Социальный трэш в четырёх действиях
Действующие лица:
Керыч, 47 лет -- сожитель
Анфиса , 44 года -- мать, хозяйка квартиры
Вовка, 12 лет -- сын
Зойка, 19 лет -- дочь
Саша, Маша – студенты
Роса так быстро исчезла,
Как будто ей делать нечего
В нашем нечистом мире.
Исса
Действие 1. Трёхкомнатная квартира Анфисы. Керыч, Анфиса и Вовка обедают на кухне. Кухня – и в страшном сне не увидишь: стены обшарпаны, потресканы, запылены, а в двух из четырёх углах внизу имеются подозрительные пятна. С обветшалого потолка свисает долбаная лампочка, сгорела которая уже давно к чёртовой матери. Имеется также чернющая газовая печь, такая же раковина с трёхнедельной посудой, пара шкафчиков с оторванными ручками, стол и табуретки, где как раз и восседает семейство в неполном составе. Не едят, жрут кривыми алюминиевыми вилками, все из одной сковородки. Что отправляется с погнутых трезубцев в ненасытные желудки – одному богу известно. Некое жалкое подобие рисовой каши, скажем так. Всё это активно перемалывается прогнившими зубами, затем смешивается с ядовитой вязкой слюной, ну а после глотается проспиртованной глоткой и падает маленькими жиденькими комочками знамо куда. Затем вслед за всем этим форменным безобразием в тот же «раструб» сливается кислая зеленоватая жижица, именовать которую принято рассолом. Вот так и пьют из трёхлитровой банки. По очереди. Жрут и запивают. Керыч -- седой лысеющий мужик с небритой физиономией. Анфиса – худая, помятая женщина. Владимир… Владимир грустный. А на дворе весна, радость, сирень цветёт, а тут – вонь и чернота. Всё чёрное. Все чёрные. Глядят друг на друга злыми глазищами, носами закорелыми шморгают. Молча трапезничают, пока мужчина со всего размаху, громко не наступает на пробегавшего под ногами таракана.
КЕРЫЧ: вот падла!
АНФИСА: да хер с ним…
КЕРЫЧ: твою мать, гляди, вон ещё один! (тычет пальцем в сторону плиты)
АНФИСА (не поворачиваясь): ну и чё теперь? Всех же не перебьёшь!
КЕРЫЧ(даёт лёгкого подзатыльника мальчугану): А ну, лентяюга… А ну давай!
Вовка жалобно смотрит на отчима. Затем не спеша встаёт из-за стола, пытается наступить на конченное насекомое, но тварь успевает скрыться под плитой. Но Вовка всё равно делает вид, будто раздавил чертёныша.
КЕРЫЧ: Ну чё, всё?
ВОВКА: У-у
КЕРЫЧ: Баранки гну, покажи…
Малец стоит в нерешительности. Ногу не поднимает.
КЕРЫЧ: ну чё встал, показывай труп!
Малец смотрит на мать.
АНФИСА: Да отвали ты от ребёнка, чё привязался. Я ж тебе говорю, всех не перемочишь!
КЕРЫЧ: Всё ты перемочишь… не ..главное, так что теперь пусть бегают, козлы? Так что ли? Они меня уже достали, понимаешь? Достали! Уже во где сидят. (ДОБРЕЕТ) Сёдня главное сплю, ну это, как всегда, пьяный. Причём добре так пьяненький и всё равно, слышь, чую эта зараза ко мне в ухо лезет.
АНФИСА: ладно, не надо этих подробностей…
КЕРЫЧ: Не, главное, чуешь… Я ж сплю такой, а этот фрукт, мать его ити, уже почти до мозгов добрался. Ну сука, думаю, щас перепонку барабанную прогрызёт и капут… (начинает смеяться, показывая миру далеко не полный рот жёлтых кривых зубов). Я давай уже пальцем туда… в ухо… и так и эдак (ржёт) а он… а он, сука, слышь, далеко засел. Я уже не знаю… Я ,этот, значит карандаш взял, ну думаю щас получит он у меня, тварюга. Я уже карандашом… карандашом (начинает заходиться от смеха)
В этот момент Вовкино лицо резко меняется, хлопец мгновенно скисает и начинает громко выть. Без слёз, правда.
АНФИСА: Ну ты козёл, старый. Ты зачем ребёнка напугал!
КЕРЫЧ: (совершенно не обращая внимания на душераздирающий вопль Вовки, сквозь смех): Не прикинь, главное, я уже карандашом туда! Сую-сую, значит.
АНФИСА: Прекрати…
Вовка ревёт как белуга.
КЕРЫЧ: Не, да ты до конца дослушай. Ну, короче чую, шиш там. Шевелится скотина. Не достать. А оно ж больно, падла… ха-ха-ха… Ну дык я ж это (сквозь хриплый смех) Я ж гляжу в стакане ещё водка была. Ну и чё думаешь? Я и полил прям туда… в ухо.
АНФИСА: И чё?
КЕРЫЧ: Чё-чё, хер через плечо! Лучше выпил бы (лицо резко меняется на суровое). Хотя.. Он короче потом не знаю… То ли сдох, то ли вылез, тока я не помню…
АНФИСА: Так чё?
КЕРЫЧ: Ну чё ты чёкаешь? Я ж говорю, что не знаю, не помню, то есть. Но щас вроде не шевелится ни черта.
В этот момент Вовка орёт уже вовсю. Вот так и продолжая стоять у плиты. Вдруг из-под неё снова вылезает таракан. Быстро бежит по направлению к Керычу. Вовка резко замолкает. Таракан уже у ноги Керыча.
КЕРЫЧ: Дохни! (пытается задавить насекомое. Таракан ловко снуёт под стулом.) Дохни, мразота!
Керыч подлетает, отпихивает ногой табуретку, отчаянно продолжает акт убийства ничтожного жука.
КЕРЫЧ: Вот сука! Ушёл! Прикинь, в дырку смылся! (начинает долбить в стену) Тварь! Я тебя всё равно достану! Тварь! Тварь!
Вовка улыбается.
КЕРЫЧ: Ну скотина, мразь! (бьёт в стену ногами)
АНФИСА: Ладно, хватит, слышь… Харе…
Керыч, быстро успокоившись, садится снова на стул.
Начинает доедать кашу.
АНФИСА(Вовке): иди ешь.
Продолжая глупо улыбаться, Владимир послушно садится за стол. Все втроём на некоторое время замолкают, издавая громкое чавканье, едят свою бодягу.
КЕРЫЧ: Ну чё там, когда заплатят?
АНФИСА: когда-когда, они ж только первую неделю живут. Ишь какой резвый.
КЕРЫЧ: Ну и чё?
АНФИСА: Ну так а платить будут за месяц. Сечешь, старый?
КЕРЫЧ (расстроено): Месяц… Месяц задолбаешься ждать. Деньги нужны. Возьми предоплату.
АНФИСА: Не ну ты воще крендель. Ты чё забыл?
КЕРЫЧ: Чиво?
АНФИСА: А на што мы последние три дня пили, а? Ты подумай башкой своей.
КЕРЫЧ: А чё?
АНФИСА: Да хер через плечо! вот за эту-то самую предоплату.
КЕРЫЧ: Ё… Дык… Дык (совсем расстроился) Едрёна мать, што не осталось ничего?
АНФИСА(грусть-тоска в голосе) Представь себе…
КЕРЫЧ: Совсем?
АНФИСА: Не, ты воще не вкуриваешь, я гляжу. (Жадно пьёт из банки)
КЕРЫЧ: херовенько.
АНФИСА: А то, ну а чё сделаешь-то?
Керыч резко припадает к уху Анфисы, шепчет хрипло: А мы это… давай … может, посмотрим, шо там у них. Ну это, пока они там в этом своём университете.
АНФИСА: Да ты чё, совсем с дубу рухнул? Совсем макитру отпил, старпёр, твою матушку! Они ж нас ментам сдадут сразу, ну ты дал!
КЕРЫЧ: Да тихо ты. Кто там докажет, ёптель. Ну мы ж немного возьмём, так, на чекушечку. Ну, может, на пару пузырей.
АНФИСА( проявляя дикое недовольство): Ну ты воще идиот. Ну ты кретин! Что значит, кто докажет, не заметишь, как маляву на тебя катать будут. Шо забыл, как в том году в КПЗ валялся, забыл?
КЕРЫЧ: Да ну тя на.. не вспоминай даже.
АНФИСА: Во-во, дебил! Так теперича такое ж будет. Ну ты дал!
КЕРЫЧ: Не ну а чё… Кто докажет. Ну несколько рубликов. Они может, и не заметят даже
АНФИСА: Они не заметят? Да они ж студенты, у них самих поди копейки в карманах. Ты чё поговорки не знаешь: бедный, как студент. Или как там? вечно голодный, как…
КЕРЫЧ: Дык ты накорми! Накорми, а они пусть заплотют трохи. Ну? Идея же!
АНФИСА(бьёт по столу): Не, ну ты всё-таки осёл…
КЕРЫЧ: Э-э-э, ты мне это прекращай. Ещё слово в мой адрес… (хватается за нож, ржавый, как и всё вокруг)
АНФИСА: Чем ты их кормить собрался, а? Вот этим? (показывает на гнилые остатки каши) Ты хоть сам жрать это можешь?
КЕРЫЧ: Ну ты сука, што мы плохо едим или чё? А?
АНФИСА: А то хорошо!
КЕРЫЧ: Што мы плохо живём ещё может, а?
АНФИСА: Прекрасно, бля…
Керыч с силой кидает нож на стол, тот отскакивает в сторону. Пауза. Молчание. Затем более чем нескромная по долготе отрыжка из уст Вовки разрывает благодать тишины.
КЕРЫЧ: Сс… (тянется рукой к затылку Владимира. Вовка пытается отодвинуться) А ну иди сюда!
Треск, голова хлопца мотыляется вперёд. Ещё треск.
КЕРЫЧ: Гадёныш, весь аппетит испортил! На ещё!
АНФИСА: Не, Вовка, ты тоже хорош. Я ж сколько раз говорила, нельзя так делать. Получай по заслугам.
Анфиса наносит пятый по счёту удар после Керыча. Вовка краснеет, но сидит молча.
КЕРЫЧ: Ещё так будешь, говори!?
В ответ – молчание.
КЕРЫЧ: Говори, сказал!
В ответ – мычание.
КЕРЫЧ: Дурак.. (снова бьёт, на этот раз сильнее)
АНФИСА: Не Вовка, ну ты дал. (тоже прикладывает руку)
И так ещё несколько раз. Керыч хватает Вовку за шиворот, выпихивает в коридор.: Пошёл отсюда, ты наказан!
АНФИСА: Закройся там и сиди!
Дверь на кухню за Владимиром закрывается, он показывает неприличную комбинацию. Слушает. Голоса из кухни:
КЕРЫЧ: Короче, доставай.
АНФИСА: Што?
КЕРЫЧ: А то ты не знаешь, водку, естественно! Трубы горят, блин.
АНФИСА: Нету…
КЕРЫЧ(очень громко): Не звезди мне, слышь? Я-то знаю, я-то видел, шо у тебя там про запас есть!
АНФИСА: Какой запас, родненький? Вчера последнюю выпили, не, ты совсем башку отпил, ей-богу.
КЕРЫЧ: Не, ну ты воще, манда…
АНФИСА: Так, закрой рот сказала… (злобно) Козёл!
КЕРЫЧ: Ты чё не поняла!? Водку доставай! Хошь, чтоб я воще окочурился!!? Короста, на фиг.
АНФИСА: Пошёл на хрен…
КЕРЫЧ: Ну всё, сука… Нарываешься!
АНФИСА: Ай-ай-ай, какие мы! Я же тебе русским языком сказала, что вчера всю выпили! Ты чё воще ни хрена не понимаешь? Ну на кой ляд я буду от тебя её прятать, а? Мне типа самой опохмелу не надо, по-твоему? Я типа особенная или как?
КЕРЫЧ: Да хер я знаю, какая ты там. Сотку мне, сука! (глаза наливаются кровью. Стремительно) Сотку, а то сдохну ща!Сотку мне! Сотку!
Вовка отчётливо слышит, как Керыч молотит кулаками по столу. Малец отходит от двери кухни, идёт в комнату студентов. В это время кухня уже разрывается дикими воплями. Стоит мат. Вовка открывает тумбочку, достаёт косметичку. Вынимает оттуда мятые рубли, кладёт в карман драных штанов. Карман тоже драный, но хлопец придерживает деньги. Быстро выходит , идёт в свою комнату, закрывается. Ложится на такой же драный матрац на полу. Отвернувшись к пропахшей канализацией стенке, что-то мычит себе под нос. Из носа начинают течь сопли, слюна обильно выделяется изо рта, сначала лопается громадными, частыми пузырями, а уже через несколько секунд из него валит пена. У мальчика начинается эпилептический припадок. Тело бьётся в конвульсиях. Керыч орёт: Ну чё, сука, не хочешь давать, да! Не хочешь, тварь! Ну смотри сама! Смотри, сука!
Керыч выбегает из кухни, стремглав залетает в комнату студентов. Начинает всё переворачивать вверх дном. Орёт: Где? Где-где-где-где!!!!!!! Где-е-е-е-е-е!!!!
Забегае5т Анфиса: Ты чё творишь, гандон! Придурок конченый! (Пытается обхватить разъярённого сожителя руками. Тот отпихивает её так, что она отлетает на метра полтора, ударяется затылком о косяк двери, падает, затихает. На полу появляется лужица крови. Керыч, видимо всё же одумавшись, подбегает к ней, пытается привести в чувство.)
Слышит, как за стенкой воет в припадке Вовка.
КЕРЫЧ(в сторону стенки): А ты воще заткнись там, урод! Даун недоделанный! Пошёл в жопу! Пошёл в жопу, чмошник убогий!!!
Вскоре Анфиса приходит в себя, хрипло стонет: Говно ты… говно третьесортное… Из-за тебя всё… из-за тебя…
Керыч обхватывает голову лежащей на полу Анфисы, начинает содрогаться от плача. За стенкой ржёт Вовка…
Действие 2. Широченные двери, отделяющие улицу от необыкновенного мира политехнического института, раскрываются. Из них на свет божий высвобождается студенчество, весёлое такое, разноцветное, во многом даже неформальное. Парни, девушки. Бегут, идут, смеются. Болтают друг с другом. Кто уже в ларёк за пивом встал, кто за углом зажимается. Целуется молодёжь, сосётся, дурная от любви, не зная ни стыда ни совести. Средь этой разношёрстно-одинаковой толпы выделим одну парочку. На вид обычные молодые люди – он и она. Идут, держутся за руки, в глаза друг дружке иногда искоса поглядывают. У неё – чёрные, как у цыганки. У него – голубоватые, тоже красивые. Сияют их лица теплом, ветром весенним обдаются, волосы на ветру этом развеваются волнами. Особенно у неё: длинные, кучерявые немного. Чёрные, как у цыганки. А он русый, но тоже красивый. И идут они, дети вечной любви, вечной молодости, по улице, прочь от института, от занятий, от всего-всего. Идут прочь от суеты, от посторонних взглядов. Чтоб не видел никто, чтоб подсмотреть не смог, как любовь вместе со страстью из них прольётся, как пить они её будут, отнимать с силой. Маша – у Саши, а Саша – у Маши. И что лучше-то? Им двоим. Что лучше-то? Идут студенты в парк, на лавочку. Посидеть, обнявшись. Поговорить не спеша.. Приходят. Садятся.
МАША: какая погода, скажи Саш, а? Тепло уже совсем.
САША: Да, Машунь, уже по-майски пригрело.
МАША: и дышится легко как (осматривается) Глянь какая трава уже зелёная, красота.
САША: Угу. Вот так бы тут и сидел.
МАША: я тоже хочу, чтоб это никогда не кончалось.
Александр прижимает к себе девушку. Целует в щёку: Я тоже хочу, Машунь. Как подумаю, что домой идти, к этим…
МАША: А ты про них не думай…
САША: Да я бы с удовольствием, ну да ладно… месяцок переконтуемся, а потом уж новую квартиру найдём. Авось и общагу дадут. Это конечно шикарно бы было.
МАША: Знаешь, а я не хочу общагу. Хочу, чтоб отдельная у нас с тобой квартира была, большая…Чистая.
САША: Ай моя ты хорошая (обнимает крепче). Ну конечно будет у нас с тобой квартира. (улыбается)
МАША(тоже улыбается, глядя ему в глаза): Честно?
САША: Честно, моя хорошая.
МАША: Честно-честно?
САША: Я обещаю, солнышко (трутся друг о друга носами)
МАША: И мы будем жить в ней долго-долго?
САША: Ну конечно, котёночек. Долго будем жить. Ты мне деток нарожаешь, да?
МАША(немного смутившись): А сколько ты хочешь?
САША(задумчиво): Не знаю… Хм… Двух так точно (улыбается)
МАША: Не Саш, двух это много в наше время. Содержать трудно будет. Одного рожу тебе. Кого ты хочешь, мальчика или девочку?
САША(задумавшись): Не знаю, малыш. Наверно больше мальчика. Хотя нет… Ну не знаю, двоих надо. Давай двоих, а?
МАША: Нееет (лукаво) Сейчас же видишь, какое всё дорогое. Попробуй купи, а у нас зарплаты знаешь, какие будут, когда универ закончим? Знаешь? Воттакие (показывает маленький промежуток между большим и указательным пальцами.)
САША: Ничего-ничего. У меня родители тоже не в большом достатке были, но смогли меня и ещё двух братьев вырастить. Так что…
МАША: Ну то времена другие совсем, тогда ну это… Предохраняться ещё нечем было ну и прочее…
САША(усмехается) Ай ты моё солнышко, моя хорошая! (снова прижимает к себе) Не, не отвертишься, родишь мне двойню – мальчика и девочку. (целует).
МАША: Нет-нет, одного только. Мальчика. Хочу его Андреем назвать.
САША: А почему Андреем сразу?
МАША: Не знаю, нравится и всё.
САША: Хм… малышечка моя. Тут ещё подумать надо (улыбается)
МАША: Я уже придумала. Вот. Хорошее имя, так что всё.
САША(щекочет ей подбородок) Ай ты моя кошечка хорошая, сладенькая моя. Ну пусть будет Андрей.
Дальше наша парочка целуется. Спустя некоторое время:
МАША: Саша..
САША: Что, Машунь.
МАША: Тебе их не жалко?
САША: Кого? А их? Да что-то не сильно.
МАША: А мне жалко, Саш. Особенно сына их, Вову. Ты видел, какие у него глаза?
САША: Видел, Маша. В жизни своей таких не встречал. Я так понял он даун или типа того что-то.
Маша ёжится, прижимаясь сильней к своему парню: Он ведь страдает, Саш. Страдает не человечески.
САША: Да не знаю, по-моему, он вообще вряд ли что-то понимает.
МАША: Нет, котик, он всё понимает. В том-то и дело…
САША(смотрит в глаза) Откуда ты знаешь?
МАША: Я вижу Саш. Не знаю, чувствую просто. Он всегда так смотрит, будто сказать хочет что-то. Помощи попросить или пожалеть его. Ты заметил, он и плакать-то не умеет, воет только. Бедненький…
САША: Ну а что тут сделаешь, судьба у него такая.
МАША: Но он же не виноват ни в чём, за что ему такие муки?
САША: Ну конечно не виноват, это всё его родители. Истреблять их надо.
МАША: Ну зачем ты так? Ты ведь не знаешь, почему они стали такими. Не знаешь ведь?
САША: Да что тут знать, не хотели работать, вот и спились. Видишь как? У меня на родине тоже семейку знаю одну. Редкостные колдыри. Так у них знаешь сколько детей?
МАША (чувственно): Сколько?
САША: Аж восемь, Машуня. Восемь. Представь себе. И все голодранцы голодранцами, смотреть порой вообще не приятно. Противно даже. Самому старшему двадцать пять, и знаешь, чем занимается?
МАША: Нет…
САША: По тюрьмам. То на воровстве поймают, то за разбой. А последний срок… за убийство.
МАША: Какой кошмар. Саша, это же страшно.
САША: А самому младшему два годика, по-моему. Так я слышал, когда им жрать нечего было, ну семейке то есть, они его хотели… Представляешь. Сволочи.
МАША: Саша, это ужасно…
САША: Ещё как. Так что ну его на фиг, с ними связываться. Ну ничего, месяцок, а потом другое жильё подыщем. Обещаю.
МАША(со слезами в глазах): Мне грустно, Саша. Грустно, оттого что не все такие, как мы с тобой счастливые на земле живут. Что не всем так хорошо, Саш.
САША: Ну, маленькая, ну успокойся. Радоваться надо, что нам повезло.
МАША: А остальные? Знаешь, сколько их ещё на свете живёт? Знаешь, сколько мучается? И в кого я такая пошла, что вечно всех жалею? В маму, наверное. Она тоже всех животных в дом тащит, приголубит. Помню, принесла котёночка. Он под машину попал, едва не умер. Так мама его неделю выхаживала. Я уж думала зря, но потом вдруг по глазам маминым прочитала. Тоже не знаю, как это у меня получается. Что-то типа веры, уверенности огромной рассмотрела. Не знаю, словами не передать. В общем, настолько сильная эта вера была, что я на всю жизнь мамин взгляд запомнила, никогда не забуду теперь. И действительно, видно душу отдала мама за котёночка этого. Выздоровел, Максиком назвали. До сих пор у нас живёт.
САША: Знаешь, я уже говорил. Про этого, про Вову. У него тоже взгляд необычный. Как будто там вся скорбь человеческая уместилась. Как посмотрю, аж жутко делается. Кстати, слышал я, что у них ещё дочка есть. Старшая. Интересно, где она, мы её так ни разу и не видели.
МАША: Бедные они бедные. Бедные люди, что себя водке продали, в рабство отдали, к себе уважение потеряли. За что им это, Саша? Ну почему нельзя жить в мире, согласии, не ругаться ни с кем, зла никому не желать. Зачем это всё на свете существует: водка, наркотики? Зачем люди это всё употребляют?
САША: От недостатка острых ощущений, наверное.
МАША: Ну каких ощущений, Саша? Мы же на одной земле живём, и всем она даёт поровну! Ведь что может быть острее ощущений от любви, Саша? Ведь ничего сильнее в мире нет, ничто не в силах заставить меня поверить, что есть какие-то вещи выше её, важнее, лучше! В жизни не поверю я! Просто не все любить умеют, потому наверное. Потому горе и приключается. Потому и страдают люди. От недостатка её, от обделённости. Оттого злятся, на себя, на других, потом дерутся, убивают. А из-за чего всё, Саша? Из-за того, что любить не умеют. Нет. Умеют, просто не пробовали, боялись может чего-то. А её не бояться надо, к ней стремиться надо, Саша. Стремиться, чтоб в сердце, чтоб в душу вошла она, открыться надо для неё, вот и всё просто. Ведь все мы для этого и живём, чтоб не одним быть, чтоб вместе, чтоб у одного огня греться, чтоб обнимать друг друга, целовать и говорить комплименты. Чтоб веселить, когда грустно, чтоб плакать навзрыд, когда это действительно необходимо. Чтоб жить, идти рука об руку, чтоб целоваться до синевы на губах и смеяться! Смеяться Саша. Глупостям собственным смеяться! И прощать… Ведь всё так просто. На удивление просто, но почему не все такие счастливые как мы с тобой? Почему? (немного плачет)
Саша снова обнимает, жалеет, гладит по плечу.
САША: Не знаю, малышечка. Видно нам повезло больше чем другим.
МАША (через паузу): Я тебя никому не отдам, родной мой.
САША: Я тебя тоже.
Целуются. Не замечают, как к ним подходит бедного вида девчонка примерно их возраста. На вид поддатая.
ДЕВУШКА: Эй, молодые люди!
Наша пара застывает в оцепенении.
ДЕВУШКА: Я ко-конечно дико извиняюсь, штоо… Што помешала вам, но вы меня конечно извините… Но… Это… Денег не дадите? Немного совсем надо, маме на лечение. Болеет она.
МАША: Ой, бедная. Чёрт подери, Саша, ты с собой брал?
Саша недоумённо смотрит на девушку: Н-нет…
МАША: Дома всё оставил, да?
САША: ну…
МАША: Ой бедненькая… Щас (начинает рыться в сумочке) Щас-щас, у меня было немного. (ищет)
ДЕВУШКА: Вы уж прааастите…
МАША: (между делом): А мама давно болеет?
ДЕВУШКА: (невнятно) Мамка? Давно, того гляди помрёт скоро. У неё это… рак у неё, во.
МАША: Рак? Это же так страшно.
ДЕВУШКА: Страшно. Я вот ей на лечение собираю.
МАША: Господи-господи. Да где же? Были они у меня, деньги эти.
Подошедшая особа начинает нервно потирать ладони. Саша недовольно смотрит на неё.
МАША: Ну были же. (расстроилась). Были. (К Саше). У тебя точно нет?
САША: (отрешённо) Нету.
ДЕВУШКА: Ну ладно, вы прааастите… Нет так нет (делает движение, чтобы уйти).
МАША: Постой! Постой, как тебя зовут?
ДЕВУШКА: Меня? Зойкой.
М: Зоя, значит. Зоя, у нас денег нет, к сожалению, но знаешь, что? Знаешь, что?
ДЕВУШКА(безразлично): Што?
Маша снимает с пальца серебряное колечко: На возьми. Пусть оно твоей маме поможет.
ЗОЙКА: Зачем это?
МАША: На бери, за него нормально дадут. Продашь, а маме лекарства купишь. Бери.
Зойка некоторое время колеблется, с опаской осматривается, натыкается на недоброжелательный взгляд Александра.
МАША: Бери-бери, бедняжка, (Маша насильно вкладывает кольцо в руку Зои). Бери, для мамы надо. Я же знаю. Поможет. Бери.
Зойка продолжает смотреть на Сашу.
ЗОЙКА: Нет, спасибо. Не надо. ( Кидает кольцо, убегает прочь).
МАША: Зоя! Зоя! (Повернувшись к Саше) Чего это она, котик? Я же от чистого сердца! Чего это она?
САША (сквозь зубы) Не знаю…
МАША: Я же как лучше хотела. Я ж ради неё, ради мамки её. Бедная мама. Ведь я помочь хотела! Ну как же так? Ну почему она? Неужели она думала, что я только из жалости? Скажи Саша! Неужели она подумала? Я ж от чистого сердца. От чистого!
Саша прижимает девушку к себе, целует в темя: Пойдём погуляем.
Маша замолкает, грустно смотрит вокруг. Саша поднимает кольцо, сдувает землю, отдаёт Маше.
САША: Пойдём, маленький?
МАША: Как и вчера, до самой ночи?
САША: Как и вчера…
Встают, берутся за руки. Уходят.
Действие 3. Квартира Анфисы. Время – далеко за полночь. Керыч и Анфиса у себя в комнате, не спят. Саша и Маша – у себя, тоже не спят. Вовка, подобно призраку, бродит по квартире. Бледный, оттого ещё более тощий и несчастный. Глаза большие, но в них ничего не отражается. Совершенно ничего. Вокруг темнота, лишь из-под двери снимаемой студентами комнаты пробивается тусклый свет ночника. Пара лежит в постели, обнявшись. В приоткрытое окно рывками задувает прохладный ветер, занавески от этого нервно колышутся. Абсолютная тишина иногда нарушается громким кряхтением и покашливанием из комнаты хозяев. Иногда слышна лёгкая поступь Вовки.
САША: Да-а-а… Ну и дурдом нам достался. Но сегодня что-то тихо, не пьют вроде. Видно деньги закончились.
МАША: А может… А может они просто больше не хотят?
САША(с усмешкой): Да как же, не хотят… Нет, родная моя, просто не на что, вот и всё. Их будущее уже давно предопределено.
МАША(грустно вздыхает): А наше?
САША: Наше? Наше тоже.
МАША: А какое оно у нас, Саша?
САША: Самое-самое светлое, солнышко.
МАША(улыбаясь): Такое же светлое, как я?
САША: Да.
МАША: Саша, спасибо…
САША: За что, малышка?
МАША: За то, что чувствую себя с тобой счастливой.
САША: Ну что ты, я ведь на самом деле особо и не стараюсь для этого. Я просто такой, какой я есть, вот и всё.
МАША: Не всё. Можно быть самим собой, а при этом для других ничего не значить. А ты значишь для меня очень многое. Тебе понятно почему?
Александр поворачивается лицом к Маше. Вопросительно смотрит.
МАША: Потому что ты единственный, кто смог меня полюбить. Но сделал это по-настоящему. Я знаю это.
САША: Правда?
МАША: Правда, мой хороший. Оттого я и счастлива. Ты же знаешь, у меня ещё парень был. До тебя.
САША: Да знаю, ты говорила.
МАША: Я тогда ещё, видно, совсем глупая была. Он мне сначала показался самым лучшим, самым необыкновенным. Я тогда готова была всё ради него отдать, не представляешь, как меня влекло к нему. Жуть просто, я и ночами-то спать не могла, мечтала о нём всё, стихи даже писала.
САША: Во как?
МАША: Да, Саша. В общем, первая любовь, что тут скажешь. Как сейчас помню, тот первый наш с ним поцелуй. У меня тело будто как пушинка, ноги, казалось, вот-вот от земли оторвутся, так хорошо мне тогда стало, так легко… (осекается). Ой, прости Саш. Прости, тебе ведь не приятно, наверное… Прости (гладит его по щеке). Только вот недолго длилось оно, это моё счастье. Я ж говорю, глупая я тогда была, дальше своего носа не видела.
САША: Что, козлом оказался?
МАША: Ну.. В общем, как говорится, поматросил и бросил.
САША: Это он тебя девственности лишил?
МАША: Ну.. Да, он. А потом… Потом в нём сразу надломилось что-то. Глухой стал ко мне, не звонил больше. А я с ума совсем сходила, у него под подъездом день могла простоять, всё ждала его, когда он с работы придёт. Он конечно, старше был, работал уже.
САША: А он всё не приходил и не приходил…
МАША: Да Саша, он на самом деле наркоманом был, но это я уже потом узнала. Короче, пропал он где-то на месяц.
САША: И…
МАША: Потом вернулся. Только я сразу поняла, что не ко мне вернулся. К телу моему вернулся. Не знаю, я за этот месяц, пока его не было, наверное, резко повзрослела. Уже по одному только его бешеному взгляду понимала, что ему от меня надо.
Саша шепчет, отвернувшись: сволочь…
МАША: Да Саша, да! В том-то и дело, что такой он. Он меня изнасиловать хотел. Вот так пришёл ко мне домой, когда родителей не было. Давай мне слова всякие хорошие говорить, ублажать.. Но я уже повзрослела, Саша. Потому поняла всё. Прогонять его стала. А он взбесился. Как сейчас помню, уже силой полез ко мне, на диван повалил…
САША(с интересом): И…
МАША: Я закричала, лицо ему исцарапала. В кровь.
САША: Правильно сделала. Ну а потом что?
МАША: Он меня сукой назвал… И ушёл. Навсегда.
САША: Хм… да, и не знаю, что сказать.
МАША: А ты ничего не говори, просто люби меня и всё! Люби по-настоящему, как можешь, как умеешь! Ведь у меня кроме тебя никого дороже нету, никого роднее, котик. Я знаю, я чувствую, что ты искренен со мной, что не обманешь, что любишь меня! По-настоящему! По –настоящему… (голос Маши начинает дрожать, мгновенно срываясь на страстный шёпот) Люби меня, сладенький, люби, хороший мой. Никого… Никого не надо мне больше…
Маша целует Александра взасос. Он не сразу, но всё же отвечает ей. Маша продолжает шептать, начав ласкать его: Как я люблю тебя… Как люблю… Никого… никого не надо… никого больше…родной мой… никого больше…
Пара принимается за свою игру. Холодный стон ветра смешивается с горячим дыханием двух возбуждённых тел. Вовка стоит у самой двери. Слушает. Улыбается. Улыбается и слушает.
Маша и Саша воспаляются с каждой секундой. Сопят, трутся друг о друга. Трутся и сопят. Всё громче. Уже не слышат ничего и никого они вокруг, уже настолько близки они друг другу, настолько близки…
МАША(кусая ухо, шею, подбородок Александра, дрожа): Люблю… люблю… хороший мой… люблю… Никому… никому не отдам.
А он нежностью ей отвечает, крепко, как только может, прижимается, целует её, ласкает тёплый, влажный живот. Гладит его, вдыхает запах молодой кожи. А она как бархат, мягкая, тонкая, сочная. Красивая девушка начинает извиваться, подставляя себя навстречу дрожащим в порыве страсти губам юноши. К губам своего самого близкого, самого лучшего, своего бога, а не человека. И он отвечает ей, отвечает так же неистово, снимая ночнушку, касается её, но легонько совсем, осторожно. Говоря: Я тоже… я тоже, солнце… я тоже… Жить без тебя не могу… Люблю, люблю, сладенькая моя!
Но вдруг развитие интимной неги разрывает громкий удар в стенку.
Из-за стены раздаётся глухой хрип Керыча: Ну всё-о-о-о…. ну всё-о-о.. Давай уже. Давай.
Два прекрасных обнажённых тела полностью останавливаются, замирают, лишь слышится частое дыхание.
За стенкой женский голос: Ну чиво? Ну чиво, козёл старый?!
КЕРЫЧ: Что чиво? А то не знаешь? Минет делай давай!
АНФИСА: Ишь ты, минет… Ты воще помнишь хоть когда мылся-то в последний раз, образина!
КЕРЫЧ: Какая те разница, курва! Говорю, минет делай давай!
АНФИСА: Ну ни хрена себе! Помойся сначала! Слышь…
КЕРЫЧ: Всё… Давай отсасывай… Соси…
АНФИСА: Что? Да пошёл ты!
Слышится возня. Возня сопровождается небольшими ударами о стенку.
КЕРЫЧ: Соси, сказал! Соси, сука!
АНФИСА: Да у тя и не встанет, чё ты мне его тычешь –то! Не стоит у тебя, придурок! Пшёл вон!
КЕРЫЧ: Ах ты… Ах ты … Пиз-зда ты рваная! Вали на хер отсюда! Вали сказал!
АНФИСА: Сам вали! Импотент грёбаный!
Возня за стенкой усиливается. Бранная ругань усиливается прямо пропорционально.
Никто не видит, как Вовка отходит от дверей, Сашиных и Машиных. Идёт к себе в комнату. Садится на корточки. Начинает медленно раскачиваться взад-вперёд. Лицо при этом искажает гримаса невыразимой боли. Качается, пока не начинает доставать лбом шкафа. Раскачивается сильнее. Уже сильно бьётся лбом о шкаф. Он зажмуривается, но не останавливается. Раз за разом. Раз за разом.
Между тем в комнате Анфисы уже отчётливо различимы звуки борьбы.
Голос Керыча (с жутким надрывом): Кто импотент? Я? Я? На гнида! На! Получай! Получай, скотина! Получай, сука! Получай…
Всё резко затихает.
В комнате студентов:
МАША: Саша… Саша, он что её убил?
САША(злобно): Не знаю… Не знаю, задолбали уже…
МАША: Боже мой, а если да…
САША: Значит так ей и надо… Задолбали. (начинает злиться) Ну как так можно, как так можно жить, я не понимаю! Как твари, прямо. Нелюди, ну честное слово! Тошнит уже, ей-богу! Тошнит!
МАША: Тише-тише, Саш. Тише. Я забыла тебе сказать…
САША(злобно, сквозь зубы): Что?
МАША: У нас это… У нас деньги пропали. Я их в косметичку положила. Когда мы с прогулки пришли, я в неё заглянула…
САША(злясь ещё больше): И что?
МАША: Пропали… не знаю…
Александр вскакивает как ошпаренный. Начинает одеваться. Рычит: Алкашьё! Алкашьё отмороженное! Ну твари! Да чтоб вы сдохли, уроды…
МАША: Саша! Саша! Пожалуйста, успокойся! Успокойся, милый!
САША( решительно): Нет уж, хватит! Вообще оборзели в конец! И так жить нормально не дают, а тут ещё деньги спёрли! Это беспредел какой-то! Это вообще! (порывается выйти)
МАША: Саша! Саша! (хватает за руку). Ты куда?! Куда? Постой! Успокойся!
САША: Да какой успокойся, ну это вообще, ты что не понимаешь? Алкаши драные! Ублюдки! Счас получат у меня по первое число!
МАША: Саша! Саша!
Но Александр вырывается, выбегает. Ногой вышибает дверь в соседнюю комнату. Дальше Маша может только слышать, что там происходит.
Голос Саши: Не, ну вы вообще страх потеряли! Вы что думаете, на вас, алкашей, вообще управы нету?! Да?
Голос Керыча (приглушённо): А в чём дело, пацан?
САША: В чём дело? Деньги кто спёр, а? Ты? Говори, скотина!
КЕРЫЧ: Чиво?
САША: Что слышал! Деньги, я говорю, ты спёр? Да?
КЕРЫЧ: Какие деньги, молокосос! Ты чё наезжаешь? За базаром следи!
САША: Счас ты у меня последишь, быдло!
КЕРЫЧ: Шо ты вякнул? Те чё в репу дать?
САША: Деньги верни, козёл!
КЕРЫЧ: Ах ты щенок…
Маша, чувствуя, как стремительно накаляется обстановка, судорожно накидывает халат. Спрыгивает с кровати, залетает в соседнюю комнату.
МАША: Саша! Саша! Ты почему на коленях, что с тобой?! Любимый!
Александр стоит на коленях перед Керычем, покачивается. Только подбежав к парню вплотную, Маша видит, что из живота у него хлещет кровь. Керыч роняет на пол ржавый кухонный нож. Отходит назад. К Анфисе, которая лежит на полу сразу за ним. Она не дышит. Губы Керыча дрожат, взгляд проясняется, тут же становится влажным. Маша бросается к Саше.
МАША: Саша, Сашенька! Что с тобой? Что с тобой, родненький! Саша!
Парень хрипит, изо рта лопаются кровавые пузыри. Глаза закатываются. Он заваливается набок, так, что его голова оказывается на коленях Маши.
МАША(истерично) Сашенька! Боже мой! Родной мой! Господи…
Керыч хватается за голову. В этот момент на пороге появляется Вовка. Всё такой же грустный и бледный. На лбу гигантская шишка. Медленно шагает к студентам, подходит совсем близко. Вынимает несколько мятых, засаленных рублей. Протягивает Маше, та машинально берёт их рукой, уже довольно испачканной Сашиной кровью.
КЕРЫЧ: Ты чё это… Ты чё это…
Вдруг Вовка бросается Маше на шею, начинает обнимать. Очень крепко. И тут она отчётливо видит, как по его щекам текут тоненькие ручейки слёз.
ВОВКА(скуля, хрипя, пища, содрогаясь): Мм-ама! Мамочка моя! М-мама!
Маша смотрит на Керыча. Он на Машу. Затем на пороге комнаты возникает пустой образ Зойки.
ЗОЙКА (очень вяло, через силу, запинаясь): Не, ну вы воще… вы воще охренели…
Обернувшись, увидев, КТО это сказал, Маша теряет сознание…
Действие 4. (По сути, прозаическое). Тёплый денёк выдался. Асфальт нагрелся уже к двенадцати часам так, что и ступать горячо. Но это если босиком. А если в обуви, то ничего, нормально. Идут люди по раскалённой улице, смеются. Идут, радостные, а всё оттого, что лето, отпуска у них, планы в голове всякие. Радостные ещё и потому, что свободные они теперь, и ни о чём заботится в ближайшее время не придётся. Легко им дышится. Настроение у всех лучше некуда, здороваются они со всеми, кого ни встретят на пути своём. Продолжают идти. Спокойные. Умиротворённые. Отдыхают от всего, что было. Отдыхают от муторной работы, от бумаг, от назойливых начальников, от городского шума, от сплетен. От мусора в квартирах, наконец. Хорошо им, беззаботно. Идут поодиночке, парами, семьями. Идут нога в ногу, в разнобой. Бегут навстречу друг другу, или наоборот отдаляются. И хорошо вокруг от этого, и жизнь не стоит на месте.
И среди них парень с девушкой. Да не одни, а ведут ребёночка – мальчика, держа за руки. И такие они все втроём светлые, такие лучистые, что люди, сами того не замечая, на них оборачиваются, даже завидуют той силе необъяснимой, что от них исходит. Той красоте, какую в мире вообще редко встретишь, какую поискать ещё надобно. Но люди по-доброму завидуют, скорее, просто любуются статными фигурами, что мимо них проходят. Нет… Пролетают. Потому что такая красота не для того создана, чтоб по земле ходить. Да=да. На самом-то деле вовсе даже не идут они, герои наши. Летят. Парят над раскаленной улицей, над городом, в летнем солнце купающимся. Вдали парят от страха, ненависти, злобы. Вдали от предательства и злого умысла. Не хотят они всё это к себе в сердца пускать, не пустят. Потому и летят, наверное. Потому и светятся. Вот уже и до облаков добрались. Да-да, по облакам ступают. По белым, чистым облакам. Вниз только иногда посмотрят, чтобы улыбнуться лишний раз, помахать тем, кто там остался. И продолжают свой путь, потому что, как же иначе? Ведь впереди ещё жизнь, целая, счастливая, долгая. И как же иначе?
Идут уже не спеша, за ними шлейф полупрозрачный вьётся. И плавно спадают волосы на плечи…
Борисов, май 2008 года