Собачий блюз (Рассказ)

Два тусклых искалеченных окурка, отпускающих вместе с дымом на волю остатки своей подлой душонки, умирали на дне бронзовой пепельницы, уткнувшись носом в серые хлопья. По лицу сердито ползали полоски молочного утреннего света, прорвавшегося сквозь упрямые жалюзи. Лежащая рядом подушка хранила правильный изгиб твоей шеи и жалкие остатки ночного тепла. А в коридоре, где-то в невероятно далеком и чужом коридоре, кто-то такой же невероятно далекий и чужой хлопнул дверью. И только звук, который ты, уходя, сотни раз оставляла после себя. Звук, который я знаю с точностью до дрожи внутри, этот звук сегодня впервые прозвучал для меня как задушенный звон уже когда-то битого в моей памяти стекла, как отголосок бессмысленной молитвы никем не закрытого окна на мокром осеннем сквозняке, как безысходность, как… боль…
Я пью до дна безвкусный сизый воздух и чувствую, как безымянный хрип двери отражается во мне росчерком твоих лживых глаз. И я пытаюсь кончиками пальцев дотянуться к недосягаемому сну, чтобы, проснувшись через две минуты или два часа, забыть свое пронзительное отражение в кривом зеркале твоей души. Забыть, потому что это был не я. Забыть, потому что брошенные тобою невзначай слова «бездушная сволочь» вместо тошнотворного «прощай», брошенные с неумелой напускной горечью дешевой актриски, но с поразительной точностью немого разрушения – это, скорее всего о жизни, а не обо мне. И все-таки мне больно…
Из соседней комнаты в мое сознание просится старый поскрипывающий блюз. Его мягкие шаги большой и сильной кошки разливаются по всей квартире, навсегда стирая отовсюду невидимые отметины твоего присутствия… Как хорошо знаю я, что колкие блики твоих глаз – всего лишь грим, ни разу не тронутый солью слез. Знаю, что слезы эти ничто иное, как стакан выпитой вчера грязной водопроводной воды. Знаю, что любовь твоя – один из горьких вымыслов какого-то сказочника-неудачника. Слова твои – лишь гонимые ветром обрывки модных журналов. А вся жизнь – пыльное шуршание не доигранной пошловатой пьески… И, о Господи, неужели я добровольно выпрашивал для себя в ней хотя бы крошечную роль?!..
За полосатой тенью окна белые тополя дотянулись до серебряного неба, и это мутное серебро стало опускаться на землю. Где-то совсем рядом по-своему матерятся коты и рвут друг другу уши за любовь. Молчат часы, в прихожей вежливо умер телефон, слышно только как во дворе этого старого дома, с ничего не значащим номером десять, кто-то равнодушно жжет в костре из позавчерашних листьев размытые силуэты прошедшей зимы. Моей прошедшей зимы…
Я знаю, что теперь тебя больше нет, что тебя больше никогда не будет. А значит пришло время забросить все маскарадные костюмы в пыльные уголки бытия и посмотреть на себя в зеркало… Когда падаешь все ниже и ниже с бешенной скоростью, редко думаешь о том, за что именно придется ухватиться. Просто хватаешься… Я не люблю банальных литературных оборотов вроде: «Не знаю, откуда ты взялась в моей жизни». Не люблю, да и не правда все это. Мне ли не знать, из чьих объятий ты ко мне пришла. Но разве это важно, скажите, разве это важно, если потолок становится слишком низок для того, чтобы открыть на распашку все окна души?! Ты была слишком близко… Я не удержался… Вот только, дурачок, не учел одной мелочи – ты ненавидишь сквозняк. Ведь он игриво разбросал исписанные листки сценария твоей жизни, смешал все роли, действующих лиц, подпортил декорации и… ты запуталась. Жалкое зрелище, а их я тоже не люблю. К тому же, разве я когда-нибудь обещал тебе любовь?!..
Хрипловатый блюз разгуливал по квартире, играл со шторой и аккорд за аккордом убегал в открытую форточку навстречу солнцу. Где-то далеко все не унимались лающие собаки. Их нестройное хоровое пение неслось навстречу вырвавшейся на свободу музыке. Со звоном разбиваясь о прохожих, лай вторил осколкам мелодии. А за прозрачной стеной этого собачьего блюза умело прятался беззвучный вой маленькой трепещущей души, загнанной в угол жизни…
Вялое солнце висело над землей. Да, это было действительно солнце, ведь вчера по телевизору сказали, что уже весна. Жалюзи сражались до последней полоски мрака, но все-таки день больно ударил в глаза. А наши глаза почему-то не любят яркого света. Плачут. Наши ноги избегают пропасти. Несут нас Бог весть куда. Кого обходными дорожками, а кого и по трупам. Наша душа боится одиночества. Пусть даже оно намного чище и благороднее, чем чье-то фальшивое чувство. И она безудержно дрожит, когда кто-то уже совсем чужой, захлопывая дверь в прихожей, захлопывает дверь в нашу жизнь…