Я с некоторыми трудностями сделал утреннюю зарядку. Всегда любил заниматься спортом.
Я пошёл в ванную и почистил зубы. Всегда любил личную гигиену.
И вот, наконец-то, все приготовления к прогулке окончены. Я положил почищенные зубы на полку (до обеда ещё полно времени), но представив свою беззубую улыбку, вернул челюсть на место, после чего маленькими шаркаю-щими шажками направился к лифту. Давно изученный путь сегодня был преодолён мной на удивление быстро. Я спус-тился во двор и подошёл к своей любимой лавочке, на которой уже сидели мои старые собеседники – Петрович, Юрьич и две любимые старушки. Петрович, увидев меня, достал домино и явно собрался начать игру.
– Подождём остальных, – сказал я, садясь рядом с Юрьичем.
Тогда Петрович продолжил рассказывать бабе Наташе о том, что вчера президент сделал то, что не надо, и совсем не так, как нужно.
– Ой-ой, что сделал-то, – слегка пританцовывая, промолвила изумившаяся баба Наташа.
Петрович не останавливался и стал рассказывать, что вчера наша сборная сыграла не так, как надо, и (что тут скрывать?) не так, как нужно.
– Ой-ой, как сыграли-то, – удивилась баба Наташа, которой это было явно очень интересно.
Вдруг неожиданно раздался голос: “Ещё живы, старые пердуны?!”. И все поняли, что пришёл Грузиныч. На самом деле отчество его, конечно, не Грузиныч, но какое оно никто не помнил.
Грузиныч попросил бабу Аллу, которая сидела с краю, подвинуться и попытался сесть. Но он подошёл со стороны того уха, на которое баба Алла была глуховата, поэтому она двигаться не стала, а просто сказала: “Да, да. У нас тоже в подъезде опять домофон сломали”. Грузиныч всё понял, обошёл лавку и сел рядом со мной.
Вместе с Грузинычем мне и пришлось наблюдать неожиданное появление из кустов Васильича. Он, как все-гда, шел, пошатываясь, и нёс в руках полупустую бутылку водки. Водка на этот раз была дорогая, из чего Петрович сде-лал вывод, что сегодня дали пенсию.
– Ой-ой, неужто дали-то? – обрадовалась баба Наташа.
Васлиьич сел на лавку, и теперь вся наша компания была в сборе. Мы завели милую беседу про хулиганские поступки наших внуков и про неприятные действия наших уже взрослых детей. Наш равномерный разговор только ино-гда прерывался возгласом бабы Наташи: “Ой-ой, как нашкодили-то!” – и утверждением бабы Аллы: “Да, да, опять сло-мали…”. Так мы и проговорили бы до вечера, но в этот момент к нашей лавке подкатился футбольный мячик. Мы од-новременно посмотрели на него. И тут раздался молодой и наглый голос:”Эй, стариканы, подайте мячик!” Первыми нер-вы не выдержали у Юрьича.
– Ну, я им покажу стариканов, – сказал он и, взяв мячик в руки, направился к импровизированному футболь-ному полю, на котором и находился обладатель молодого и наглого голоса. Петрович, опирающийся на свою клюку, и Васильич, не выпускающий бутылку из рук, направились за ним. Мы с Грузинычем подкатили к лавке стоящую поодаль инвалидную коляску производства фирмы “Ferrari” и посадили в неё бабу Аллу. Вообще-то баба Алла вполне могла справится и без инвалидной коляски, но какая уважающая себя старушка будет ходить пешком?
А с поля уже доносились возмущённые возгласы: “Это кто тут стариканы?!” и “Ну, мы вам, молокососам, по-кажем!”. Потом мы услышали характерный звон разбивающейся бутылки и треск ломающихся костылей. Мы с Грузи-нычем поспешили на поле битвы. Молодой наглец лежал с разбитой от удара костылём головой и не подавал признаков жизни. Бутылку, как и ожидалось, Васильич разбил о свою голову, чтобы попугать стекавшуюся со всех сторон двора молодёжь. Намечалось что-то нехорошее.
Нехорошее началось, когда моя вставная челюсть вдруг вылетела у меня изо рта. Урод, который ударил меня, сломал руку, чем я и воспользовался, попрыгав на его голове. Челюсть же моя, пролетев по полю, сбила с ног нескольких человек и приземлилась где-то в кустах.
Теперь зубов у меня не было, бояться было не за что. И я смело ринулся в бой. Через несколько минут я заме-тил, что вокруг меня не осталось никого младше меня хотя бы на десять лет. Я оглянулся вокруг.
Васильич размахивал разбитой бутылкой направо и налево. Петрович бил кого-то остатками костыля. Грузи-ныч воспитывал молодёжь в неизвестно откуда взявшихся боксёрских перчатках. Юрьич же просто действовал как на-стоящий футболист.
Я посмотрел в другую сторону. В другой стороне баба Алла проезжала на своей инвалидной коляске по тем, кто ещё подавал признаки жизни. При этом она приговаривала сквозь зубы: “Не надо было ломать домофон!”. Сразу за бабой Аллой следовала баба Наташа и снимала с обездвиженных пацанов вещи, которые казались ей хотя бы чуть-чуть стильными. Тем более, что неподалёку стоял её внук, неожиданно вернувшийся из детского сада, и во всё глотку орал: “Бабуля! Хочу эту кофту!…и эти кроссовки!…и часы!…и трусы!…” А баба Наташа твердила в ответ: “Ой-ой, внучек, что творится-то”.
Постепенно всё успокоилось и мы вернулись на нашу лавочку. Разговор как-то не клеился. Умеет же эта мо-лодёжь портить настроение! Только Васильич повторял: “Надо бы за водкой сбегать”. Но мы не побежали. Мы ещё не-сколько минут посидели молча и разошлись по домам. Правда, я сначала зашёл в кусты за своей челюстью.
Когда я её поднял, то заметил, что от одного из передних зубов откололся кусочек. Мне сразу стало очень больно и неприятно. Я быстро направился по направлению к дому.
Я плотно поужинал. Всегда любил вкусно поесть.
Я разделся и лёг в кровать. Всегда любил хорошо поспать.
Я увидел сон про свою молодость и умер. Всегда приятно умереть на хорошей ноте, напоследок хотя бы во сне увидев таких молодых и жизнерадостных
P.S. В следующей серии более ранние воспоминания о том, как добры молодцы трапезничали
