Прохладным летним днём 1487 года в ворота древнего Квакенбьена на пленной каурой кляче въехал человек по имени Норд, комедиант по ремеслу и призванию.
Событие это, не смотря на досадную незамеченность и кажущуюся обыденность, по сути было триумфальным и знаковым, во всяком случае казалось таковым для Норда и Лизетты, его верной клячи.
Позади оставались семь дней голодного и опасного пути, принесшего им телесных и душевных страданий в таком изобилии, что ещё не известно предпринял бы комедиант столь рискованное путешествие, не двигай им великая скорбь и печаль.
Во время праздника Вызревания Спаржевых Бобов, традиционно завершавшегося Балом Дохлой Крысы, Норд был изгнан из гильдии комедиантов родного города, будучи разжалованным до звания неприличного пасквилянта, без права ношения комедиантских двухцветных порток. Причиной этому послужила пламенная любовь к искусству, проявившаяся на сей прискорбный раз в чрезмерно талантливом изображении бургомистра. После того, как Норд, кроме всего прочего, явил публике пагубную привычку вельможи ковырять в носу, бежать из тюрьмы после позорной экзекуции разжалования ему помогла только благосклонность начальника стражи, питавшего неприязнь к бургомистру. Но в родном городе для Норда места не было.
- Вперёд, моя прекрасная Лизетта, - горящие глаза Норда шарили по узеньким улочкам, что-то выискивая, - Забудем прошлое, слава в будущем ждёт нас…Дурацкий бургомистр будет приезжать сюда, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на мою игру…Ах, только тебя одну я посвящаю в самые сокровенные мечтания…Вижу ты киваешь головой, прекрасное животное? Ты согласна со мной?
Кляча, которая в начале путешествия внимательно слушала своего седока и вежливо прядала ушами, вскоре смикитила о бесполезности этого занятия и остальное время лишь кивала головой в такт шагам. Её большие чёрные глаза, казалось, потухли на веки. После шести дней беспрерывных разговоров об искусстве лошадь сходила с ума.
Очередная улочка внезапно закончилась, они выехали на небольшую площадь, перед которой стояло здание, разительно отличавшееся от других построек. По форме оно напоминало куб, увенчаный плоской крышей. Это был ДрамасётЭр – славившийся на всю Южную Полесию своими актёрами и пьесами театр, с которым Норд и связывал чаяния и блистательные планы.
- Хо-хо! А вот он я! – Норд яростно пришпорил клячу, сгорая от нетерпения. Животное мужественно застонало, остановилось, и только после этого подчёркнуто медленно направилось к Драмасётэру. Норд нетепеливо елозил в седле, всячески подгоняя Лизетту, которая никак не разделяла его интузиазма, и даже напротив ещё более замедлила шаг, нарочисто громко цокая копытами. Впрочем, театральная площадь была столь мала, что как бы ни выкидывала фокусы строптивая кляча, потихоньку они всё-таки приблизились к входу в театр.
- Сто тысяч чертей! - вскричал комедиант, увидев на тяжелых дверях амбарный замок. Это в его планы не входило. Натура горячая и импульсивная, Норд, по обыкновению своему, хотел всего и сразу. Но театр был закрыт, и это было предельно очевидно.
Азарт, двигавший комедиантом все эти дни быстро выветрился, и только тут он растерянно осмотрелся по сторонам. Улицы были пустыми.
Сквозняк гонял по площади гусиный пух и какую-то шелуху. Вывеска на мясной лавке грустно поскрипывала. Лизетта потянулась за травинкой, и, улыбаясь чему-то своему, лошадиному, сделала несколько шагов. Звук от этого показался Норду таким одиноким, что ему стало страшно.
В Квакенбьен комедиант въезжал в состоянии радостной горячки, но сейчас он припомнил, что кроме городской стражи не видел ни души, хотя Лизетта прошла добрых три квартала. Город выглядел вымершим.
Внезапно из подвортни появился маленький мальчонка и с самым озабоченным и деловым видом побежал через площадь. Лизетту и Норда он не заметил. Когда мальчик пробегал мимо них, комедиант, проявив недюженную ловкость, свесился с седла и ухватил малыша за шиворот. Через мгновение тот болтался в воздухе, недоумённо таращась на Норда.
- Скажи мне, милый ребёнок, - сказал комедиант радушно улыбаясь, - куда подевались жители этого славного города и почему Драмасётэр закрыт? За это я отпущу тебя на землю, а вскоре, когда ты придёшь на мой спектакль, за твою услугу подарю золотой су.
- Ты что, с луны свалился, оборванец?! – отвечал ему милый ребёнок в экспрессивной манере, - Какой болван пойдёт в театр в понедельник, если каждому известно, что сегодня на Дворцовой Площади вешают преступников? Я и так туда опаздываю, а тут ты ещё!
После этого он укусил комедиантов палец, тот невольно разжал руку, и малыш быстро скрылся из виду, успев при этом пообещать отомстить «оборванцу» всеми своими многочисленными родственниками.
Норд был подавлен и ошеломлён. Он молча сидел в седле как некая тряпичная кукла. Пользуясь случаем Лизетта успела изрядно нащипаться травки в ближайшем насаждении, и ей показалось даже, что некое подобие спокойствия возвратилось в её израненную невзгодами душу. Наконец она покосилась на седока, опасаясь того, что Норд окочурился от своих непонятных переживаний.
- Ах, Лизетта! – наконец выдавил из себя комедиант. – Мне не зачем больше жить. Этот жестокий мир не желает прекрасного. Им не нужен театр. Чужая смерть и страдания – вот что привлекает этих людей. – Норд всхлипнул. – Поедем, верная моя подруга, я удавлюсь вместе с разбойниками на Дворцовой Площади этого ужасного города. Пусть горожане повеселятся моей смертью. Лучшая роль ждёт меня, Лизетта!.. И только ты будешь знать, что я погибаю не ради этого сброда, а ради искусства!
После очередного упоминания об искусстве у Лизетты подкосились ноги и она упала в лошадиный обморок. Выбравшись из под клячи Норд сильно распереживался, полагая, что его Лизетта мертва. Комедиант побрызгал лошадиную морду водой из бурдюка, потряс за переднюю ногу, понял, что его меры никак не помогают, и убежал. Слёзы струились по впалым его щекам, но вскоре он взял себя в руки – нужно было срочно найти лучшего коновала для Лизетточки, ведь он любил свою своенравную тощую лошадёнку…
С этого момента пути Норда Комедианта, клячи Лизетты и искусства разошлись навсегда.
Пока комедиант бегал по безлюдному Квакенбьену в тщетных поисках коновала, Лизетта потихонечку пришла в себя, и, очень плохо соображая и пошатываясь, пошла той дорогой, которой они приехали к Драмасётэру. Вскоре она была на свободе и познала всесовершеннейшее счастие на вольном выпасе, омрачаемое лишь неснимаемыми уздечкой и седлом. Однажды в лесной чаще ей примерещился Норд, и она галопом бросилась к нему на встречу, так как успела изрядно соскучится. Но это оказался не Норд, а охотник, которому в Лизетте примерещился олень. К сожалению, век лошадиного счастья не долог.
Норд нашёл коновала на Дворцовой площади, тот оказался добрым и сострадательным человеком и тут же согласился помочь. Когда они прибежали к тетру, Лизетты уже и след простыл. Комедиант же осел в Квакенбьене и, полностью разочаровавшись в искусстве, остался работать у коновала подмастерьем. Через много лет он и сам стал лечить лошадей, неплохо при этом зарабатывая. Своему сыну он однажды подарил красивую молодую лошадку каурой масти, наказав называть её не иначе как Лизеттой. А ещё Норд написал несколько пьес для труппы Драмасётэра, но их отказались играть, в виду их коммерческой невыгодности. Впрочем, старый комедиант ни сколько не расстроился, так как жил уже не искусством, а настоящей жизнью.
Зато искусство пережило и Норда и Лизетту, но и то лишь потому, что искусство – это... искусство.
А в театрах и по сей день понедельник – выходной.
15.12.07