Дверь шкафа предательски скрипнула. Она приоткрывалась и приоткрывалась. Зеркало, вставленное в дверцу, и кокетливо обрамлённое резными завитушками, уставилось на Мишель.
- Привет…
Мишель, качнувшись навстречу своему отражению, ласково ответила: «А не закрылась бы ты…»
И ведь, никакой надежды. Придётся разговаривать. Почему же всё-таки призрак решил поговорить с Артуром… А ей остаётся разговаривать лишь с зеркалом. Можно было бы завести какую-нибудь животину. Но всё живое, маленькое и человеческое или то, что подразумевает под собой, хоть малейшую возможность заботиться и наливать молоко в блюдечко, вызывает резкие приступы рвоты. Вполне реальные. И дикие головные боли. Отражение, зыбкою улыбкой, шутит по этому поводу: «Мишель, у тебя третий глаз режется».
Когда-нибудь, я придумаю, что с тобой сделать – сволочь из зеркала.
Бам! Бам! Бымц!
- Если ты ещё будешь палить под моим домом, я попрошу Саидика с Артурчиком, заняться перевоспитанием твоего тела и мозгов. – Она высунулась из окна и послала воздушный поцелуй ЭксКапитану. Прокричав это всё, надеясь быть услышанной, замерла.
– Мадам. О, Мадам. Вы прекрасны. Давайте, встретимся и выпьем на брудершафт,- мобильник говорил голосом ЭксКапитана – старый вояка знал, что всё это - игра. Практически, ежесуточная. Он был безнадёжно галантен со всеми. Странный рыцарь, попавший в этот мир чуть раньше Артура. Безвредный. И ещё ни разу не исчезавший. – Ах, как бы я хотел испить от Вас.
Одетый в рубашку защитного цвета и шорты, более похожий на садовника, он радостно размахивал сотовым и улыбался девушке в окне. Потом прислонился плечом к Land Rover и, видно, уже не надеясь испить от прелестной соседки, начал пить из горлышка аккуратной бутылки ванильный ром.
Мишель как-то пыталась попробовать самогон невольников, но, поднеся ко рту рюмку, лишь лизнула жидкость. Одного запаха и капельки рома, было достаточно, чтобы отбить охоту ещё раз повторить попытку. ЭксКапитан пил только ром. Иногда, в виде грога, разбавляя водой. Одна из комнат дома была заставлена коробками с ним. Когда коробки заканчивались, появлялись ишаки, навьюченные старыми разрезанными шинами с товаром. Погонщики получали пакеты с белым порошком, а из шин выгружались небольшие коробки с ромом. И всегда — ванильным.
Ракеты для «Стрельца», установленного в считанные минуты на военизированном внедорожнике, похоже, доставлялись тем же путём. Кого ЭксКапитан пытался сбить в небе, как будто выстиранном до необычайной синевы, оставалось загадкой. Но, наверное, из-за этого, а может по каким-то другим причинам, он практически ничего не слышал. И крик «Мадам» улавливал как кит, ультразвуком. Зато по мобильнику, мог общаться часами. Он ему заменял слуховой аппарат.
Мишель помахала рыцарю и вернулась к зеркалу.
– Мадам… Почему мне кажется, что я всё же «мадам», а не «мадмуазель»? – дверца закрылась. Зеркало не отражало ничего. Даже торшер ядовитого цвета.
«Сволочь» презрительно молчала. Она знала больше, чем показывало зеркало.
----------------------
Ночь всегда выбиралась теми, кто хотел крови. Власти. И безумия денежных артерий. Горы задумчиво наблюдали за разрушениями, которые несли двуногие существа. Путь, по которому двигались караваны, несущие тюки с нежными тканями, фарфоровыми блюдечками, изящными чашами и вазами, тюками с запахом неведомых приправ, превратился в военные тропы.
Полуразрушенная церковь стояла среди луга, недалеко от деревьев, медленно поднимающихся разнолистьем по горе, к небу. Мишель прижималась всем телом к обезображенной стене и пыталась плакать. Но ничего не выходило.
Слёзы высохли. Давно. Когда, муж, обнаружив её в одной из лабораторий, где лежало тело мужчины, опутанное проводами, без криков и разбирательств, молча вывел молодую женщину и отдал конвоирам в военной форме, под белыми халатами. Её отправили домой. Но запретили выходить из дома.
С тех самых пор, она не видела мужа – видного учёного, работающего на военных. А её всегда сопровождали лица в гражданском. Но военную выправку не скроешь, и ей всегда хотелось спросить, какое у них звание. У этого, светловолосого, с курносым носом или у седоватого пожилого, с голубыми, почти бесцветными глазами.
Чёрт дёрнул её влюбиться в Андрея Гордона. Высокий, с изящным, почти женским носиком, никак не вязавшимся с остальными, грубо вылепленными чертами лица и жёстким характером, Андрей буквально очаровал женский персонал института. Все девушки таяли при виде его мускулистой фигуры и завидовали его секретарю Мишель. Но он, не обращая внимания на тайные вздохи, более сексуальных сотрудниц, выбрал почему-то, именно её. Может, потому что его секретарь, была ещё и научным сотрудником, а не просто лаборанткой. Не только девушкой, назначающей встречи и изумительно готовящей кофе, а незаменимым помощником, который помогал в его научных опытах.
Небо темнело, насыщаясь фиолетом, и вдруг, кинуло звёзды угольками, вокруг полного круга луны. Зашептались невидимые создания вокруг камней, заросших травой. Духи умерших всматривались в тень той, которая нарушила их место обитания. Её фигурка склонилась, перед невидимыми пространствами и неизвестно как сохранившимися росписями под пробитым куполом церкви.
- Вместилище святое силы Божий икону твою, Богомати, Тамара, Царица Иверская, принесе людям…, - кондак из акафиста Богородице, написанный много лет назад, вдруг увеличился в строфах, которые рождались изнутри. Начал доходить до уровня древней поэмы. И внезапно оборвался.
- Что? Не выходит? Эх, девица, не плачется… А кондак завела, аки Сладкопевец. Вот уж, недаром его так прозвали. В 500 годах, гимны церковные слагал. Ничего. Одинока ты больно. И душой ослепла. Горько тебе. – Раскольник неслышно появился из-за стены, вошёл в проём, за многие годы, увеличившийся и превратившийся во врата небесные.
Мишель испуганно отшатнулась, но затем, узнав монаха, единственного на всё многокилометровое горное пространство, устало присела на камень, вжавшийся в землю.
Они долго молчали. Среди деревьев замелькали зелёные и фиолетовые огоньки – манили и притягивали сквозь разлитую чёрную тушь ночи. Мишель, вдруг, качнулась, медленно, зачарованно двигаясь, хотела встать.
- Не ходи. Ты ещё не можешь с ними разговаривать – заманят и сгубят, - Раскольник потянулся рукой под палию-накидку, бережно доставая какой-то предмет из-под длинной грубой ткани. Приоткрылась чёрная ряса, сверкнул в лунном свете большой напёрсный крест, чётки-лестовки извлеклись Раскольником, и замерли на разбитом церковном камне. В руках у монаха появился странный тёмный предмет, около полуметра в длину. Где он его хранил только… Хотя, под палией – длинной, без рукавов, с медной застёжкой на шее, монах скрывал от мира не только себя, но и разные предметы, которые он, неожиданно, при определённых обстоятельствах, извлекал.
- Что это, Раскольник, - девушка протянула руку и начала ощупывать, легонько прикасаясь к дырочкам, просверленным в деревянной палке, - похоже на дубинку… музыкальную.
- Так, из корней бамбука этот инструмент сделан. Когда самураям запретили мечи носить, они сякухачи начали использовать. И медитация, и музыкальный инструмент, и дубинка-оружие. Чудная вещица. Звук у неё странный, то ли колокольчик звенит, то ли ветер голосит, то ли зверь взвывает. От музыканта зависит, что в пространство выдует... – Большие ладони монаха нежно подняли сякухачи ко рту, но тут он засмеялся, закашлялся, отвёл инструмент от губ, - только ты не удивляйся звукам, да и щёки у меня, аки у хомяка будут раздуваться.
- Ну, что ты, я и не собиралась смеяться над тобой. Можно подумать, что флейты никогда не видела… - Мишель на секунду задумалась, - только та флейта была нежная и серебряная. Муж играл.
– Непростой он человек – твой муж. Любит он тебя и ищет. Только любовь его снежная. Ядовитым отблеском светит она. Эх.
Махнув рукой, Раскольник, начал играть. Первые звуки разорвали тишину, встряхнули весь мир и оглушили. Мишель даже поднесла руки к ушам, но остановилась. Попыталась вникнуть в музыку, обрушившуюся в ночь. Казалось, горы загудели недовольно и, обеспокоенные огоньки, бросились врассыпную. Но, по мере того, как музыкальная лавина менялась, становилась тихим шёпотом ручья, взлетала и ревела боевым лосиным кличем, а потом, вновь стихала и звенела колокольчиком, всё вокруг начало замирать и прислушиваться к завораживающим звукам.
Огоньки, нестройными мерцаниями, приближались к храму. Но сякухачи замолчал, монах сгорбился и, положив инструмент на колени, какое-то время сидел тихо. Потом, подхватил чётки, спрятал их под накидкой, умостил на спине бамбуковую палицу, и направился к выходу. Девушка медленно последовала за ним.
Она хотела так много сказать этому странному человеку – поблагодарить за молитвы, которым он её научил и просто прижаться к его ладони губами.
Маленькая деревенька в горах, приютившая не только её, а и тех, немногих, кто успел убежать от войск, неважно чьих - убивали мирных жителей и те, и другие, стала её временным домом. Дети, женщины, старики и многие, нежелающие воевать – оказались лишними в этой войне, на своей земле. А больше их нигде не принимали.
В мирных провинциях Земли шли войны, разворачивали свои тупые носы боевые машины «с абсолютно новой ходовой частью, силовой установкой, системой распознавания целей и разведки, вооружением, системой управления огнём». Новые машины убийства разрабатывались в тайных конструкторских бюро.
Земляне гибли и исчезали сотнями, а средства массовой информации рассказывали о новых приобретениях самых богатых людей, фото пестрели голыми девицами и событийными вставками о боевых подвигах солдат на других планетах.
Казалось, мир, в очередной раз, вырвался из оков разума, и методично, совершенно по-хомосапиенски, уничтожает всё, что подставляет ему щёку. И не играет роли уже в этой мясорубке – правая ли это щека или левая.
Мишель почти бежала за Раскольником, который стремительно двигался по тропе, ведущей к деревне, а он - всё отдалялся от неё, казалось, летел сквозь деревья, не касаясь их. Зато девушка, в лёгкой джинсовой куртке и брюках из странной материи, подаренных жителями деревни, постоянно спотыкалась о корни деревьев, и по лицу её начала разбег маленькая красная дорожка царапины, которую она даже не замечала, торопясь догнать монаха.
----------------------------
В дверь поскреблись, затем, уже смелее, постучали. Подождав, пнули дверь ногой – несильно, так, для опробировки на слух. Мишель не торопилась открывать. Синий серебристый пеньюар, заменявший ей халат, подчёркивал глубину глаз и страсть, прятавшуюся в этой глубине. Приблизив лицо к своему отражению, поцеловала его, поправила пышную шапку каштановых волос и рассмеялась: «Мы все здесь просто одиноки. Мы – просто, просто, просто… Ага»? Мелодия какой-то старой песни, с обрывками текста, путалась в голове и не отпускала сознание – всё. Это – надолго.
За дверью стояли двое, и девушка пожалела, что открыла – теперь никак не отвязаться от них. Мои любимые друзья. Ведьма и Цыган. Но делать-то нечего. Зеркало из комнаты прошипело: «Всё равно – здесь никто ничего не делает. Тоооскааа… Пря-че-тесь. Вы все здесь пря-че-тесь».
Ведьма пропихнулась мимо замершей в дверях молодой женщины в коридор и быстренько ринулась выгружать пакеты из громадной сумки. Прямо на пол, а потом, крутанув округлыми бёдрами, которые никак не сочетались с её узкой талией, маленькой грудью и сутулыми плечиками, прижалась к Мишель и взглянула на Цыгана.
- Чего стоишь? Заходи – повесели душу…
- Не ждала, не гадала, но коли пришли – заходите. Только, мне очень рано – на работу, а ты, – хозяйка отодвинулась от ярко накрашенных губ Ведьмы, которыми та норовила её поцеловать, - иди и помоги приготовить что-нибудь вкусненькое.
Гость потоптался ещё немного у порога, но под пристальным взглядом Мишель, решился, и всё-таки вошёл в дом.
Через два часа они мирно беседовали на веранде. К их дружной компании добавился ещё один человек. ЭксКапитан, принёс с собой ром и подливал напиток в рюмку Ведьмы. Бутерброды с печенью трески, которые любили девушки, были очень кстати – нежная мякоть растворялась во рту, а в желудок стекал только вкус…, впрочем, ведьмистая гостья уже была сильно пьяна – и закуска её не спасала. Такими же красными, как и губы, яркими коготками, она нежно рисовала дорожки на спине соседа Мишель, который, из-за жары, скинул рубашку в ярких птицах и цветах. Поглядывая на полную грудь хозяйки, проглядывавшую сквозь нежный пеньюарный шёлк - легонько прижимал к себе Ведьму.
Их стулья скрипели - то сближались, то расходились, словно в лёгком танце, который уже надоел, потому что хотелось большего.
Цыган вышел на кухню – ему звонили. Под домом прокричал ишак, послышалась русская ругань, перемежающаяся криками на смеси английского и арабского. Мишель, проводив его взглядом, встала из-за стола, пошла следом, по ходу, забрав несколько грязных тарелок и бокалы. За спиной – застонали, оглянувшись, она увидела, как сильные руки сгребают её подругу и ЭксКапитан несёт по небольшой лестнице наверх – в спальню, окончательно осоловевшую Ведьму.
Цыган спорил с Саидом, разговор явно был не из приятных. Зато – короткий. Пару нормальных слов – короткий мат. Замысловатый мат – длинное предложение на фарси. С каких пор только Цыган стал разговаривать на других языках, кроме русского – это совершенно непонятно Мишель.
- Не смотри на меня так, - он отодрал побелевшие пальцы от мобилки, - ты до сих пор считаешь, что я не должен был в тот вечер…
- Да нет, что было, то прошло,- вино густой струйкой стекало из бутылки и наполняло пустоту бокалов. Задумчивый взгляд синих глаз скользил по вину, небу в окне, худощавой фигуре Цыгана – черноволосого, с пятном седины надо лбом, словно меткой – ненароком нанесённой художником. – Мы так долго шли к этому, а не надо было – всё ложь. И Ведьма не зря попыталась залезть к нам в постель. Секс втроём… Если бы не она, мы и по сей день, были бы вместе, а так – всё разрушилось. Ни вдвоём, ни втроём, ни так, ни сяк… Нет теперь дружбы, потерялась - и не существует любви.
- Это благодаря тебе, мы здесь, - он уже кричал, руки тянулись к той, которая не смогла стать любимой, - ты разрушаешь всё вокруг. Не Ведьма, при появлении которой чадят свечи и иконы падают со стен, ты – в тысячу раз страшнее своей безысходностью… Ты думаешь, она не помнит, этот чёртов аборт – этих нерождённых близнецов? Почему мы кидаемся, друг к другу, ловим моменты счастья, не можем остановиться, вновь и вновь бросаемся в постель – с кем угодно, только бы забыть до конца… Что? Что мы хотим так забыть… Мы – вечно молодые в этом мире. Мишель, очнись! Мы здесь уже двадцать - тридцать лет – ты, я, Саид, Ведьма и Артур. И мы – не стареем. Погибая, вновь возвращаемся сюда, не помня многого. А что было до того? До того, как мы стали такими? Ты ведь тоже постоянно думаешь об этом. Где наш мир, наши близкие, друзья и враги… Дети? У тебя есть дети, Мишель?
- Замолчи… впрочем, можешь дальше продолжать заниматься словесным мазохизмом – тебе идёт. Что ж ты не вспомнил о том, что мы ещё и пьём, а некоторые из нас, типа тебя и Саида - глотают наркотики на завтрак, обед и ужин. И ничего... Как будто - табачку приняли. Только нюансик маленький - даже не чихаете. А ещё, между делом, мотаетесь среди армейских разнонародных гарнизонов и, шутя, взрываете и расстреливаете всех, кто вам не понравится...
- Что ж ты Артура не вспомнила? Только меня и Саида? Он - хороший...
- Нет. Но он не хочет здесь оставаться. И...он позже всех появился. А я? Почему ты решил, что вы все здесь из-за меня? Что за глупые фантазии...
- Призрак сказал... Артуру, а я услышал.- Цыган выпил вино. Подумал и налил ещё.- Не злись, видно, что ты не любишь меня, но что связывает тебя с Артуром… - вот этих игр я не понимаю. Ладно, пока. Я с Саидом договорился о встрече...
-------------------------
Через некоторое время, Раскольник прекратил свой бешеный бег-полёт, углубившись в чащу - подальше от тропы, соорудил костёр и, достав из-под накидки свёрток с едой и флягу, предложил Мишель перекусить. Сил у девушки, от бешеной пробежки, не осталось, рухнув на землю, не могла пошевелиться. Но ели они очень давно, кажется, утром - и она подползла ближе к костру, взяла ломоть домашнего хлеба, намазанного чухонским (взбитым пахталкой) маслом с солью. Откусив, улыбнулась, вспомнив, как помогала детворе переливать сметану в пахталку, крутить рукоятку, периодически заглядывая в небольшое стеклянное окошечко на крышке ручной маслобойки. Солнечным колобком лежало в глиняной миске, скатанное в ком, масло; а на деревянном, выдраенном до блеска, столе, в горшке, пряталась от мальчишек и девчонок сыворотка-пахтанье. Детвора толклась возле горшка и ждала, когда дадут попробовать вкуснятинки.
Ни город, ни институт, «её» элитный институт, где народ всё приобретал в магазинах и на рынках, и это всё – было в изобилие выставлено на продажу, такой - весьма продажный мир, понятия не имели, как живут здесь – в далёких деревнях, прячущихся в горах. Тем более что семейству Гордон – необходимое для жизни и развлечений, заказанное через VIP-интернетовскую линию, привозилось, распаковывалось служанками, под бдительными взглядами охраны - ходить куда-либо и не надо было.
Она взглянула на монаха, запивавшего водой из фляги, такой же кусок хлеба, как и у неё. Мыслимое ли дело – вода была не просто чистой, а вкусной – это ещё одно из множеств открытий, которые она совершила здесь – вдали от цивилизаций – горная речка сохранила родниковый ежевичный вкус.
Недалеко взвыли то ли одичавшие собаки, которых бродило здесь больше, чем волков, то ли – волки. Лицо Раскольника осунулось и посерело, как-то резко изменилось, с того времени, что они покинули разрушенный храм. Словно, пережил тяжелейшую трагедию – давно Мишель не видела его таким. Давно…
Хотя и живёт-то она в горах всего ничего – три месяца. Три месяца, как, ускользнув от своего сопровождающего (кто знал, что и у них могут быть приступы аппендицита или гастрита, в общем, чего-то, что зарабатывается нервной работой), она бежала от мужа. Не захватив ничего из вещей и денег, кроме двух золотых колец с драгоценными камнями, подаренных ей Андреем после свадьбы, убитая морально и измученная физически, оказалась она в горах. И постепенно, начала приходить в себя.
Дорога в эту деревеньку оказалась извилистой и странной, богатой на приключения. Но людей добрых на её пути оказалось больше, чем злых и равнодушных. Правда, с кольцами пришлось расстаться. Контрабандисты бесплатно народ не переправляли... Но и работу свою выполнили честно - два раза жизнь ей спасли. И переправили к тем, у кого она могла быть в безопасности. Временно.
Потом её собирались отправить на одну из планет, где очень заинтересовались диэром, который стал для Мишель визитной карточкой в свободный мир планет, кружащих вокруг Земли.
Информация... Самое ценное во всех космических содружествах - новая технология, изменяющая суть живого, дающая громадное влияние единицам над тысячами и миллионами. Часть, записанного на диэре - маленькой шевелящейся капельке в платиновом медальоне, она знала - остальное же, более ценное, расшифровать не смогла, но очень хотела. В этом нераскрытом остатке пряталась тайна её жизни.
То чувство, которое внезапно возникло при виде мужчины с поседевшими волосами, отросшими до плеч, окутанного проводами и лежащего в лаборатории Гордона, не покидало её. Она любила его – так радостнопечально взметнулось сердце, когда, случайно попав в запрещённый для посещений отсек, руки её прикоснулись к нему. Но кто он и что их связывало - стёрлось с блока памяти. И это мучительное незнание гнало Мишель вперёд, придавая сил, заставляя жить. Привело к Раскольнику, в необычную деревню.
Именно тогда, в первый раз увидев его, опирающегося на посох, в грязной монашеской одежде, с измученными глазами, она внезапно поняла, что этому человеку можно верить.
Монах пришёл издалека, и все собрались, чтобы послушать, что он скажет. Новости были редкостью для людей, живущих в таких деревнях. Они не желали знать что-либо о том мире, из которого ушли. Взрослые не хотели напоминаний о прошлом, а дети были ещё слишком малы – их природное любопытство пока не подталкивало к приключениям, не тянуло сбежать из дома.
Возле лавки, где, сгорбившись сидел Раскольник, была тишина – ожидание. Когда он начал говорить, тишина поползла холодными мёрзлыми волнами дальше – сквозь небольшую толпу, хижины и, единственные в деревне, две большие избы. Взобралась отсутствием слёз в лес и небо.
– Они стреляли с разных сторон, - слова глухо и мучительно вырывались и повисали в замёрзшем пространстве, - мы ничего не могли изменить. Из танков, миномётов, бронетранспортёров… Отовсюду. Снайперы уничтожали всех на улицах и во дворах. А потом… взрывы гранат, брошенных в подвалы, колодцы. Избы горели, а их продолжали поджигать, людей расстреливали. И крики… Тех, кого задержали для фильтрации, конвоировали, … Но их тоже убили. Всех. Остались только двое.
Раскольник так и не поднял головы – внутренняя сила покинула его.
Тогда, Мишель поняла, какая страшная может быть тишина. В той, расстрелянной деревне, самой старой и давно обжитой, навсегда исчезли люди, родственники – дети, сёстры и братья, матери и отцы тех, кто сейчас молчал. Пока молчал. До первого женского вскрика.
-----------------------
Артур смотрел, как падает ручка на пол, и думал, почему,… Почему не какая-то сверхтехнологичная вещь, а обычная пластмассовая ручка с пастой. Это здесь-то. Где можно создать любую вещь, только подумай – и всё. Но почему-то, никто из тех, кто умудрился задержаться надолго в странном мире, не создаёт уютных интерьеров, зашторенных домиков, не творит чудес. Странно это всё… Не по-людски…
А кто сказал, что мы – люди? Что необходимо, чтобы быть людьми? Не унывай, не убий, не укради, не предай – что ещё в этом перечне? Это – к Саиду. Он ищет ответы на философские вопросы, изучает все существующие религии. И убивает постоянно. Веру. Любовь. Живых существ. Это ж как надо было перекорёжить Космос, чтобы Люди возлюбили Смерть.
Мишель… Рыдающая Мишель. Давно ничего подобного не наблюдал. Каждый раз, когда мы шли на очередную военную авантюру и погибали…нда…, множество раз погибали, внезапно появлялись здесь на следующий день. Снова… и снова. Впрочем, только мы – Саид, я и Цыган. Остальные? Они – исчезали, появлялись новые, и всё повторялось. Но после вчерашней вылазки не вернулся Цыган.
Выпить. Немедленно – трянь! Отличненько – янь! И так прозаичненько – инь!
Мне нравится этот чайник. Какой? Милая моя, солнышко,… Что за песни лезут в голову… Да в углу стоит. Это ты его спрятала? Ты, красавица моя. Нет, я абсолютно трезв. И меланхоличен. Я – скрипичен. Бамбуковые коленца. Чайник пляшет…ха… и выкидывает коленца.
Саид! Не тычь в меня этой чёрной дырой. Прозрение! Чёрная дыра – дуло пистолета. Мы все в … фу, Саид, как не … при даме. Да пошёл ты… в те самые горы, откуда не вернулся Цыган.
Вечная героям память! Мять… ять. Кому нужен герой? Продам дёшево. Мать! Ма. Мамочка… зачем это всё?
Девушка, а, девушка, где-то я вас видел,… Но где? И чайник ваш шанхайский видел. В Шанхае… Музей!
Призрак! Где ты бродишь, серый волк… Расскажи сказку. Как я устал…
Не могу. Не могу больше возвращаться сюда после смерти. Или это новое наказание для таких, как мы? Дайте умереть один раз. Я не хочу больше убивать. Капитан! Заберите меня отсюда. Только мимо, прошу… Мимо Саида. Маскиров…ка, мать.
На кресле напротив, полусидя, спит ЭксКапитан. Артур переводит взгляд – у окна курит Призрак. Ооо.…невозможно. Немедленно вспомнить, что было вчера. Хотя, для начала, надо заставить себя подняться. Но это - разве что, после пива. Призрак появляется, когда всё совсем плохо. А плохо – бывает разное.
Ветерок шевелит бумаги на столе, как кот играет с ними. Артур наблюдает за лёгкими передвижениями возле вазы и тихонько, чтобы не привлечь внимания, тянется за чайником, стоящим на полу. Жадно глотает из носика горький напиток и, откинувшись на атласные, искусно вышитые узорами и журавлями, раскинувшими крылья, подушки, рассматривает чайник в виде бамбуковых колец. Приземистая устойчивая форма. Солидная. Пальцы поглаживают короткий и прямой носик, слепленный, словно из трёх колец молодого бамбука. Ручка изгибается пятью коленцами – их листочки плавно переходят на тело чайника. Пурпурно-красная глина, мягкая и глянцевая, притягивает взгляд, греет душу. Ручка крышки - изогнутой веточкой из сочленений бамбука, просит взять её, чтобы открыть чайник, расписанный иероглифами, и наполнить вновь, отрезвляющей горечью.
- Вчера ты забрал его у Мишель, - не оглядываясь, спокойно произносит наполненная дымом прозрачная фигура, - наверное, хотел затащить к себе девчонку. Но ограничился чайником.
- Шутишь? Издеваешься… Лучше бы пива из холодильника принёс.
- Не пойду, сегодня там старый «Днепр» тарахтит.
- А куда делась последняя модель цвета спелой вишни?
- Экс отдал своим перевозчикам. У них свадьба третий год затягивается – нет калыма. Все воюют, денег нет, урожая нет, а родственники невесты требуют выкуп… Вот он и отдал.
- Местным... Местным? Капитан! Мой холодильник! Я его создавал, я его любил... Да местные и без жён обходятся. Пристрелю ЭксКапитана. Сегодня же. Сейчас же. На днях только видел, как один с грузом ехал... Ехал, ехал, а потом слез и к ишаку с тыла пристроился. В конце, они оба покричали - непонятно кто сильнее, по-ишачьи, и отправились дальше. - Артур прекратил речь и уставился на, протягивавшего ему пистолет, Экса.
- Стреляй. Убьёшь последнего романтика. И будет тебе - зачёт, - серьёзный, как никогда, Капитан смотрел на замершего Артура.
Призрак переместился поближе и внимательно наблюдал за происходящим.
----------------
Деревья застонали и в такт шёпотного - ааааа..., всполошились огоньки. Жёлтозелёнофиолетовым танцем медленно скользили, подкрадывались к фигурам путников. Плотно сжатые губы монаха шевельнулись, одним словом: «Поздно». Словно очнувшись, он вскочил на ноги, оглянулся на сидящую возле потухшего костра одинокую фигурку и протянул руку.
Опушка, недалеко от деревни, встретила их тишиной, запахом гари, чего-то приторно-сладкого и, валяющимся в небольшой траве, пурпурно-красным чайником. Несколько дней назад, когда детвора и взрослые провожали их в путь, здесь было шумно и пахло можжевельником. Раскольник сделал знак Мишель, чтобы она спряталась, и осторожно, бесшумно пересёк поляну, исчез за деревьями.
Глиняный чайник, хранился в деревушке на почётном месте, в избе самого старого и опытного из всех жителей - самая ценная вещь. Принадлежал он монаху, который берёг его тщательнейшим образом и брал из ниши в стене только в самых торжественных случаях. Во времена династии Цин, чайник создавался мастером самых тонких и изящных предметов, два китайских иероглифа на крышке чайника - Вань Цюань, подсказывали любопытным, имя автора чудесного пристанища чая.
Девушка провела пальцем по чайнику, созданному в виде бамбуковых коленец, иероглифам, не понимая, что происходит, она прижала его к себе - внутри рождался крик. Присела на корточки и второй, свободной рукой, схватила себя за горло - только бы не заголосить. Потом поднялась и медленно направилась к деревне.
На месте деревни было пепелище, и развороченные внутренности счастливой прошлой жизни бесстыдно предстали перед глазами Мишель. Она увидела на дальнем островке разрухи, остаток избы, возле угла избы стоял Раскольник и держал в руках бутылку. Весь в саже, он поглаживал свою находку и смеялся - странным беззвучным смехом.
- Не заплатил Степан мастерам, вот и подсунули сюрприз в избу... Не заплатил. И никогда теперь не заплатит.
- О чём ты? Что здесь произошло? - Девушка, покачиваясь, по-прежнему, прижимая чайник к груди, удивлённо смотрела на священника.
- Плотники. Те, которых нанял Степан, в угол избы заложили, пустую бутылку, горлышком наружу. Плохо кормил их, да и заплатил маловато - вот они по-своему с ним, скупердяем, и разобрались. Бутылку-то не видно, а от любого ветра - стон стоит. Мы понять не могли в чём дело - бабы нечистого поминали... А тут, вот какое дело.
- Раскольник, где все? Что там за яма? Я чайник твой нашла...
– А нет никого. Кого убили, кто убежал... Детей не уберегли... Не ходи туда - не для твоих глаз... Не выдержишь. Зачистка это...
Мишель медленным, неверным шагом двинулась к яме. Смотрела расширенными глазами, боль растекалась в голове пульсирующим потоком и вырвалась, наконец, диким криком в небо. Как подкошенная, упала на пепел, смешавшийся с землёй и травой.
Упыри-бомжи выскочили, словно из-под земли, часть бросилась вязать девушку, один из них подхватил чайник, сунул себе в котомку. Раскольник крутанулся на месте, выхватил сякухачи, резким движением проломил голову первому, кто пытался на него наскочить.
Короткий бой закончился неожиданным появлением высокого мужчины в сером костюме, нелепо смотревшегося среди сгоревшей деревни, окружённой высоченными деревьями. От него отскочил электрический свет, и монах мягко осел наземь. Элегантный красавец спрятал маленький стреляющий предмет в карман и подошёл к лежащему, возле руки священника, сякухачи. По его знаку, один из бомжей услужливо подал Гордону старинную флейту и чайник, который попытался припрятать один из упырей. Из-за сосен вышел военный и, забрав ценные предметы, ловко упаковал в металлический контейнер, туда же отправился и диэр, который бережно сняли с шеи Мишель.
Андрей присел возле жены на корточки, жадно рассматривая испачканное лицо и связанную фигуру. Затем, резко вскочив, сквозь зубы, отдал приказы, и вся группа, с захваченной добычей двинулась в глубь леса, к транспорту. Позади них осталась мёртвая деревня и лежащий на земле Раскольник. Возле него начали собираться разноцветные огоньки.
Два вертолёта одновременно, совершенно синхронно, взметнули круги воздуха и пыль на посадочной площадке Шанхайского музея. Лопасти остановили вращение небес и из тёмных отверстий, появившихся в металле, начали спрыгивать фигурки людей. Из одного вертолёта появилась группа мужчин с девушкой, из другого - двое, конвоирующих мужчину невысокого роста с восточной внешностью и чёрными волнистыми волосами до плеч. Группы приблизились к центру круглого пространства; мужчина в сером костюме, поигрывая полуметровой палкой, подошёл к арестованному.
– Привет, Саид. Как долетел - не укачало? Странный ты человек. Я думал, что наркотики не могли так изменить твоё мироощущение, видно - ошибался. Когда с тобой договаривались уничтожить деревню - тебя не просили это сделать буквально. Ты оказывается кровожаден. Жителей можно было и не трогать. Тебя просили - припугнуть. А ты обрадовался... Ну, это полбеды, но когда ты, с какого-то бодуна, разместил об этой операции информацию с фотографиями на сайте соц-сети Facbook, я развеселился окончательно. Жаль, ты хороший боец, отличный командир, но придется принести тебя в жертву. Уж не обижайся.
Саид рванулся к Гордону, и если бы не выучка конвоиров, мог бы свернуть ему шею. Но они прошли точно такую же спецшколу, более того - и Артур, и Цыган воевали вместе с Саидом на одной из вражеских планет, в одном отряде, и слишком хорошо знали его бешеный нрав, чтобы довольно быстро отреагировать на сильнейший рывок.
Они знали, что уготовано их бывшему сослуживцу - круглое четырёхэтажное здание музея хранило тайну - на девяти этажах, опускавшихся под землю, скрывались военные лаборатории. Их путь лежал на самый последний - девятый, где бесстрастными мумиями лежали в отсеках люди, опутанные проводами. Любой из тех, кто сейчас направлялся в это проклятое место, был готов умереть, лишь бы не жить десятками лет таким образом. Опыты, которые проводили учёные, по заказу военного ведомства, приводили в ужас солдат, повидавших немало во время боевых операций.
Тем временем, девушка, которая тоже конвоировалась, но не столь жёстко, как Саид, начала медленно заваливаться на бок - пережитое, лекарства, которыми её напичкали в дороге, всё это сыграло свою роль, Гордон направился к ней и суетящимся помощникам.
Никто не заметил, как Цыган сосредоточенно смотрел на, потерявшую сознание Мишель.
Он служил под командованием её отца на одной из мрачных планет, не так далеко от Земли. Там, отца арестовали по неизвестным причинам, и люди в штатском, молча увели его безо всяких объяснений. Вскоре, отряд расформировали, и раскидали солдат и старших по званию в разные места. Но совсем недавно, здесь, в лаборатории, Цыган увидел своего командира и даже успел поговорить, узнав совсем немного о проводимых опытах.
Мишель же всегда была для него далёкой звёздочкой, которую он любил, с первой же встречи в уютном домике, куда командир пригласил несколько своих офицеров. Только голубоглазая красавица интересовалась совершенно другими вещами - наука занимала всё её время, и отец шутил, что с таким отношением к жизни его дочь может скоро превратиться в «синий чулок».
И вот - она здесь. Измученная, исхудавшая, с грязными волосами, выбивающимися из-под платка, а он не может ничего сделать. Цыган опустил голову.
--------------
Зеркало смотрело, как она плачет. Сжавшись в комок на полу, Мишель подпихивала под лицо подушку. Зелёная, с цветастыми аппликациями, схваченная с дивана, подушка послушно выдерживала все тычки хозяйки, которая взвывала и тыкалась хлюпающим носом в мягкий комок.
Мышка-норушка прорыла тоннель -
В светлом проёме прятался зверь.
Он не кусался. Он просто любил.
Кто-то его, лишь за это, зарыл.
Песенка, тихонько выплёскивающаяся из зеркала, убаюкивала и убирала слёзы. Печальная знакомая мелодия, словно иллюзия, поглаживала по голове, перебирала каштановые пряди волос, целовала в лоб без единой морщины.
Взорвала зеркальную гладь и болью, с осыпающимися кусочками зеркала, ударила в грудь: «Отец»!
Человек отдирал все провода и присоски, которыми опутали его учёные-доктора. Права была Ведьма, люди сильнее, чем кто-либо в Мире. Только не все могут управлять во благо. Не смог тогда её защитить - не ожидал предательства Капитана. Не пощадили беременную инопланетную самку, привезли на Землю - мучайся, скули, рыдай, что толку, что ты точно такая, как мы - люди. С другой планеты - значит, чужак. Не важно, что мы к вам пришли, наши ракеты, оружие, лучшие солдаты; не важно, что не звали и знать не хотели... Ах, не хотели знать нас - получите по полной программе.
Человек умирал. Но смерть должна быть полезной, хоть в чём-то. Ты сможешь умереть, но спасёшь тех, кто тебе дорог; тех, кого ты простил. А дальше - они сами. Каждый по-своему выбору. Человек глянул на сигнал тревоги, который собрался поднять всех, и контрольная кнопочка заткнулась. Он шёл по лабораториям и отдирал от живых трупов провода - думайте, живите, выбор за вами. Память, которой лишили Ведьму и его дочь, ещё на планете, где их арестовали, а остальных, здесь - в лабораториях, болезненными вспышками разрушала мир, созданный сознаниями людей.
ЭксКапитан растерянно оглянулся, рядом стояла Ведьма - Артур исчез. Неподалёку маячил силуэт Цыгана. После того, как, лопнул Призрак, испарился, спокойно подмигнув Артуру, события разворачивались слишком стремительно для всех. Но не встречалось удивлённых лиц, словно ожидали этого давно и сосредоточенно занимались каждый своим делом.
Женщина подняла пистолет с дивана и посмотрела на того, кто предал своего командира, из-за кого она родила (единственная в этом мире одиночеств) мёртвых детей. Оглянулась на Цыгана, оставила оружие и подошла к нему.
- Ты со мной?
- Возвращаешься домой?
- Да. Не грусти. Ты всё-таки смог ей помочь. После вашей попытки с Артуром освободить Мишель и отца, мы, через столько лет - все свободны.
- А Саид? Он остаётся здесь. И он - не одинок в своём решении...
-----------------
Гордон пытался пробиться к отсеку, где лежала Мишель. Десятки подопытных сидели, бродили по лабораториям, медленно приходя в себя. Андрей понимал, что ему, надо бежать отсюда, но не мог, пока не увидит её. Навстречу ему попался один из помощников, он схватил его за халат.
- Где Мишель?
- Вы с ума сошли... Бегите. Скоро будет поздно.
- Где она? Где её отец?
- Отпустите... Отец умер, а её тело исчезло до того, как начался этот бардак. Скорее, я помогу вам убраться отсюда.
И он потащил Андрея за собой, а тот оглядывался на толпящихся и что-то бормотал. Скорее всего, это было: «Не может быть»...
В это время, по облакам, направляясь к далёким горам, шла одинокая женская фигурка. И ветер играл каштановыми прядями волос.
© Ирина Жураковская, 2008