Ты даже не обернулся.
Ты просто великодушно-снисходительно подарил мне на прощание свою улыбку, которую я никогда не забуду. Не потому, что это последний и искренний подарок, который я от тебя получила, нет. Это было самой ужасной вещью, которая только могла случиться. Когда я вспоминаю ее, меня бросает в дрожь. Иногда, после тяжелого дня или, может быть, когда я позволяю себе слабость похандрить, ночь проходит в тревожной бессоннице или (что самое страшное) наполняется снами, после которых я чувствую себя еще более усталой и измученной, чем если бы целый месяц была и вовсе лишена сна и отдыха. И очень часто, почти каждый раз, среди запутанных и хаотических образов, стремительно сменяющихся один другим, еще более отталкивающим и непонятным, мне является она. Твоя улыбка. Любому человеку, которому ты когда-либо улыбался, она бы показалась ничуть не отличной от любой другой. Это чувствую только я. Такая же добродушная, открытая, с оттенком утомительной веселости. Но другая. Способная убить в тот же миг, едва чей-то взгляд коснется ее смертельной, искрящейся ледяной глубины, скользнет от одной ее черточки к другой. Ты даже не догадался об этом. Это к лучшему. Она бы также напугала тебя и поставила в тупик. Конечно же, она была лишь отражением того сплетения эмоций и чувств, которые ты испытывал в этот момент, быть может, некоторые из них тебе даже не доводилось впускать в свое сердце никогда прежде. И лучше бы не приходилось и впредь. Иначе, проявившись вновь привычным для тебя образом, они снова будут страшнейшим из оружия, непостижимого нашему сознанию, но остро ощутимого, когда кто-либо пускает его в ход. Особенно ты. Не каждый смертный способен выдержать такое испытание. Испытание, казалось бы, столь невинной вещью. Но она столь же убийственна, сколь и невинна на первый взгляд. Сложно сказать, что я почувствовала в миг, когда твое лицо, обычно исполненное неколебимой сдержанностью и спокойствием, этакое воплощение невозмутимости, вдруг взорвалось этой улыбкой, испепеляющей, обжигающей, заставляющей застыть в неспособности сопротивляться, слепо покориться твоей воле, не смея рассчитывать на милость, трепетать в ожидании уготованной участи. Кто знает, что было в моей душе. Страх, равнодушие, паника, пустота? Ненависть, тоска, боль? Любовь?? Наверное-то, только я.
А я-таки не знаю. В тот момент я не жила и не существовала. Ничего не чувствовала. Я выпала из жизни. В ту секунду, когда осознала, что не смогу этого вынести, смиренно, безвольно. Я думала, я сильнее. Пока не догадываешься о том, что это далеко не так, это почти так и есть. Чистая правда. Ты заставил меня узнать об этом. Она заставила. Твоя улыбка. Я вернулась в реальность нескоро. Достаточно долгое время пряталась в глубинах бесконечной пустоты, считая ее единственно возможным способом спастись и защититься. Как затравленный зверек боялась покинуть ее пределы, углубляясь в нее и укрепляясь в чувстве безопасности и нежелании расстаться с оным; но с определенного момента постепенно начиная делать попытки если не вернуться, то выглянуть из заточения, в которое себя загнала. Я делала это с опаской и осторожностью, в твердой уверенности, что снаружи меня все еще подстерегает она. Ждет, терпеливо, уверенная в своей способности к обезоруживанию и обрекающей меткости. Она действует хладнокровно, не допуская ни одного промаха. Но у меня не было другого, запасного выхода. Потому, не решившись встретиться с ней вновь, в страхе перед тем, что сломаюсь под ее напором, я обрела свободу, только когда все уже закончилось. И началось. Началось самое страшное.
Сама того не желая, я разделила жизнь на "до" и "после". И конечно же "во время". Но я не хочу об этом думать. Точнее, об этом – меньше всего. Я не была ни счастлива, ни несчастна. Но это решительно было чем-то совершенно иным, в чем-то лучшим, в чем-то худшим, но в целом положительным, и это уже повод для того, чтобы жалеть о конце. Зная это, я теперь осознаю, как же хорошо было до и как невыносимо – после. Отчего нельзя вернуть все назад? Взглянув на себя со стороны, я бы испытала жалость. Это низко и неприятно, если не противно, – жалеть кого-либо, особенно же себя, но я не могу не испытывать жалости к человеку, который терзает себя этим вопросом. Однако, я не в худшем положении, ведь я желаю вернуть все не ради того, чтобы исправить ошибки и наивно пытаться продлить "наше время", обреченное на неизбежный конец. Чем я и могла бы себе помочь, так это избежать начала вообще. И тогда не случилось бы самого страшного, "жизнь после" не настала. Мудрый человек посоветует не делить жизнь свою вот таким образом, а конец считать напротив началом, началом новой жизни, полной лишь только светлых воспоминаний и надежд, особенно когда это происходит не слишком поздно. Но, черт побери, каким же нужно обладать терпением и внутренним стержнем, чтобы иметь на это силы! И любовью к жизни. Когда она умирает с выстреленным в воздух словом "конец".
И "после" настало. Ужасно осознавать, что это – навсегда. О любом периоде жизни ты вправе думать, что придет его конец, что настанет его последний день, и отчасти это утешает, но "после" не пройдет никогда. Будут другие, любимые и любящие, будет новое, неизведанное, быть может, даже желанное, но то, чему положен конец, не повторится никогда боле.
Я ждала этого. Я каждой клеточкой чувствовала, что вот-вот это случится. Оттого не было ни боли, ни разочарования. Я готовилась. Я уже знала, что я скажу в ответ, не было ни тени сомнения в том, что, когда придет время, подготовленные самой себе слова утешения сработают, как надо. Тщательно подобрано выражение лица, целый каскад их – нужно выглядеть естественно, нельзя допускать ненужных подозрений или подавать вид, что я ничем не удивлена. Иначе все это потеряет смысл и получится еще грубее, чем это можно сделать. Мы все-таки живые люди. Приобретя для меня в некоторой степени оттенок игры, со сценарием и четкой определенностью, надвигающееся событие должно было стать не опаснее и не значимее, чем покупка новой пары чулок. Почти так все и складывалось. Почти.
Сколь бы легко мне ни было пройти через это, какую бы иронию я ни позволяла себе в ту минуту, менее трагичным это не казалось. Было терпимо. Кто предупрежден, тот вооружен. Разум был в твердом уме и светлой памяти, нервы затянуты в тугой узел, сердце – наглухо запертым. Шаг тверд и решителен. Шаг к неизбежному. Ну да Бог с ним, думала я. Сколько еще предстоит находить и терять. Терять, терять… В конце концов, я не всесильна. Тем лучше. Обладай я могуществом, подобным Божьему, я бы и в этом случае им не воспользовалась. Нельзя завладеть тем, что тебе не принадлежит. И нет смысла к этому стремиться. Лучше наконец покончить со всем этим и со вздохом облегчения поскорей приступить к зализыванию ран. Чего тянуть. Терзать и терзаться.
Меж нами была минута. Всего лишь какая-то минута! Только миг между прошлым и будущим, которое потрясало меня своей неизвестностью и обреченностью и ввергало в дикий, просто первобытный ужас, от которого кровь моя то стыла в жилах, то вскипала. Самообладание таяло на глазах, и с этим ничего нельзя было поделать, это где-то за пределами понимания и контроля. Все мои чувства разом обострились, слились воедино и превратились в одну натянутую до предела струну, которая, казалось, еще немного и не выдержит напряжения, которое испытывала последние 24 часа. Расстояние неуклонно сокращалось, и я почти чувствовала, как вместе с этим сокращалась моя жизнь. Одна минута до конца. Самое время остановиться и перевести дух перед тем, что предстоит. Нет, нет, нет! Это была плохая идея. Плохая, плохая. Начинаются переживания, раскаяния, сомнения. В чем дело, что происходит, ведь все давно уже решено и обдумано множество раз, в голове покоится план действий вплоть до мелочей! Сейчас не подходящее время для дрожи в коленях и ребяческого желания сбежать, отложить серьезный разговор. Но каково искушение! Оно почти непреодолимо. И нет сил собраться для последнего, решающего рывка, и душа в агонии мечется в поисках выхода из тупика. И… открывается второе дыхание.
Новые несколько шагов, на полном автомате на негнущихся ногах – почти подвиг, если знать, чего они стоили на самом деле, каких нечеловеческих усилий – против воли, против судьбы, против себя, против любви! Глубокий вдох полной грудью, призванный придать уверенности и решительности, которых все так же катастрофически недостает. Последняя, отчаянная попытка собраться. Неудача. Рассеянный беглый взгляд в душу. Всепоглощающая пустота. Что ж, следовало ожидать. Результат всех треволнений. В голове вдруг захватывающим дух вихрем пронеслось все, что запечатлено в бессмертной памяти о нас. Встречи и разлуки, восторги и слезы, задушевные беседы и наслаждения тишиной, дни и ночи, неутомимые приключения и мгновения слабости, мечты и разочарования, радости и потери… любовь и ненависть, ненависть и конечно же любовь… нескончаемые потоки признаний, лукавых и искренних, но всегда свидетельствовавших лишь об одном. Душа проснулась, ожила, неожиданно расцвела восхитительным букетом эмоций, прониклась чистым и светлым чувством, совсем таким же, как тогда, наполнилась верой и легким, незаметным движением сняла опутывавшие оковы и избавилась от обуявшего ужаса, обездвиживающего и толкающего в пропасть. Я не шла, я летела навстречу, с внезапно вспыхнувшими надеждой и оптимизмом страхам не было места! Меня ждала свобода, а я ждала ее, и эта мысль согревала меня. Я жаждала ее, как никогда, и тянулась к ней всей своей сущностью, почти не прикладывая усилий к невольному смирению с тем, что предстоит еще перенести, прежде чем я обрету ее, столь близкую и желанную! Ты…
Оцепенение было секундным, так что я даже почти не заметила его. Уже проще. Мысли, мысли! Они сводят с ума и выводят из себя своим количеством и содержанием! Особенно когда получают такой мощный толчок для своего рождения.
Пульс подскочил на 20 ударов. И делает это каждый раз, собака, когда я вижу тебя. Он всегда меня подводит. Выдает с потрохами. "Язык мой – враг мой". В моем случае до речи обычно не доходит. Все можно понять и без слов.
Ты шел мне навстречу.
Ничего особенного, ничего нового. В тебе все так же, как обычно. Только то, что я вижу тебя в последний раз. Так нужно. Безо всяких вопросов.
Дежурные фразы, дежурные улыбки, привычные жесты и выражения. Оба приторно любезны, вместе с тем холодны и на положенной дистанции.
Вот он, момент истины. Так скоро? Не слишком ли торопливо для последней встречи? Да. Так нужно, без вопросов.
Значит, решение таково. Ага. Смущение, наигранная растерянность.
Это окончательно? Да, конечно. Стоило догадаться. Немного резких и агрессивных выражений, не выходящих за рамки. Ни к чему. Было бы слишком. Вот, наверное, это самый верный вариант.
Маленькая деталь, чтобы оттенить те ощущения, которые должна вызвать. Да. В яблочко.
Вопросы? Какие вопросы? Да нет. Зачем? О чем я должна спрашивать? Я ничего не жду. Все, что должна я узнать, на твое усмотрение.
Еще чего. К тому же я и так все знаю. Право глупо.
Как нам попрощаться. Поцелуй не годится. Объятия… Может быть. Взгляды соприкоснулись. Нет! Никаких объятий! Увольте. Но негоже вот так развернуться и уйти, будто все общение заключалось в просьбе подсказать время.
Выход. Дружеское рукопожатие. Ну конечно! По-моему, гениально. И ни к чему не обязывает, раз мы чужие люди.
Как, уже?..
Ну что ж. Думаю, это все. Теперь точно.
Должна похвалить, ты держался отлично. Лучше меня. Еще бы. По чьему сценарию мы играем. Но что-то уж слишком официально и отстраненно. Я-то еще не свыклась с мыслью, у меня было гораздо меньше времени, чтобы привыкнуть, какие-то несколько минут.
Да, чувства – субстанция непостоянная. Вынуждена признать. Вот-вот была сдержанна и решительна и – снова непонятная паника и взвинченность. На ум стали приходить одни банальности и нисколько не помогали. Я знаю причину. Это было слишком грубо. Да-да. Несмотря на всю напыщенную уважительность, почти ласковость. Даже не в словах. На самом деле это повод для ощущения обиды. Это выглядело так, будто в страхе перед неожиданной и нежелательной реакцией ты решил перестраховаться, воздвигнув лишний барьер меж нами. И это было глупо. Ты бежал от того, что тебя вовсе не преследовало. Но, быть может, это и правильно. Наверное, лучше воздержаться от суждений.
Человек человеку – волк. В этом есть смысл.
Итак, последний обмен теплыми взглядами, рукопожатие, улыбка…
Я отвела глаза.
Я отвела их, не в силах вынести того, что я увидела, заглянув в твои. Источающие смрад глухого лицемерия и бросающие унизительный сочувственный взгляд. И эта улыбка, странная, страшная, нечеловеческая. Едва ли она – плод моей воспаленной всем пережитым фантазии. Я скорее склонна поверить в обратное.
Хотя мой врач считает иначе. Мне кажется, у него не все в порядке с головой. Нет, правда. Он не видел тебя, твоей улыбки вживую, это верно, но он видел несколько моих снов, в которых она мне являлась. Я просила его об этом. И он сказал, что сделал все именно так, как я сказала. Он видел их! Так почему же он мне не верит?
Он мужчина. Да. Точно, потому что он тоже мужчина. Чего же я хочу от него? Ему никогда меня не понять. Так же, как ему никогда не носить твоей улыбки. Это только к лучшему для него. Это служит ему гарантией – гарантией его жизни.
Неделю назад, когда я рассказала ему свои новые сны – мне непременно нужно было с ним поделиться – он как-то странно рассмеялся. Забавно, но странно.
Он теперь все время так смеется. И от раза к разу его смех все менее похож на человеческий. Сегодня утром я сказала ему, что меня тревожит этот факт. Но он не придал этому никакого значения.
Вечером он придет. У меня для него новый сон.
Ему лучше подумать, хорошенько подумать. Ведь я буду внимательно за ним наблюдать.