобой мире. До сих пор наш гений все опыты проводил на себе, но тут возникла одна забавная, но очень серьезная проблема... Ни один человек не контролирует свои мысли на все сто процентов, я уж не говорю о такой вещи, как подсознание. Так как наш гений по определению неадекватен, то и мысли у него соответствующие. Короче, наш Альберт - так его зовут, боится созданного им самим мира до чертиков. Разумеется, он ничего не рассказывает, но продолжать опыты категорически отказывается. В общем, ему нужен человек... ну, такой как ты, с нормальной головой...
   Ты хотел было возразить, но Мари остановила тебя жестом. Конфуций заторопился:
  - Почему я тебе все это говорю? Да потому что это шанс для тебя! Шанс встретиться с Женькой, понимаешь, да-да, знаю, не настоящей, виртуальной, созданной твоими воспоминаниями, твоей болью, ну так что? Нам ли не знать, как зыбка эта граница между физическим и виртуальным мирами?
   В этот раз ты вырубаешься по настоящему...
  
   Ты стоишь в самом центре пустыни. Теплые барханы ветра перекатываются через тебя, солнце комочком масла скользит по раскаленному небу. Над линией горизонта в дрожащем воздухе плывет громада Южной башни, чья вершина прорывает небо, как бумагу, и уходит в космос. Пустыня вокруг тебя постоянно видоизменятся, из песка вырастают странные фигуры, какие-то фрагменты зданий, машин, животных, людей, и снова тают, рассыпаются, рассеиваются ветром. Только Южная башня неизменна. Загребая туфлями песок, ты направляешься в ее сторону. Тяжелые, как ртуть, ладони осели в карманах горячими каплями боли. Чтобы устоять против черной масляной волны отчаяния, нужно иметь ладони, как две бетонные плотины, с негнущимися стальными каркасами, ладони, не ведающие слабости страха, отмеряющие пустоту строго определенными дозами, не способные нажать на курок пистолета или полоснуть бритвой по венам. Ты останавливаешься и несколько мгновений с любопытством разглядываешь свои руки. Твои ладони скорее похожи на тронутые старостью листья, всегда готовые улететь с порывом осеннего ветра. За твоей спиной шелестят шаги. Человек во всем белом останавливается рядом с тобой. Его лица не видать в сиянии широкополой белой шляпы, но тебе плевать на это. Ты знаешь этого человека.
   - Туда? - спрашивает он сиплым голосом, кивая в сторону башни.
   - Туда, - отвечаешь ты. Твои ладони сжимаются в кулаки.
   - Дойдешь ли? - насмешливо протягивает белый человек.
   - Дойду, - упрямо говоришь ты.
   Человек разражается противным хохотом.
   - Дойдешь, значит? Сквозь пустыню и толпы, сквозь мрак и свет, сквозь время и бессонницу? Ты что, герой, мать твою? Маленький отважный хоббит Сэммимум Скромби, разрешите представить! Да только твоя хозяйка бросила тебя, слышишь ты, придурок, обменяла на хрустящие баксы и лакированную мыльницу на колесах. Хочешь, я подарю тебе свой плащ? Патентованное средство от любой боли. Излечивает тоску, несчастную любовь, обиду, импотенцию, одиночество. А также рак, сифилис и жидкий стул. Замечательная вещь, проверенная временем. И, главное, ничего не стоит. Оденешь и все бабы твои. Мало ли дырок на свете?
   Ты делаешь шаг в сторону и бросаешься на него. Твои пальцы сжимаются на его шее, жесткой как водосточная труба. В следующее мгновение он наносит тебе точный и выверенный удар в солнечное сплетение. Ноги предательски подламываются, как соломинки, и ты падаешь. Песок забивается в рот, проникает в нос и легкие. Белый человек хохочет, но это смех ярости. Ты лежишь, уткнувшись лицом в песок и начинаешь хихикать. Все равно ты победил эту дрянь! Победил, победил, победил!..
  
   Над тобой склонилась Мари - на ее лице тревога и сочувствие. За ее спиной маячит Альберт, его физиономия наполовину скрыта за большими зеркальными очками. В черных линзах отражается твоя голова - нелепая в этом шлеме, с торчащими из него во все стороны шлейфами и платами.
  - Ну, что, - говорит он, скаля зубы. - Не очень-то приятна встреча с самим собой?
  - Ерунда, - говоришь ты. - Мари, я видел Желтую башню. И я знаю, что там Женька. Я еще не дошел, но дойду, вот увидишь, обязательно дойду...
  - Конечно, - говорит она. - А кто в этом сомневается? Уж не ты ли?
   Она оборачивается к Альберту, и тот сразу начинает суетиться:
  - Ну, что вы, я не сомневаюсь. Рад, что могу вам помочь в вашем благородном деле, но мне нужен отчет... о, нет, чисто с технической стороны, что и как выглядело, когда что появилось... А своих тараканов можете оставить себе...
  - А по чайнику? - вежливо интересуется Конфуций у Альберта, но ты останавливаешь его:
  - Будет вам отчет... не сейчас. Потом.
  - Хорошо, потом так потом, - недовольно бурчит Альберт и тянется к клавиатуре...
  
   Ты не знаешь точно, оказался ты в той же самой точке пустыни или какой другой. Вокруг тебя лишь близнецы - барханы да на горизонте башня. Ты берешь курс на башню и взбираешься на бархан. И видишь внизу Золушку. Вся в оборках, с розой на груди, она стоит на горячем песке босыми ногами, время от времени поджимая то одну, то другую ногу. Она поднимает на тебя испуганные глаза. Ты смотришь на нее и в тебе поднимается волна бешенства.
   - Какого черта ты тут делаешь? - кричишь ты, скатываясь с бархана. - Это мой мир, моя башня, моя дорога! Слышишь, только моя! Сгинь!
   - Не знаю, - шепчет она, пугаясь еще больше. - Наверное, я просто уснула в ванне...
   - В ванне? Так вот просто уснула и хоп-ля, ты здесь, здесь, куда тебя никто не звал!
   - Не кричи на меня! Если это твой мир, так ты и выведи меня отсюда! Больно мне надо! Я не могу сама, не могу! Вот пытаюсь проснуться и не могу!
   Ты поднимаешь голову к пустым небесам.
   - Эй, ты, наверху! Слышишь меня? Я знаю, что слышишь! Забери ее отсюда! Не нужны мне твои подачки! Где ты раньше был? Чего тебе еще от меня надо? У тебя больше нет права вмешиваться в мою жизнь! Слышишь? Оставь меня в покое!
   - Подачка? Это я подачка? - заражается яростью Золушка. - Да ты просто псих! Какого черта я поперлась с вами! Меня теперь будут искать, а когда найдут... Чего ради? Ради двух лживых слов? Эй, там, наверху, забери меня отсюда, слышишь, забери, или я не знаю, что сделаю!
   Несколько минут вы стоите друг против друга со сжатыми кулаками и красными от гнева и обиды лицами. И ничего не происходит. Ветер гонит песок из пустыни в пустыню. Ты медленно опускаешься на бархан.
   - Глупо, до чего же все глупо, - говоришь ты. - Все оборачивается дешевой мелодрамой. Шоу должно продолжаться... Подожди, кто будет тебя искать?
   Лили садится на песок, скрестив ноги.
   - А ты не догадываешься? Ты же умный, сообразительный. Тонкая натура. Ну, так и сообрази. Я девочка из стриптиза. Еще не шлюха, но уже близко. Обнажи грудь, пошевели попкой, задери ногу, выше, еще выше! Проведи рукой по... а-а, что с тобой говорить. Ты кроме своей беды и знать ничего не хочешь. Все прыгают вокруг тебя, пока ты тут в небо горло дерешь.
   - Ну что ж, - отвечаешь ты язвительно, понимая, что она права, - зато здесь тебя точно никто не найдет.
   - Никто, - соглашается она. - А потому иди себе, куда шел, а я пойду туда, или туда, или туда, а-а, какая разница, куда, все равно там ни черта нет.
   - Подожди, подожди, ну, прости еще раз. Я погорячился. Я не понимаю, что происходит, да и не хочу понимать. Я иду к башне, а так как тут кроме башни действительно ничего нет, то и тебе надо идти туда. Пойдем вместе, что ж теперь. Там все решится.
   - А что там? - не сдерживает она любопытства.
   - Понятия не имею, - отвечаешь ты и протягиваешь ей руку.
  
   Ты просыпаешься от легкого прикосновения. Светлана ласково тормошит тебя.
   - Просыпайся, - говорит она. - Будем пить кофе.
   В дверях комнаты появляется Лили. Ты машешь ей рукой и освобождаешь место на диване. Сам ты садишься на пол. Она нерешительно склоняется к тебе, но ты прижимаешь палец к губам и она отстраняется. Лао Цзы выволок на середину комнаты столик с музыкальным центром и вывалил на ковер кассеты и диски, из которых образовалась целая гора. Мари принесла из кухни огромный пузатый чайник, настоящее чудовище, банку со смолотым кофе и чашки. Конфуций плотно задернул шторы и в комнате воцарился сумрак. Женька очень любила такие кофейные церемонии. Вы часами крутили музыку, выбирая песни сначала наугад, а потом голосованием, болтали обо всем на свете, Лао Цзы и Конфуций заводили свой никогда не прекращающийся спор, Мари шепотом делилась с Женькой женскими секретами, Госпожа Чинг пила кофе чашка за чашкой в невероятных количествах, изредка оживляя разговор меткими и ироничными замечаниями. А ты - ты был в каждой бочке затычка со своим неуемным воображением. Но сегодня не было ничего, кроме музыки. "Лунная соната", Кашин, "Stormfishtrombons" и "Black Rider" Уэйтса, вечно печальный Стинг, "Я думаю о тебе" Таниты Тикарам, "Не бери себе ты в голову, Земфира, не бери...", Женька просто с ума сходила от Земфиры, мрачные "Legendary Pink Dots" и пессимистичный Анджело Бадаламенти, вездесущая Милен Фармер, а потом вдруг Моцарт... - все смешалось в комнате, где никогда уже не будет Женьки. Ты хотел на волнах музыки вернуться в мир Южной башни и бежать, бежать, задыхаясь и сбивая ноги, а вместо этого вернулся в прошлое...
  
   Вы играли в телеграммы. Это была любимая игра Женьки. Когда ты подолгу засиживался на работе, вы начинали обмениваться смс-ками в телеграфном стиле - Женька считала, что так гораздо забавнее, - предполагалось, что телеграммы отправляются из разных концов света, а то и Вселенной.
   "Буэнос айрес великолепен тчк по улицам водили кота тчк собралась толпа хлопали в ладоши и плясали стояк и коровяк тчк они что кота не видели впр целую = Женя =".
   "Отправляюсь в морское путешествие в бочке из-под апельсинов тчк картошку в подвале перебрала ли впр вернусь проверю тчк слушал белого кита здорово поет собака вернусь изображу тчк буэнос айресе нет котов там одни футболисты тчк целую зпт обнимаю тчк =Твой одиссей="
   "Видела Сына Неба тчк маленький худенький в платиновых очках зпт мари сразу влюбилась по уши тчк говорит так бы и покачала его на коленях у него такие грустные глаза зпт а так ничего особенного тчк пускали по воде цветные фонарики со свечками внутри и гадали на женихов тчк мне почему то выпал рыжий зпт дурацкий фонарик тчк люблю тчк =Женя=".
   "Будапешт город филателистов и покушений тчк купил марку зпт искал страну на карте не нашел тчк кругом вертятся подозрительные личности тчк наступил на гранату испугался не взорвалась вспомнил как я люблю тебя вскл что я здесь делаю впр возвращаюсь тчк не забудь перебрать картошку тчк = твой Аладдин=
   "Я люблю тебя я люблю тебя ни о чем больше не хочу говорить люблю люблю =Женя="
   Телефон завибрировал и издал какой-то жуткий звук. Ты опять знаешь, что это сон, и теперь с ужасом ждешь, когда он, с минуты на минуту, превратится в кошмар. Ты смотришь на телефон, который, жужжа, медленно ползет по столу, перебирая тонкими лапками, и пугаешься еще больше. Ты знаешь, что не следует его брать, и все-таки берешь, знаешь, что не надо брать, ни в коем случае не надо, если не знать, что там, может, этого и не произойдет, но ты не властен над своим кошмаром, ты берешь в руку теплый кусок пластмассы и жмешь на кнопку...
   "Южная башня тчк голубиная почта тчк мир везде одинаков без тебя везде пустота как я не хочу господи в эту пустоту прости меня любимый прости мне так плохо здесь холодно безумно холодно если можешь забери меня отсюда за что господи за что за что за что за что"
  
   Утром, после очередной чашки кофе, от которого тебя уже тошнит, ты лезешь в шкаф и достаешь Женькину куртку. Сердце опять закаменело и ты рад этому. В ближайшие часы тебе понадобиться этот каменный панцирь для души. Ты прижимаешься горящей щекой к прохладной синтетике куртки. Твои друзья молчат и этому ты тоже рад. Слово может разнести на куски твой панцирь, в один миг. Куртка чуть заметно пахнет конфетами и мороженым. Это было на день города, когда... Тише, тише, не вспоминай! Просто вдыхай этот чудесный запах, ни о чем не думай, лови мгновение беспамятства, мгновение пустоты, пахнущей мороженым. Пустота - вот твое счастье. Густая, черная пустота, великолепное ничто...
   Так, прижимая к лицу куртку, ты выходишь из дома...
  
   До кладбища можно доехать только седьмым автобусом, вечно набитом людьми. Твои друзья локтями и спинами создают вокруг тебя свободное пространство, потому что ты не можешь оторвать куртку от лица, ты так и стоишь, шатаясь, а вокруг шепчутся люди. Ее могила в самом дальнем углу кладбища. Ты проходишь сквозь строй лицемерных ангелов, глумливо ломающих руки над склепами бандитов и чиновников, ты проходишь мимо покосившихся памятников и полусгнивших крестов, на ее могиле нет ничего, кроме таблички с номером, и никогда ничего не будет. Потому что ты больше никогда сюда не придешь. Твои друзья останавливаются в отдалении. Ты опускаешься коленями на влажную землю и накрываешь холмик курткой. Может, ей будет не так холодно...
   Ты шел сюда, чтобы поговорить с Женькой, а сам молчишь, ты шел сюда, чтобы поплакать, а сам не плачешь, ты шел сюда, чтобы вырваться из порочного круга несмолкающей боли, а здесь понял, что из этого круга нет и не может быть выхода. Ты снимаешь свою куртку и накрываешь ею другую половину холма. "Женька! Милая моя! Любимая! Женька! Пожалуйста, не поддавайся этой сволочной земле, она слепа, она жадна, она будет нашептывать тебе всякую чушь, но ты не слушай ее, ты верь только мне и жди только меня, жди у Южной башни, помни, что есть только мы, только мы с тобой, а все остальное - космос, звезды, время, Бог - все это такая несусветная ложь, ведь правда, милая, такая дикая, страшная, страшная ложь!". Ты поднимаешься на ноги и долго смотришь в пустое мертвое небо...
  
   На первый взгляд, башня стала больше и ближе. Задыхаясь от совершенно ненормальной радости, ты бросаешься вниз с бархана, быстрей, быстрей! Ты карабкаешься на другой бархан, потом опять вниз, вверх, вниз. В какой-то момент ты замечаешь в стороне от себя Лили и слегка задерживаешься, чтобы она догнала тебя. Досадная задержка, но она ведь тоже не виновата, что оказалась втянутой в этот мир. Зачем, господи? Что ты еще задумал? Она приближается.
   - Ой, смотри, деревья! - говорит она.
   "Здесь нет деревьев", - хочешь раздраженно ответить ты, но сдерживаешься и поворачиваешься в ту сторону, куда она показывает. И видишь деревья. А под деревьями озеро, а на берегу озера двух детишек - мальчика и девочку. Девочка - постарше, ей лет пять-шесть, мальчику меньше, но ты не можешь определить насколько. Ты ничего не понимаешь в детях. Так и не сумев повзрослеть сам, ты ничего, совсем ничегошеньки, не понимаешь в детях. Ты приближаешься к этому странному оазису с опаской. Ты не хочешь этого. Лили опережает тебя. Она спускается с бархана к воде и, присев на корточки, о чем-то начинает разговаривать с детьми. Она легко касается их рук, их серьезных лиц, она заботливо кутает их в теплый кокон прикосновений - вытирает нос мальчику, поправляет платьице девочки, убирает с ее лица непослушный локон, застегивает сандалий мальчику и при этом о чем-то говорит, улыбается. А ты мрачной подозрительной букой подбираешься к ним бочком. Девочку зовут Сашей, она улыбается Женькиной улыбкой, ты ведь знаешь все ее улыбки, а у мальчика серьезное и солидное имя - Владислав. "Ну, здравствуйте, Саша и Владислав!" - говорит Лили. "Здравствуйте", - отвечают вразнобой дети. "А где ваши папа и мама? - спрашивает Лили. - Как зовут ваших папу и маму?" Девочка почему-то смущается и шепчет Лили: "Ты моя мама". А мальчик просто отвечает: "А моя мама Женя там, в башне, а наш папа... А папа вон идет!" - радостно смеется он, показывая рукой на тебя. И тут озеро начинает кипеть и бурлить и из клокочущей воды встает белый человек, медленно, не спеша, довольно похохатывая. "Здравствуй, пап!" - кричит мальчик, машет рукой. Лили оборачивается к тебе, в ее глазах страх и растерянность. Ты бросаешься вперед, что-то кричишь. Белый человек выставляет в твою сторону слепяще белый зонт и движением кисти раскрывает его. Ты с разбегу утыкаешься лицом в упругую, дурно пахнущую ткань. Ты пытаешься откинуть его в сторону, обойти, прорваться, но все бесполезно. Ты раз за разом ныряешь в удушливую белизну ткани, ты слышишь смех белого человека, который жонглирует, фехтует зонтом, ты слышишь мучительную тишину там, за этой стеной из дурно пахнущей ткани и кровавых пятен. А потом зонт проникает тебе в голову, раскрывается в твоем мозгу, разрывая его спицами боли и отчаяния. А потом белый свет милосердно схлопывается в крохотную черную точку...
  
   Ты возвращаешься в мир без Женьки лишь на одно мгновение. Твоя голова на коленях Мари, она сжимает твои раскаленные виски прохладными ладонями и слезы струятся по ее щекам. Ты выдавливаешь из себя улыбку и опять уходишь, торопишься вернутся туда, к Саше и Володе, к Лили, к Южной башне, где Женька замерзает от одиночества, она так не любила одиночества!
  
   Озеро превратилось в лужу с обметанными солью берегами. Деревья засохли и стали похожи на трещины в пространстве. Лили сидит на берегу, пересыпая из ладони в ладонь песок. Ты подходишь к ней. Голова раскалывается от боли.
   - Где они? Где Саша и Владислав? - спрашиваешь ты у Лили, у озера, у песка, у неба.
   - Их никогда не было, - устало говорят Лили, озеро, песок, небо. - Не было и никогда не будет. Ты ведь знаешь.
   Ты проходишь мимо. Ты знаешь, да, ты знаешь, ты много чего знаешь, ты знаешь, что тебе надо идти вперед, только вперед. В мире без Женьки у тебя осталось всего одно дело. Важное и трудное. Дело, на которое тебе потребуется много сил, где их взять? Ты видишь впереди арку ворот перед Южной башней и останавливаешься. Ты закрываешь глаза и усилием воли возвращаешься в мир без Женьки...
  
   - Ну, как ты? - спрашивает Конфуций, склоняясь над тобой. На висках прохладные ладони Мари, под головой ее теплые колени.
   - Я вернулся, - с трудом выговариваешь ты чудовищную ложь, необходимую ложь. Ты для того и вернулся, чтобы соврать. - Все в порядке. Я вернулся. Я жив.
   Ты пытаешься улыбнуться, но тебе вдруг кажется, что на твоих губах пузырится кровь. Ты торопливо вытираешь губы рукой, пока друзья не заметили эту кровь, но на руке ничего нет. Они не увидят! Ты растягиваешь потрескавшиеся губы в улыбке.
   - Здравствуй, Мари! Разве тебя еще не повесили?
   - Дурачок, какой же ты дурачок! - шепчет она.
   - Моя кожа черна от ночного загара, ночью слышно, как плачет песками Сахара, а над Витебском кружит зеленая вьюга, ночь мне дарит пьянящую радость испуга... - произносишь ты и Мари подхватывает:
   - Моя кожа черна от ночного загара, мою лодку несет на спине Ниагара, Лео Легрис, блуждая в мечтах, навигатор, намотает на палец луну и экватор...
   Светлана продолжает:
   - Моя кожа черна от ночного загара, и оракул ворчит из хрустального шара, что за жизнь мою он не даст и динара, напугал!, в эту ночь все сокровища Рима я отдам за бесславный удел пилигрима...
   - Этой ночью сыграю все песни и роли, буду плакать от счастья, смеяться от боли... - тихо говорит Конфуций.
   - Этой ночью услышу я рев водопада... - совсем беззвучно произносит Лао Цзы и умолкает, опустив последнюю строчку.
   Это маленькое стихотворение было единственным, написанным Женькой в неожиданном даже для нее самой приступе творческого вдохновения. Потом она много раз перечитывала его, каждый раз искренне удивляясь тому факту, что это написано ею. "Не может быть, - говорила она. - Это ты мне во сне нашептал или тогда, помнишь, когда под нами поплыла земля...". Ты использовал его, чтобы обмануть друзей, очень некрасиво с твоей стороны, но так нужно. Еще один обман, последний...
   По дороге домой ты даже пробуешь шутить, а потом думаешь, не перегнул ли ты палку. Ты видишь, как неуверенно вспыхивают радостью глаза Мари и торопливо отводишь взгляд.
   - А где Золушка? - спрашиваешь ты, чтобы скрыть эту предательскую торопливость.
   - Она так крепко спала, мы не стали ее будить...
   - И правильно, втянули девчушку черт знает во что, - говоришь ты. - Надо будет хоть конфет ей купить, что ли.
   - Зайдем в магазин, купим, - соглашается Конфуций.
   - Мы ей такую коробку купим, обалдеешь, - обещает Лао Цзы.
   - И цветов, - продолжаешь ты плести свою хитроумную паутину лжи.
   - Конечно, цветы - обязательно, - серьезно говорит Светлана, поправляя тебе волосы. - Подстричься тебе надо.
   - А это подождет и до завтра, - отвечаешь ты чуть дрогнувшим голосом. К счастью, никто не замечает и этой предательской дрожи. Твои друзья, твои замечательные друзья, самые лучшие друзья на свете, поверили тебе, поверили твоей беспардонной бессовестной лжи. Они оживляются, выпрямляются, ты опять замечаешь, что госпожа Чинг выше тебя на полголовы, а Лао Цзы возвышается над всеми подобно телевышке. Они настолько поверили тебе, что даже не стали спорить, когда ты преградил им дорогу перед подъездом своего дома.
   - Со мной все в порядке, - говоришь ты. - А вот вам нужно отдохнуть от меня. И не надо широких жестов, хватит со мной нянчиться. Я люблю тебя, Мари. Я люблю тебя, Светик-семицветик. Лао, Конфуций... Мне повезло, что у меня такие друзья. Я знаю и ценю это.
   Ты обнимаешь Мари и Светлану, ты целуешь их, крепко, мягкие податливые губы Мари, сухие горячие губы госпожи Чинг. Лао Цзы трясет твою руку, как ветку яблони, хлопает тебя по спине. Конфуций крепко сжимает твою ладонь и смотрит тебе в глаза. Ты выдерживаешь взгляд. Ты уже переступил черту, и последняя ложь дается тебе очень легко:
   - До завтра, - говоришь ты.
   - Мы еще придем вечером, - обеспокоено говорит Мари, и ты так же легко соглашаешься:
   - Тогда до вечера.
   Ты поворачиваешься к ним спиной и входишь в подъезд. В руках букет тюльпанов и коробка конфет. Запах земли и смерти преследует тебя, пока ты поднимаешься по лестнице. Ты торопишься, хотя уже знаешь, что не успеешь, что опоздал уже давно. Ты открываешь дверь ключом, который заедает и не вытаскивается, ты врываешься в комнату, откуда струится запах смерти и ты видишь Лили. Она лежит под смятым скрученным одеялом, обхватив руками подушку, как любишь спать ты, выгнувшись, как будто ей не хватило воздуха на вдохе, ее широко открытые глаза обращены к окну, где сияет радостное солнце, а с кровати свешивается уголок простыни, пропитанный темной кровью и темно-красная струйка медленно ползет мимо ножки кровати. А потом ты видишь его, своего белого человека. Он стоит в тени шторы и ухмыляется. Ты видишь его безобразную заячью губу, подрагивающую от возбуждения, его изрытое оспинами прыщей лицо, его белые глаза маньяка и безумца.
   - А вот и наш компьютерный гений, - говорит он, хлюпая носом. - Тебе большой привет от шефа. Вы там здорово повеселились в его кабинете, а? Наверное, трахались, как кролики. Ну, скажи, трахались? Ну и как тебе она? Смотри, какая она теперь красивая. Это я ее такой сделал. Теперь ты уже больше не сможешь ее трахнуть. Никто больше не прикоснется к ней. Я был ее последним мужчиной. Мой живчик вошел в нее, как в воду. Смотри, какой он у меня большой, - он выставил вперед руку с армейским штыком, выпачканном кровью. - А теперь он хочет тебя, смотри, как он тебя хочет! Может, ты голубой?
   Он привизгивает от смеха. Белая куртка шуршит змеей. На белых брюках высыхает мокрое пятно.
   - Придурок, - медленно, растягивая слова, говоришь ты, глядя в его мертвые глаза. - Ты просто придурок. Импотент. Самый обычный импотент. Живой труп, ничего больше. От тебя и несет трупом.
   - Замолчи! - визжит белый человек. - Замолчи, козел! Я могу сделать тебе больно, очень больно, ты будешь еще валяться у меня в ногах!
   - Валяться в ногах импотента? Что за идиотская фантазия пришла тебе в пустую голову? Да что ты знаешь о боли, придурок?
   Захлебываясь от визга, белый человек кидается к тебе и ты раскидываешь руки ему навстречу. Цветы падают на коробку конфет. Судьба, неизбежность, проклятие, небрежно состряпанный сценарий. Ты принимаешь все это разом и разом отвергаешь. Ты совсем не чувствуешь, как острый со специальными зазубринами нож с хрустом рвет кожу, входит в тело. Ты еще успеваешь улыбнуться в искаженное безумием смерти лицо и увидеть, как оно наливается багровым соком ярости и разочарования. Ты победил эту дрянь, победил, победил, победил!..
  
   Вы с Лили стоите почти под самой аркой ворот Южной башни. По ее губам скользит неуверенная улыбка, когда она смотрит на тебя.
   - Ты очень красивая, - говоришь ты, проводя рукой по спутанным волосам. Она трется щекой о твою ладонь. - ты замечательная, ты смелая.
   - Я знаю, - отвечает она, беря тебя под руку. - Ну, что, идем? Давай, как солдаты, нога в ногу.
   - Я пацифист, - говоришь ты. - с какой ноги: с правой или левой?
   - Давай с правой. Итак, приготовились, и-и...
   Так, под руку, вы, словно в танец, шагаете в прохладную тень арки, под высокие своды Южной башни, башни на краю света, на краю Вселенной, башни, где кончается власть всех богов и несложившихся судеб, и где нет ничего, кроме пустоты свободы, свободы любить - единственной свободы, имеющей хоть какую-то ценность в мире, где все заранее обесценено смертью...