Незаметно подошёл момент, о котором мы договаривались с Мери-Кей. После отбоя я пролежал в кровати, стараясь не уснуть, более четырёх часов. Чарек вовсю сопел в своём углу. Когда стрелки показали два часа, то, стараясь двигаться совершенно беззвучно, оделся, прокрался в туалет, сделал на лицо повязку из полотенца, руку, на которой Навигатор, обмотал фольгой из-под шоколада, что копил несколько недель – эх, и скрежетала, сминаясь, я, аж, вспотел! – ступая беззвучно подкрался к изголовью кровати Чарека и подсунул ему под подушку своё письмо – это было второе письмо в моей жизни, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в ночной коридор. Ещё ни разу за существование Купола я не ходил по нему после отбоя. И никто из моих товарищей не делал этого.
В коридоре горит дежурный свет. Он тревожит. Сейчас особенно заметна мертвенность пустого коридора. Стоит тишина. Корпус спит. Я крадусь вдоль стены, отмечая необычность восприятия ночных помещений – их не узнать. Обычно они светлые, шумные и многолюдные. Ночь изменила всё. Тёмные углы, тревожный свет дежурных надписей над входами- выходами. Двери, которые ведут в другие корпуса, на ночь всегда закрывают, но на этот раз они открыты и манят полутёмной глубиной. Я чувствую себя не хозяином, не частью этой системы, а преступником. Сердце моё колотится сильнее обычного - я очень опасаюсь видеокамер в переходе. Хотя Мери-Кей и обещала, что они будут показывать запись предыдущей ночи, на выходе из спального корпуса я некоторое время колеблюсь, прежде чем перебежать перед одной из такой камерой.
Я шепчу:
- Господь - Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. И если я пойду долиною смертной тени, не убоюсь я зла потому, что ты со мной…
Стеклянные двери в столовую обычно срабатывают от фотоэлемента и автоматически пропускают вовнутрь. На ночь оказалось их отключали и сейчас, я вижу, как одна половинка отодвинута, а внутри темнеют столы. Я так же тихо, стараясь не скрипеть ламинатом, крадусь через обеденный зал на мойку, а затем на кухню. И слышу приглушенный шум. Некоторое мгновение вглядываюсь, пытаясь узнать меж тёмных электрических плит Мери-Кей. Да, это была она. Я снимаю полотенце и тихо «псыкаю». Фигура мгновенно скрывается за плитой.
- Ты, Рув? – спросила Мери-Кей.
- Да, - я подошёл к ней, - ну, что тут у нас?
- Ну, что. Дела не совсем хороши. Электронику отключила, но дверь на склад не открывается. Думаю, с той стороны накладная скоба и механический замок. Позапрошлый век, но действенно. Даже если попытаться раздобыть резак, сегодня ничего не успеем, – подвела резюме Мери-Кей. В ней чувствовалось беспокойство. Конечно, все мы боялись быть обнаруженными, боялись провала нашего плана. Но потом я понял – только не Мери-Кей. Она напряжённо размышляла.
- Так, что же делать? – слышал я её. Она стояла рядом, и я улавливал её дыхание. Плохо, когда чувствуешь себя беспомощным …
- Можно убежать, – сказал я, – через шахту лифта.
Я рассказал про схему эвакуации, висящую в кабинете Директора.
- Понимаешь, когда я вгляделся пристальнее, то, как оказалось, она была не совсем стандартная. Но это я понял позже, когда по памяти сравнил её с классной.
Мери внимательно слушала. И я знал, что она меня очень хорошо понимает. Говорил я не очень много:
- Дело в том, что шахта лифта там опускается на несколько уровней ниже чем на обычных схемах. И там изображены, как мне кажется, технические уровни Купола.
- Я помню эту схему, – произнесла Мери-Кей, – но, признаться, в неё не вглядывалась.
Некоторое время мы молчали. Я знал, что Мери-Кей поняла, что я хочу сказать. Там, где технические уровни – там выход, там транспорт. Была одна проблема. И она стояла перед моим взором: двери, двери, двери... Перед нами были замки, замки, замки. Замки между нами и свободой, замки на том микролёте, который следует угнать, замки между мной и братом, который ничего не знает обо мне. Это целый ряд непреодолимых препятствий, которому нет конца. Если смысл бороться, если смысл стараться? Только сейчас стало ясно, насколько чудовищно неподъёмной оказалась задача, которую мы взялись решить. А на, что я надеялся раньше? Кончиками волос на затылке я чувствовал, как их тихо трогает отчаяние. Однако я не давал ему возможности затопить меня. Нам предоставлялся шанс, мы были наделены всем, чтобы эту задачу решить. Мы имели не последний в Куполе интеллект, мы имели доступ к информации, мы могли преодолеть преграды. Я был уверен, что мы с Мери-Кей в это мгновение думали об одном и том же, и нам друг другу не надо было ничего говорить.
Она встала и посмотрела на меня:
- Мы должны получить схему.
Иногда я не понимал ход её мыслей. Мог лишь строить предположения. Так и сейчас. Мне казалось, что надо лишь проникнуть в шахту лифта, а дальше всё будет видно по обстоятельствам. После её слов, мозг мой лихорадочно заработал, прокручивая все варианты объяснения её слов.
Всё пояснила она сама:
- Я знаю условные обозначения. Нам разработать маршрут – надо знать куда идти… У нас будет мало времени.
- Тогда надо отключить камеру и вскрыть замок, - я не стал спорить.
- Я помню – они стандартные, - Мери-Кей была настроена решительно. – Когда пойдём?
- Нет, Мери, я пойду один. Так меньше шансов влипнуть.
- Разумно, - Мери-Кей не строила трагедий. – Я же просканирую технические коридоры. Посмотрю, что можно сделать с локалкой и камерами. Держи…
Мери-Кей дала мне манжет. Это был КПК с реализацией принципа BAN: локальная сеть в масштабах тела – прикасаемся к двери, и по телу, по коже, бежит ничтожная доля ампера – управляющий сигнал – и дверь распахивается; также с компьютерной мышью: берёмся за неё – загружается компьютер и т. д. В общем, удобная вещь. Ну и всякие встроенные штучки: кроме ПК – телеприёмник, радио-передатчик, камера. Такой манжет вручался на совершеннолетие, в торжественной обстановке, и являлся именным. Сейчас на ней он тоже был. Я восхищённо разглядывал манжет на своей руке:
- Где достала?
- Моих родителей. Успела спрятать. Они настроены на магнитные замки. Сама я проверю вентиляционные шахты.
Письмо из-под подушки Чарека пришлось доставать обратно.
Через двое суток после нашей попытки Мери-Кей подошла ко мне на большой перемене. До этого момента мы избегали друг друга в коридоре учебного яруса - много лишних глаз. Нас могли заметить. Теперь она подошла вплотную:
- Отойдём.
Мы отошли. Она стояла ко мне спиной и будто рассматривала чей-то детский рисунок под стеклом на стене. Со стороны не было заметно, что мы говорим.
- Есть проблема. Я пошарила охранные системы. Административный блок является автономным – не смогла найти вход в него. Может быть, отложить твой план?
Раздался мелодичный сигнал, Экзекуторы стали оглядывать рекреационное помещение, и нам приходилось спешить.
- Нет. Мне нужны лишь параметры камеры наблюдения.
- Это я смогу, - больше мы не говорили.
Раньше я говорил о том, что был свободен – сейчас же я уже не был волен в своих действиях. Об этом говорили наши Наставники: процесс достижения цели предполагает отречение от своих желаний. А цель была для меня очень нужной, и всё своё нынешнее существование я посвятил осуществлению своего плана. Однако до сих пор боялся той цены, которую мог заплатить за её достижение. Тогда я вовсе не казался себе героем, но верил, что в конце всё неизбежно встанет на свои места, и все мои действия – добродетельные и невольно греховные – найдут своё оправдание.
В течение следующих двух недель я видел её лишь на утренних построениях, в столовой и в переходах учебных ярусов. Теперь я дорожил каждым месяцем, каждой неделей. Расточительность времени была слишком щедрым даром для последующих дней. С нетерпением, дожидаясь известий от своих друзей, я обдумывал свой следующий шаг. Было двадцатое июня по Стабильному Календарю. Через десять дней наступал День лета. Вот к нему я и хотел приурочить свою вылазку. И я очень приглядывался к камерам в переходах. Они находились на такой высоте, что вытянув руку, я бы достал до них.
- Чарек, а у вас празднуют День лета? – мы лежим после насыщенного дня на спинах и смотрим в потолок. Последние вечера щедро наполнены репетициями к праздничному вечеру. Отдых мы заслужили.
- Да, – я чувствую, что Чарек улыбается, вспоминая прошлое, - мы всегда разыгрывали какое-нибудь представление, а потом нам давали сладкие кульки. Ну, пакет со всякими разными вкусностями.
- А, здесь сладкого не дождёшься, зато баллов тебе набавят, и ты ещё на шаг приблизишься к своей мечте, - я говорю это совершенно серьёзно. Чарек в последнее время делает очень крупные успехи. Он вышел в двадцатку, ещё полгода – и нагонит меня.
- Кажется, Рувис, я уже достиг её.
- Не обольщайся! Аппетит приходит во время еды, – и вновь перевожу разговор на интересующую меня тему. – А фотографии у вас какие-нибудь сохранились от этих праздников?
- Ну, фотографировались конечно… А у нас у самих нет. Как-то не думал об этом. В Сети наверное можно найти.
- Знаешь, у меня есть цифровая камера, я могу сделать пару фотографий – перешлёшь по электронке родителям. Что думаешь?
- Даже не знаю, Рув, лишние заботы… - как всегда мой младший сосед был деликатен.
- Чарек, брось! Вовсе это не сложно. И мне совершенного ничего не стоит.
На самом деле это было сложно. Чтобы получить личную вещь следовало заполнить специальную форму, и обосновать свою просьбу. Когда писались подобные требования на выдачу личных вещей, Психолог продолжительное время беседовал о причине этих желаний. У меня лично было два подобных опыта. И все в первый год проживания в Куполе. Я писал заявление на получение кристалла с фотографиями семьи и на получение книг. В первом случае мне отказали. Про второй случай следует рассказать отдельно, но мне удалось раздобыть кристаллографию своей семьи. Ну, а Библия с запиской от брата никогда меня не покидала. С тех пор прошло четыре года. После согласия Чарека у меня появилось основание, не привлекая излишнего внимания, заиметь на время свою цифровую камеру. В графе «причина требования» с лёгким сердцем было написано «памятные фотографии в семейный альбом». Не знаю, поверил ли Психолог моей сказке о том, что я хотел сделать приятное Чареку, что после этого он ещё более приблизиться к атмосфере нашего общего дома, но я старался изо всех сил. Мне очень была нужна эта камера. Психолог подписал заявку.
Камера являлась обыкновенным цифровым ширпотребом, короткофокусный широкоугольник, с 5-ю мегапикселями и большим LCD-экраном; из тех, что дарили родственники на день рождение своим десятилетним племянникам. Но она многое мне напомнила, хотя было не до воспоминаний – следовало перепрограммировать одну функцию, связанную с воспроизведением видеофайла. Приходилось делать это в своей палате, благо Чарек не имел привычки проявлять излишнее любопытство. Мой план продвигался.
Через полторы недели, в переходе на пути в столовую, нас обогнала Мери. Было тесно от поднимающихся и опускающихся ребят, поэтому я и не обратил внимание как меня толкнули. Лишь когда она прошла мимо, то обнаружил в кармане свёрнутый листок. Целый день он нетерпеливо шуршал в моём кармане, пока вечером, в библиотеке, я не развернул его. Распечатка содержала характеристики камеры слежения компании IPSS. Это были «умные» камеры – содержали алгоритм, отделяющий рядовые события от экстраординарных. Теперь можно было делать насадку на объектив.
К каждому празднику мы готовили выставку поделок. В этом году наша группа решила сделать макет Города Будущего. Макет мы сооружали на уроках труда. Это была кропотливая работа. Я был ответственен за линию воздушного метро. Один из держателей подвески я и присмотрел в качестве насадки. За несколько дней до праздника я попросился остаться дополнительно. Учитель труда был не против и я, предоставленный себе, по заранее начерченной схеме сделал насадку. Спрятал её в рюкзачок с бумагами. Вслед пошла и видеокамера на гибком шнуре, – стандартная Misumi MO-R803: 4,4 мм в диаметре, 15 мм в длину, в общем то, что надо, – этого добра у нас хватало, на уроках частенько с помощью них учились выискивать сгоревшие контакты на платах в дальних уголках набитого начинкой системных блоков. Камеру заимствовал на время – все приборы строго учитывались.
И вот настал праздник Лета. Прошло 8 месяцев со Дня Поминовения – и как изменилось моё восприятие окружающего! Вокруг я не замечал ничего необычного, мне казалось вполне естественным и подготовка к празднику, и наши занятия в аудиториях, и выходы на объекты на практику. Только вот внутри, в душе, засела способность, которая реагировала на неявные знаки: недоговорённость Психолога, скользнувший и чуть больше задержавшийся на мне взгляд Наставника. А может быть я всё это себе придумывал… Но иногда замирала пустота в животе, мне казалось, что я сорвался и падаю вниз, в огромную яму. И с самого начала во мне поселилось ощущение знания, к чему всё это может привести – естественно к не очень хорошему... С таким настроением, конечно, не следовало идти на осуществление плана. И я боролся с собой. Я старался казаться таким же простодушным, отзывчивым, внимательным, исполнительным на собеседованиях с Психологом, – как и всегда, – занятная игра, упражнение на закал души, на самом краю пропасти.
И вот мы вновь в Зале Собраний. Пол трансформировался по краям в амфитеатр, а перед ужином мы натаскали стулья – ставили их перед сценой для Наставников и Сотрудников. Дело было знакомо по прошлым мероприятиям. Мои одноклассники весело задирали друг друга в предвкушении праздника. Я тоже старался не отставать, хотя всё внутри меня напряглось – в эту ночь должен буду проникнуть в кабинет Директора. Я отбросил тревожащие меня мысли и сосредоточился на предстоящем выступлении – тренер включил меня в показательный бой. Первые участники концерта ушли за сцену, а остальным разрешили остаться посмотреть начало. Выступал один из Наставников – отмечал успехи и достижения. Отметили и наш макет Города Будущего. Мой одноклассник рассказывал о его функционировании: загорались окна домов, бежал электропоезд по подвеске - всё было замечательно. Затем свет погас и в полутьме мы услышали шелест опускающейся металлической сетки - готовилось лазерное шоу. Это было одним из моих любимых представлений! Что в этот раз приготовят старшеклассники? Под буйство музыки разыгрывались сцены земной истории. Проносились эры. Росли и крепли города, государства; потом они рушились и исчезали в песках и воздушном мареве. На смену им приходили новые люди и новые государства. Светило вечное солнце, играли дети, создавались произведения искусства, но зрели новые планы покорения мира и вновь войны, смерть и уход в вечность поколений. У меня захватывал дух от этой феерии звука, красок и головокружительного цикла конца и начала эпох. Вот и наш Купол от начала времён. Пробегали огненные строчки: Ты сын нового человечества! Ты продолжатель трудовых традиций своих Старших товарищей! Тебе строить будущее! – отпечатывались в мозгу... И вновь я почувствовал единение со своими друзьями, одноклассниками и всеми сидящими в зале, вновь почувствовал, что моё Предназначение – быть нужным Куполу, быть нужным своему народу. Но конфликта в себе не было. Просто я решил, что после того как найду брата, мы будем вместе строить будущее. И не важно где, важно, что вместе - семьёй. Я принял решение. И теперь требовался завершающий шаг. Тогда будет совсем легко.
Дальше были песни, танцы, показательные выступление гимнастов на антиграве – будто рыбки в воде вспархивали они в воздух, замирали на секунды и опускались вниз делая различные кульбиты. Выступили и мы – единоборцы. На секунду мы столкнулись с Мери-Кей.
- Пойду сегодня, - прошептал. Дальше в игру должна была вступить она – камеры после двенадцати ночи не должны были заметить мои передвижения.
Опять читались стихи, играл оркестр, опять пели и плясали, разыгрывались сценки, награждались отличившиеся в учёбе, в исследовательских работах. Всё прошло прекрасно, на одном дыхании. На ужине нам давали шоколад, и я попросил Чарека не выкидывать фольгу. Вечером мы с ним ещё долго переживали концерт, обсуждали удачные моменты, своих отмеченных товарищей. Сам Чарек говорил о том, что хотел бы тоже участвовать в каком-нибудь творческом конкурсе. У него хорошо получалось моделировать гиперфракталы и я посоветовал ему в следующий раз связаться с ребятами из лазерного шоу. Уж кому-кому, а ему следовало давать занятия для ума и сердца. Сейчас он уже не искал у меня защиты, освоился, распрямился, во взгляде его пропал испуг, но вот близких друзей кроме меня он ещё не завёл. Кроме пробов. Этот факт немного меня настораживал. Сам против репликантов я ничего не имел, но мне они казались немного заторможенными, какими-то искусственными в своих разговорах и в выражении чувств – я уже думал об этом, но исследовать этот вопрос не успел. Помнится, я хотел поговорить с Чареком о его дружбе с ними, но карусель последних событий так завертела меня, что время на это никак не оставалось.
Уровень 13.
Как и в прошлый раз, я перевязал лицо полотенцем, фольгой Навигатор, и вышел в сумрачные коридоры. Мы склонны повторять раз уже предпринятые поступки, окончившиеся успехом. Поэтому я крался и шептал 22-ой псалом. Это меня успокаивало, мандраж исчез, я был максимально сосредоточен. Дело, конечно, было не только в молитве. Дело было и ещё чём-то другом, что сложно описать. Уже потом, в далёком будущем, вспоминая эти мгновения, приду к выводу, что это была точка поворота истории. И эти моменты не повторяются дважды в один и тот же период времени. Для этого требуется долгая работа духа, совпадение безоглядного желания и долгой воли – вот что тогда я чувствовал. Именно с того момента как я крался вдоль стен, я вдруг обнаружил, что последние восемь месяцев превратились для меня в некий груз название которому «прошлое», и оно не страшно для меня. Вот когда я стал воспринимать себя как самодостаточную личность.
Тогда я думал, что самое плохое осталось позади, что осталось поднапрячься самую малость, и экзамен на способность противостоять жизненным испытаниям будет сдан.
Без приключений добрался до верхнего яруса и кабинета Директора. О камерах этого отрезка пути должен была позаботиться Мери. Ей я верил больше чем даже себе, поэтому особо не переживал. Трудности начинались с приёмной Директора. Двери послушно открылись после прикосновения моей руки – код доступа отца Мери-Кей ещё работал. Далее, просунув за угол видеокамеру на гибком шнуре, подключил её к манжету и, поймав на экране движение телеобъектива, включил хронометр. Время его поворота позволяло мне добежать и спрятаться под ним. Этот бросок я отрабатывал последнюю неделю на тренировках. Соединив характеристики камеры от Мери-Кей и свои собственные наблюдения, расчертив все углы обзора с учётом высоты подъёма и уровня максимального отклонения телеобъектива, я нашёл «мёртвые» зоны. Одна такая позволяла пробраться мне к камере незамеченным. Конечно, я удивлялся – почему бы Директору не повесить в середине помещения камеру кругового обзора. Но, затем сделал вывод: очевидно камеры слежения, той модели, что использовались в нашем Куполе, закупались централизовано и огромными партиями, а возиться с одной, ну, двумя, другой модели не было желания. Поймав момент, бросился к ней, скользя по стенке – не больше трёх метров.
Проблема была в том, чтобы на контрольный пункт подать картинку приемной, не изменяющейся во времени. Мери-Кей проникнуть в процессор, для перекодировки поступающего сигнала не смогла. Я выбрал другой способ: камера продолжит принимать неизменную картинку, но уже с дисплея моего фотоаппарата. Отдышавшись, достал его. Поднял под объектив камеры, включил режим видеосъёмки, и, стараясь двигаться с той же скоростью, заснял круговую панораму. Теперь достать насадку. Так. Надел на камеру. Дождался полного поворота и насадил фотоаппарат LCD-экраном к объективу, в тот же момент воспроизведя видеофайл. Всё, дело сделано, уф! Теперь файл по переписанному алгоритму будет зациклено проигрывать картинку пустого помещения, а видеокамера снимать её с экрана фотоаппарата. Надеюсь, секундное мельтешение не заложено в память, как повод поднимать тревогу. Небольшая разница в количестве мегапикселей непринципиальна.
Подойдя к двери, взялся за ручку. Как и ожидалось, она не открылась. Дальше в дело вступает криптография. Всю неделю по вечерам работал в этом направлении. Посмотрим, на что оказался способен. Режим BAN работает. Столбики цифр на дисплее превращаются в поток струящихся лент. Пот заливает мне глаза, их щиплет, под полотенцем тоже жарко, становится некомфортно дышать – пот стекает по щекам, подмышки вспотели. Прошло буквально несколько минут, а мне кажется я тут уже часы! И как передать тот страх и чувство святотатства, которое всё неумолимее наваливалось на душу мою! Я лишь отирал пот свободной рукой, и отдувался под полотенцем. Наконец, что-то мелодично тренькнуло и дверь чуть приоткрылась.
Я не стал зажигать свет - подсвечивал себе дисплеем манжета. Стёр пот с лица, повернул направо и встроенной камерой заснял схему эвакуации. После этого следовало уйти, но нарастающее любопытство заставило оглядеться, и я задержался. Неярко светилось обзорное окно на фоне которого темнел стол. На столе с периодичностью в секунду моргала синяя диодная лампочка. Возникла мысль: а, что если «пошарить» на директорском столе? Может быть в ящиках что-нибудь интересное? Передвигаясь по периметру кабинета, очутился у жёлтой линии. Постоял возле неё. Оглядел плоскость, которая сквозь неё проходила – вроде ничего подозрительного! – и перешагнул.
Сначала ничего не произошло, я ещё успел сделать шаг к столу. Но вот после изображение в окне задрожало и начало таять. А затем я провалился в космос! Я чувствую, как холодеет моя спина – холод тонкой змейкой просачивается вдоль позвоночника, и растворяется, шевельнув кончики волос. Я как зомби подхожу к стеклу и – ноги меня не держат! – опускаюсь на пол.
Неспешно подо мной плывёт Земля. Я стою зачарованный. Настолько это был величественный вид, что сразу понял – не голография! Сторона, где находился кабинет Директора, на солнечной части орбиты, и за иллюминатором, на расстоянии примерно 400 км, на сколько хватает взгляда, – вода! Сплошной океан! Над ним вихрятся разного размера и типа облака. И ни клочка суши – только синь, величественная синь – синь удивительного, какого-то бесконечного, цвета.
- Зачем? – забилась мысль – Зачем такой обман?!
- Ну, ни фига себе! – сказал потом. – Ребята, вы в полной ж…
- Нет! Нет! – меня обуял гнев. – Нет!
Я стучу кулаками в это мертвенно-холодное стекло. Никак я не желал примиряться с такой страшной действительностью. Как это всё понимать?!! Сволочи!!! Я выплёскиваю свой гнев такой несправедливостью, а легче не становится. Затем гнев истаивает, остаётся лишь отчаяние: подобная концовка – разве об этом мы так страстно мечтали? Мы тут готовились чуть ли не год, а судьба над нами посмеялась! В глубине души мы верили в её справедливость. Разве не должна она была учесть хотя бы наши желания? Слёзы выступили на глазах. Пусть не моё, пусть моё желание содержало корысть – я хотел увидеть брата. Но вот Мери-Кей шла на побег, чтобы убедиться самой и убедить людей в том, что Земля становиться гостеприимной. Её желание не содержало ничего личного. Я крушил этот ненавистный кабинет, пинал стол…
Нет, ничего подобного я не сделал – я ведь вполне равновесная система и могу контролировать свои поступки. Да и добился ли этим чего?
Я лишь молчал, но мысли, все эти мысли в десятый раз прокручивались в моей голове. Меня замкнуло. Я был оскорблён и унижен: пребывая в шаге от успеха – так упасть… Однако нам было простительно. Ничего не зная об окружающем, суметь раскрыть великую тайну.
Я не произнёс ни слова. Заснял вид, открывавшийся из окна. Ещё раз подошёл к схеме и присмотрелся более внимательно. Так и есть! Схема оказалась голографической. Излучатели были стилизованы под крепёжные винты. После недолгих манипуляций мне удалось активизировать объёмную картинку. Она работала от прикосновения к световым линиям. Меня интересовала шахта лифта и технические коридоры, которые проходили ниже подвального этажа. Передо мной развёртывались паутина призрачных сплетений – можно было разглядеть отопительные трубы, водопроводные трубы – с горячей и холодной водой; силовые и оптоволоконные кабели; трубы канализации. Наконец нашёл и место, куда вела красная стрелка – я нашёл шлюзовой отсек. Всё это снимал и сохранил отснятое под именем «эвакуация» и покинул кабинет. И даже забыл посмотреть – погасла ли панорама за моей спиной.
Теперь я был молчаливый. Поутру я плохо помнил, как добрался до своей комнаты, как попал в постель. И впервые чуть было не проспал.
И впервые меня посетила мысль, что ничего не получиться. И сразу почувствовалась слабость. И, казалось, теперь за мной тянется шлейф гнетущего облака. Захотелось всё забыть, вернуться в такой понятный и простой мир. Рядом бегали и шумели товарищи – такие близкие, такие радостные, беззаботные, такие родные. И никто из них не знал, что произошло, никто не замечал ничего необычного во мне. А у меня ничего не осталось: ни радости, ни покоя, ни даже горя. Будто пропала воля жить, словно повернули выключатель, питающий меня энергией: не было ни мыслей, ни желания что-то предпринимать – я был близок к тому, чтобы признать своё поражение. Я шёл и думал, что же теперь будет с нами: со мной, с Мери-Кей. Думал о Чареке. Со мной он связывал свои надежды. Выходило так, что этот мир нокаутировал меня, а вместе с этим следовало всякую надежду на то, чтобы победить его – оставить. Наверное, я бы смог и дальше жить. Но, как-то получалось всё неправильно.
Мери-Кей, чувствовалось, была рада меня видеть. И вдруг я совершенно успокоился. Я вдруг понял, что остаюсь здесь с ней. Всё наоборот было правильно. И мне не страшно будет провести остаток жизни около неё. Ежедневно зная, что она рядом. Вот была истина: пока я с Мери-Кей никакой космос меня не испугает!
- Мери, - сказал я, - мы здесь навсегда.
Я предвидел, что причиню ей боль, и у меня не было опыта облекать эту боль в легковесные слова, затеняющие смысл понятий.
- Почему? - быстро реагирует она, и всё ещё улыбается.
- «А куда денешься с подводной лодки?», - вспоминаю давнишнюю земную присказку.
- Что это значит? говори… - требует Мери-Кей, а в глазах её уже начинает плескаться тревога. И тогда я всё ей рассказываю.
Она смотрит на меня – а глаза полны слёз. Но она не плачет. Она смогла перебороть себя. Я вижу, что она пыталась сказать мне в этом молчании: мы вместе! Ни смотря ни на что! И это было так. Мы оба знаем, что такое потери. И она их ощущала гораздо острее. Мы оба узнали, что в этом мире гораздо больше забирается, чем даётся, что в нём тебе нельзя долго находиться там, где хорошо, что люди, которые дарят свет, не могут быть с тобой долго, и ты погружаешься в страх, покинутый и одинокий, и это не всегда злой умысел – это предначертанность. Однако с этим можно бороться.
И тогда она сказала слова:
- Ещё раз, - сказала она. – Мы попробуем ещё один раз!
Только теперь я понял, чем она превосходила меня: она была более смелая, более чистая, более благородная. Такая же, как и мой брат. Я не минуты в ней не сомневался. Мы были обязаны предпринять ещё одну попытку, ибо чувствовали себя связанными обещанием, которого на самом деле никогда не давали, но которое, тем не менее, было серьёзней настоящей клятвы: не предавать свои мечты. Больше ей ничего не надо было говорить. Никогда в Куполе мы не были просто одни. Всегда с нами были наши ушедшие родные. Наверное, нас всех здесь можно было делить по этому признаку: те, кто забыл и те, кто помнил. Мы с Мери-Кей всегда помнили о своих родителях. И про брата я никогда не забывал.
Мы сидим перед алтарём, играет музыка. Сейчас она звучит трагично – торжество ушло. Мы всё сказали друг другу и теперь молча смотрим вглубь себя. Мне казалось, что я слышу её дыхание. Всё также резвились золотые рыбки в лазоревой мозаике, свечи испускали голографические огоньки, сиял недостижимый в своей святости крест. Только изменилась сама атмосфера места. Теперь она не была дружелюбной – теперь она была враждебной в своей вселенской лжи.
- Как ты? – спрашивает она.
- Ничего, - отвечаю я. И в тот же миг понимаю, как я её люблю. Такое вот рядовое событие. Не зазвучали фанфары, не грянул туш, не обрушилось небо. Только сердце растопилось, и растеклось по телу нежностью. И стало тепло. И стало покойно – я нашёл свою судьбу. Тревожила лишь мысль: а достоин ли её? Хотя это неважно, важно то, что я понял. И если я скажу Мери-Кей о своих мыслях, уверен, она нахмурит брови и скажет: уместно ли сейчас об этом, когда такие события! Я не захотел тревожить её ещё одной заботой, поэтому промолчал. Да, произошло то, что полностью переменило наше отношение к нашей прежней жизни. Но пройдут годы, прежде чем я задам себе вопрос: а чего, собственно, я испугался в тот момент? В ту памятную ночь мир потемнел для меня, но Мери-Кей вновь осветила его, и я, несмышлёныш, испугался сказать ей об этом. Может быть, моё невольное молчание и послужило началом трагичной развязки последовавшей затем.
- Они даже не сознают, чего не знают! – произносит Мери-Кей, и смотрит на меня. Я понимаю, что она говорит про наших ребят. Но, так или иначе, мы, там, на церковной лавке, договорились не брать на себя роль обманутых. Именно она ответила на вопрос: а что теперь? Надо было пробовать ещё раз. Не надо сдаваться.
- Я хочу каждое утро удивляться жизни, удивляться встающему солнцу и поющим птицам. Я хочу каждый раз мечтать о чём-то новом и стараться осуществлять свои мечты. Я прожила все эти годы без удивления, понимаешь? Всё расписано на десятилетия, даже столетия вперёд. Я так не могу. Нет, конечно же, я не сдамся так легко, я ещё удивлю их! Ты ещё со мной?
- Да.
- Вот и ответ на твоё письмо: они усыпляли нас, когда переправляли с Земли на орбиту – держали в анабиозе, - Мери-Кей усмехается. – Решили «золотой» генофонд подальше от Пандемии запрятать. Что ж, размах действительно подстать Генеральному! Видишь, космос начал осваивать! А видеофайлы уничтожь. Слишком опасные улики.
Она смотрела как в воду.
- А ещё нам нужен кто-то из команды «Транс-Форс»’а.
Я вновь видел как загораются огоньки её глаз. Вновь поражался её настойчивости и несгибаемости – казалось, ничто не может её остановить. И, конечно понимал, о чём шла речь. Ребята этой команды готовились стать членами экипажа шаттла. Мы с классом посещали их учебную площадку – интерактивную кабину космического корабля: панорамная визуализация на цилиндрическом экране, подвижный пол с системой вибрации, объёмный звук, система искусственной невесомости (вопрос теперь: искусственной ли?) – и то время, которое отводилось нам, чтобы ощутить себя пассажирами космического челнока, дарили незабываемые ощущения и пролетали мгновенно. Но попасть в члены команды могли только Старшие ребята. Да и то после строгого отбора. Никого из нынешней команды я не знал и здесь не видел никакой перспективы - о чём и сказал Мери-Кей.
- Есть вариант, - загадочно сказала она и улыбнулась. – Так, что мы попробуем ещё раз…
Мы расстались удручённые, но не сломленные.
Поскольку я внезапно обнаружил то, чего другие, возможно, вообще не узнают, то был вынужден сдерживать себя от желания поделиться этой тайной с близкими товарищами. Мне помогала только моя самодисциплина: улыбки, веселье, работа над квалификационной работой. Теперь я не подавал внешнему миру никаких признаков своих мрачных мыслей. Теперь я окончательно распался на две половинки. Малейшая неудача могла вывести меня из этого хрупкого равновесия – я ходил по очень тонкому льду, по очень тонкому… И кого можно было просить о помощи? Мы боролись за себя. А противником был весь окружающий мир и, в тоже время, мы не видели своего противника. Теперь я знал: всё, что до этого мы чувствовали, о чём думали, мечтали – это было лишь вступлением, а теперь наступала полнота – полнота действий. Именно сейчас наступал экзамен для всех нас.
Внешняя жизнь опасений не вызывала: жёсткий распорядок дня, строгое расписание. И все мысли на то, чтобы узнать – что с нами происходит? Приходит страх. Хватает, отпускает, холодит сердце. Я мог попытаться изменить своё существование ещё раз, а мог подладиться под прежнюю жизнь. Поиск одной из стоящих гипотез… Дни, когда кажется что что-то нащупал, сменяются днями когда эти гипотезы развеиваются словно дым, в принципе так и не успев сложиться. Неужели я не найду выхода? Неужели все наши действия были бессмысленными, а мечты бесплодными? Мери-Кей, впрочем, казалось ничуть не подавленной, оставалась такой же небрежной и жила очень напряжённой жизнью: тренировалась, выступала на семинаре, посвящённому жизненному циклу возбудителя Пандемии. Возбудитель относился к классу миксомицетов, и Мери-Кей рассказывала про стадию, когда из зооспоры миксомицета образуется плазмодий – гигантская многоядерная клетка. Я же все вечера проводил в библиотеке. Подходило время, когда Наставнику следовало подавать реферат своей квалификационной работы. Чарек также пропадал в аудиториях – приближалось время летнего тестирования. В общем, наша купольная жизнь продолжалась…