В классах столы со стульями в четыре ряда. Всего не больше восемнадцати – оптимальное число для качественного обучения с Наставником. Мы усаживались каждый по одному вперемешку с девочками. Когда пришёл Чарек его посадили впереди меня, сдвинув всех на позицию назад – Чарек был намного младше нас и поэтому не отличался высоким ростом.
Вообще-то, в том, что он был младше нас почти на пять лет, не было ничего удивительного – умственные способности каждого из обучающегося здесь далеко не зависели от биологического возраста. Но в такой большой разнице было что-то загадочное, не поддающейся моему разуму. Нет, я конечно понимал: Чарек одарён и одарён необыкновенно – было невозможно понять другое: как такие ребята появляются вне стен нашего Купола? – а то, что он переведён к нам из другого Купола нам объяснили при знакомстве с ним. Ведь нас тут воспитывают, обучают, развивают чуть ли не с пелёнок, но никто пока через пять классов не прыгал, а вот он…
А после того как сказали, что его поселяют ко мне, неясность такого странного решения, окончательно убедила меня в том, что вокруг зреет какой-то заговор. Но и задолго до всего этого у меня возникли смутные подозрения.
Первый сигнал я получил во время беседы с Психологом. Странно было то, что он отнесся подчёркнуто равнодушно к моему сообщению о том, что я начал забывать. Вроде как не расслышал вопроса. Может быть у него и появились какие-то мысли, но последствий для себя я не заметил и всю проблему он свёл к тому, чтобы я не сильно не переживал по этому поводу. Странно было и то, что он попытался отвлечь меня от разговора, рассказав про свою эвакуацию с земли – совсем уж ненужный элемент сеанса. И в дальнейшем, кроме дежурных вопросов о том, что у меня нового в жизни, мою проблему больше не поднимали, и, в общем, я перестал её затрагивать. Конечно, я не специалист по психоанализу, может быть, во всём этом и был какой-то свой скрытый смысл. Но когда ко мне спустя месяц подселяют человека, и это в то время, когда я ищу пути связаться с Мэри-Кей, то естественно у меня стали появляться вопросы.
В Куполе взрослый обречён жить всю жизнь, только если не решат, что он нужен как специалист в другом Куполе, – все Купола связаны между собой и координация ведётся из единого Центра, где располагается Мировое правительство, – а дети обречены повторить судьбу своих родителей: сын инженера станет инженером, и, в конце концов, займёт место своего отца; дочь будет медсестрой как и мать, и встанет со временем на её место. Но шанс изменить свою судьбу есть у всех. Купол, в котором обитал я, являлся частным учебным заведением. Ребята обучались здесь только одарённые. Наставники и преподаватели прошли тщательный отбор. Все они были заинтересованы в том, чтобы школа пополнялась новыми одарёнными детьми. Поэтому ежегодно в Куполах проводились предметные олимпиады, и каждый год наш Купол пополнялся новичками. Иногда какой-нибудь ученик исчезал – его отчисляли за неуспех, но на его место зачисляли другого претендента – одного из победителей, – так ребята могли стать Творцами или Стратегами. Но для этого надо было победить в отборочном конкурсе предметной олимпиады внутри Купола, затем пройти туры Всекупольной олимпиады, и, в конце концов, выдержать собеседование с администрацией нашего Купола. Вот после этого ребят и определяли в каком классе они будут обучаться. Как-то на уроке заместитель Директора, что вёл курс синергетики, рассказал нам, что некоторым претендентам на обучение отказывали ещё до беседы – они выглядели неаккуратно: были непричёсанными, в грязной обуви; вели себя неподобающе, вставали, ходили по приёмной и т. д., а это признаки нестационарности их внутренних систем. А если система неустойчива, отклик её на сколь угодно малое внешнее воздействие с течением времени становится значительным. Неустойчивость внутреннего мира человека – причина того, что динамически-развивающаяся личность в будущем превратится в вероятностно-развивающуюся. А это значит поступки такой личности, её желания и чувства нельзя будет динамически проанализировать – предсказать, просчитать; ни их направление, ни величину, ни накал. А ещё в неустойчивых системах меняется представление о причинах явлений. Особенно опасна психологическая неустойчивость. В данном случае причины поступков, чувств, желаний – не начальные возмущения или внешние факторы, а сама неустойчивость психики человека. Это опасно при построении будущего мира.
Пауза после слов Наставника была короткая, но это был концентрат…
Ясно - это были общие слова, конкретно ни к кому не обращённые. Наставник ни на кого не смотрел, ни на кого не намекал. Но, возможно, в эти мгновения именно я прочувствовал его слова как никто другой. Мои товарищи, конечно, понимали, о чём речь. И чувствовали радость оттого, что они стабильные и устойчивые системы, и относятся к наиболее перспективным учащимся. Но вот, могли ли они пропустить эти слова через душу свою? Для меня, который находился нелегалом в этом обществе уже который месяц, сказанное было заполнено скрытым смыслом, страхом и отчаянием – всё это я познал, прожил, прочувствовал. Понять это можно лучше всего, когда находишься на грани... И я рискнул:
- Господин Наставник, а не есть ли неустойчивость человеческой психики, выражением некоторой свободы его воли? Человек состоит из элементарных частиц. Элементарные частицы подчиняются законам квантовой механики. Законы квантовой механики оставляют им некоторую свободу – или неопределённость – в движениях. Проще говоря, атомы «позволяют» человеку обладать свободой воли. И одно из проявлением этого – неосознаваемые передвижения квантового объекта, имя которому «человек». Поэтому, по определению, мы никогда не сможет точно просчитать движение его атомов, а, следовательно, все его поступки.
Наставник улыбнулся:
- Интересная интерпретация свободы воли… Спасибо за ремарку. Однако вопрос не в том, воспитанник Рувис, обладает ли человек свободой воли или нет – сам Господь дал нам такую возможность. И вопрос не в том, должны ли мы его лишать этой свободы. Вопрос в том, чтобы в пределах этой свободы человек научился управлять движением частиц, из которых он состоит. Именно в этом его предназначение. Свобода воли выражается в осознанном выборе. И выбор этот начинается с малого: в какой-то момент, например, подчинить своё тело, или как вы изволили выразиться, квантовый объект, общепринятым правилам поведения… И это отнюдь не посягательство на внутреннюю свободу квантовых частиц, это упорядочение хаоса, в этом и заключается эволюция нас, как разумных существ…
Вот тогда я и определился со своей квалификационной работой: особенности параметрического воздействия на стационарные системы.
Существовала синергетика. Существовали её законы – и от этого никуда не деться. Они кого-то избирали, кого-то обрекали. Я же находился на грани – статистическая погрешность. Мне давался шанс. Моя выдержка, моё умение шифроваться, моя способность учиться – были этим шансом. Главное сейчас войти в более устойчивое состояние. И выжидать.
Обычно Наставники редко отвлекались на уроках. Поэтому, приведя нам пример социальной синергетики и ответив на мой вопрос, Наставник остановился. Потребовалась пауза, чтобы он вернулся к теме. Но этой паузы было достаточно, чтобы понять, что никто не защищён перед безжалостным законом отбора. Но вот кто осуществлял этот отбор? И каково было дальнейшее существование непрошедших испытание? Как они будут нейтрализовываться в дальнейшем – если они являются потенциальной опасностью для существования нашего уклада жизни?
Но покинуть наш Купол можно было и будучи физически здоровым. Если нарушал устав воспитанника Купола, или не выдерживал нагрузок, или не смог сдать переводные экзамены, проваливал тест – значит, не имеешь возможности здесь обучаться – уступай место другому: другой вполне может оказаться достойнее. Для каждого класса был свой список очередников-претендентов. Он был длинный и висел в каждом корпусе. Это значило, что в Куполе никого задерживать не намерены. Жёстко, но необходимо. Мы это понимали. Поэтому и держались за своё место изо всех сил, поэтому и набирали такие необходимые баллы для своего личного коэффициента, поэтому и занимались всё свободное время перед летними экзаменами. Новички приходили после выпуска старших групп – обычно это были пятиклашки. Или при отчислении в средних группах после летних переводных экзаменов или зимнего тестирования. Была осень, когда появился Чарек, поэтому было совершенно непонятно, как они могли принять его. Следовательно, существовали ещё какие-то правила – про которые мы не знали. Ещё одна капля масла в мой уголёк сомнений.
Как всегда – никто ничего не объяснил.
Я хорошо помню первый день, когда после занятий отвёл Чарека в спальный корпус. Наши кровати стоят одна против другой у стен бокса. Между ними, у стены с имитацией окна, в котором день клониться к закату, столики с компьютерами для индивидуальных занятий. В изголовьях тумбочки. В прихожей справа санузел с душевой, слева встроенный шкаф для одежды. Чарек напряжён, он плохо знает шенгенский разговорный – и к тому же ревностный экуменист. Я помог ему повесить на стену над кроватью плакаты и голографии распятий, святых и экуменический календарь. На тумбочке он разложил дорожный складень, тут же положил пасхальное яйцо с высохшей веточкой вербы – наверно ещё оттуда, с земли, – иконки и небольшую скульптуру Божьей матери. Во время этих действий Чарек искоса поглядывал на меня: как отнесусь ко всему этому? Он ещё не знает, что его личные вещи скоро заберут в спецхран.
Я показал на скульптуру:
- От родителей?
- Да.
- Красиво, – курс «Толерантность и мировые религии» изучался ещё в начальных классах, поэтому против ничего не имел. В принципе это и был весь наш первый разговор.
А ещё он был в шоке оттого, что в душе мы моемся водой.
Я знал почему в первую минуту знакомства удержался от желания заговорить с ним. Мне следовало быть осторожным. Психолог расспрашивает нас о разговорах со своими товарищами. Спросит он и меня про Чарека. Спросит, конечно, и Чарека про меня, и о чём Чарек разговаривает со мной – в других обстоятельствах всё это было бы для меня естественным, но не в этих, когда у меня появились вопросы – которых я не задал бы даже Мэри-Кей – только лишь намёки. Поэтому один неправильный вопрос, одно расхождение с версией другого – и ниточка потянется. А я не хотел терять свой шанс.
Да, я не заговорил с Чареком как только мы остались с ним наедине: только дежурные фразы, только нейтральная вежливость. И то, что не стал форсировать события, – и, понятно, почему он не стал этого делать, – было первым знаком будущего доверия. Было совершенно ясно, что мы рано или поздно начнём рассказывать другу другу истории, истории, которые поднимают со дна души те пласты, которые покоились там в течение долгих дней, даже может быть лет, и о которых даже и забыли. Но в первую очередь нам следовало заполнить друг другом пропасть разделяющую нас от разговоров по душам: кто был я и кто был он! Чарек несколько недель, словно в опьянении, вертел головой, в немом восторге обходил Купол при любой возможности, удивляясь гримасе судьбы, которая забросила его на вершину новой жизни. Я вежливо выражал своё восхищение его судьбой тоже. Но судьбы не существовало, – мы жившие в в этом Куполе уже постигли это, – и мне было искренне жаль своего нечаянного соседа, которого перипетии жизненного пути способны были повергнуть в такое изумление. Делал вид, будто и в самом деле верю, что Бог семьи Чарека вознаградил их за все страдания, дал Чареку шанс…Пройдёт ещё немного времени и Чарек быть может, поймёт, что шанс дал ему всё-таки не Бог, а тот же Директор и его окружение.
Чарек оказался тихим и послушным. Он безропотно выполнял все мои указания. Я же вводил его в наш распорядок. После подъёма мы все выходили на спортплощадку, где делали утреннюю зарядку. Под ритмичную музыку, глядя на спортинструктора, в шеренгах повторяли упражнения на укрепление мускулатуры. А в конце бегали несколько кругов по беговой дорожке. Девочки выполняли комплекс утренней гимнастики отдельно от нас. Поэтому с Мери-Кей мы встречались в столовой, а затем, когда пели псалмы. После зарядки утренний туалет. Затем завтрак. Перед занятиями пение псалмов и молитва - в принципе, это всё было ему знакомо. Объяснил суть балльной системы: чем в бóльших делах себя проявляешь, тем больше баллов тебе начисляют. Чарек сразу же записался в кружок программирования, в воскресную экуменическую школу, в кружок пространственного конструирования, стал ходить в бассейн – огромное количество воды пьянило его. Только здесь он впервые принял водяной душ. И никак не мог привыкнуть к тому, как огромное количество воды использовалось, по его мнению, для забав - у них в Куполе она была на вес золота, и для стирки и мытья вполне хватало электростатического душа. Посмотрел его личный коэффициент – довольно высокий для новичка: как никак победитель конкурса «Джуниор». Со временем Чарек привык ко мне, как дикий зверёк привыкает к доброму хозяину – тянется, но опасается: слишком ещё свежи воспоминания о другой жизни, – и следует не спугнуть его неловким движением или тоном голоса. Я осторожно стал расспрашивать его о пережитом. В этом была своя корысть – из его ответов можно было сделать определённые выводы по моим сомнениям. Отвечал, в свою очередь на его встречные, по-детски бесхитростные и прямые вопросы. Но заметил, что мы с ним употребляем одни и те же прилагательные, одни и те же глаголы, а другие не употребляем вовсе. И понял я, что разнообразия в наших параллельных подкупольных жизнях не существовало, и большого выбора мыслей, надежд и сомнений тоже не было.
Жизненный путь Чарека был самый обыкновенный. То есть он был одним из тысячи детей, которые попали в Купол вместе со своей семьёй, будучи отобранным компьютером. Возможность попасть в Купол у Чарека была одна: случайной выборка идентификационного кода его отца. Компьютер «Зверь» фирмы «Оракул», что в Шенгене, отобрал необходимое число семей из Польши, и семья Чарека попала в квоту. В четыре года Чарек начал свою вторую жизнь в Альпийском Куполе. Он был ещё слишком мал, чтобы помнить как происходила его эвакуация. Затем после переквалификации отца и матери, их отправили в Скандинавский Купол, что в Норвегии. Там запомнились лишь страшная теснота, полусумрак – энергию экономили, усталый отец – он работал инженером-эксплуатационщиком вентиляционных шахт, вечно грустную маму – она читала Чареку вслух, ноутбук отца – с него-то и началось увлечение Чарека программированием. Следовало бы помнить больше. Но Чарек помнил только это. Или не хотел делиться воспоминаниями – как не хотел делиться ими я.
Чарек был пугливым по своей природе. И превыше всего его терзало опасение, что от него могут избавиться в любой момент. Это я сглупил: объяснил в один из дней, что пребывание здесь ещё не означает пребывания до окончания учения. Что даже мы – сироты, живущие в Куполе со дня его основания и пробы – можем оказаться переведёнными в другое место; что только дети сотрудников могут рассчитывать на долгое здесь пребывание. Поэтому он как бы прикипел ко мне – думал наверно, что близость ко мне оградит его от неправильных поступков, что я как-то застрахую его от внезапного исчезновения. И хотя Чарек никак не хотел, чтобы я чувствовал себя перед ним обязанным, и старался мне не надоедать, я чувствовал, – всё равно чувствовал, – те неприметные следы, какие оставлял его скрытый страх. Но это меня не трогало. Я делал самое необходимое, что требовала элементарная вежливость – и ничего более.
Произошло это где-то после двух недель нашего знакомства. Однажды я уже засыпал, как услышал тихие всхлипы и заглушенное шмыганье. Секунду прислушивался, отгоняя обрывки сонного состояния, а потом вскочил:
- Чарек, ты что? Плачешь?
- Я?.. Ничего… так…
Я включил ночник над его изголовьем и тронул плечо.
- Что случилось, Чарек?
Он отворачивался, пряча заплаканное лицо в подушку.
- Нет, Рув, ничего, ты не подумай… - наконец он смотрит на меня. – Это я от радости. Что попал сюда. Здесь все такие хорошие, добрые. А ещё я вспомнил своего друга, мне стало жалко его – у них не будет такой возможности попасть сюда. А ещё я боюсь, что меня выгонят отсюда – у меня так плохо всё получается!
- Да, ладно, Чарек, ты чего надумал? У тебя прекрасная успеваемость, да последнюю неделю твой коэффициент вырос на шесть пунктов. С тобой работаю лучшие специалисты по программированию. Ты делаешь успехи!
В общем, успокоил его тогда, но по-настоящему мне хотелось узнать только одно: истинный ли это Чарек, или прячется в глубине его кто-то другой – враждебный, холодный, затаённый? Не напрасно ли я хочу найти в нём свет души? Смогу ли положится на него, когда это потребуется? Я и сам не знал для чего мне он нужен. Но это был знак, как и в случае с Мэри-Кей; следовало лишь разобраться: добрый этот знак или нет. Наверно в те дни мне не хватало радости. Наверное, я был слишком увлечён своей идеей наладить связь с Мэри-Кей, поэтому видел в Чареке не маленького, запуганного ребёнка, а чуть ли не хладнокровного агента администрации, подосланного ко мне, чтобы выведать все мои душевные смуты и сомнения.
Он оставался в одиночестве, и почему-то у других это не вызывало вопросов, но не у меня. Как-то перестал видеть в нём чужака вторгшегося в мою жизнь. Под хмурой оболочкой скрывался мальчишка с распахнутыми от удивления глазами и большим сердцем, наполненным горячей любовью к жизни и бесконечной верой. Встреча с Мэри-Кей откладывалась, и я стал более присматриваться к своему соседу. И видел интересное. Видел себя самого, но в элементарном что ли и более юном виде. Почему-то Чарек, как и я, боялся полностью погрузиться в нашу жизнь. Дело, очевидно, было не в возрасте. Он, думалось, боялся изменить своему прошлому. Вот об этом и пытался сказать мне Психолог: воспоминания порождают одиночество. А у Чарека были воспоминания – он каждую субботу связывался с семьёй, частенько получал и отправлял письма по электронке. Чарек двоился. Прошлое тянуло назад, а будущее не принимало груз прошлого. Самое страшное если он откажется от попыток победить события, предоставит их естественному ходу. Тогда он сломается. А, попав назад, уже не сможет жить там. Не об этом ли мне пытались сказать у Директора в кабинете? Поэтому мне нужно было помочь Чарека вывести из его одиночества, постараться, чтобы он нашёл свою нишу. История с одиночеством повторялась. Но если Мэри-Кей смогла быть одинокой, но не покинутой, то Чарек рисковал остаться одиноким в толпе. Я не мог этого допустить. Уж не в этом был план Психолога? Помогая избавиться другому человеку от прошлого я бы безболезненно преодолел своё. Если это так, то Психолог не зря получал свой хлеб. Самое интересное было в том, что вначале моё общение с Чареком, после переключения на него, содержал момент корысти – через его бытиё здесь пытался узнать как действует система стирающая память по прошлому, но затем невольно принял на себя роль товарища Чарека – уже не по обязанности, а по душе. Обстоятельства как-то так соединили его со мной, что я знал: помогая выдержать ему здесь – пусть не на всё время, – я помогал нам обоим.
На шестую неделю нашего знакомства, когда я приходил с тренировок выжатый как лимон и сразу валился на кровать спать, Чарек отключил свет вслед за мной и немного поворочавшись, позвал:
- Рувис, а Рувис, ты спишь?
Я что-то там пробурчал в ответ и тогда Чарек задал мне вопрос. Вопрос был неожиданный. Я не был готов к нему. Мигом ушёл сон, пот промочил подмышки, кровь кинулась в голову и мысль забилась в голове: Психолог! Всё-таки Психолог!
- У тебя есть секреты? – шепотом, в темноте спросил Чарек.
Вопрос был в точку. Я как можно равнодушнее ответил:
- У всех есть секреты, Чарек, а что? – а сердце билось загнано: всё знают про меня, всё знают!
По шуршанию я понял, что Чарек сел на кровати. Я всё ещё не открывал глаз – пытался взять себя в руки.
- Да нет Рув, я про настоящие секреты.
И тогда он рассказал про свою тетрадку.
Уровень 7.
- Ты знаешь, Рув, - говорит Чарек, - когда-то давным-давно, классе в первом, я завёл тетрадку с вопросами. И знаешь к кому?..
В полутьме голос его кажется таинственным и незнакомым. Спать мне перехотелось. После непродолжительного шока я успокаиваюсь: просто Чарек со мной хотел поделиться каким-то секретом, а я уж нафантазировал невесть что…
- К кому, Чарек?
- К Богу, - шепчет он...
- К Богу? – переспросил я. – Да-а, масштабно.
Я больше ничего не мог сказать и ждал продолжения.
- У меня накопилось много вопросов, Рув…
- Та-ак, ну-ка…- первое удивление прошло и на смену пришло любопытство, - и что это за вопросы?
- Ну, например: Боже, когда меня не было, Ты знал, что я буду? А когда на земле началась любовь? Что первым делом сделал Христос, когда вознёсся? А люди тебе иногда снятся? А у тебя было детство?
- Да-а, - лишь протянул я. – Ты, Чарек, наверное будешь философом.
- Нет, Рув, - серьёзно ответил Чарек, - философом я не буду.
- Ну, а дальше что было? – спросил я.
- Да ничего, - вздохнул Чарек. – Пришло время и понял я, что обращаюсь к самому могущественному, самому главному, любящему, всепонимающему существу. Но кто я такой? – недостойный, жалкий, трусливый… Разве есть дело Ему до меня? Поэтому я перестал ждать ответов.
- А что с тетрадкой?
- Тетрадка цела. Вопросов не стало меньше. Вот здесь мне вновь пару в голову пришли.
- А какие? – сам я мучительно напрягал мозг, пытался придумать вопрос Богу – подходящий Ему по статусу. Но ничего кроме: а почему Ты позволил эпидемии уничтожить Землю? Или: стану ли я Стратегом? – в голову не лезло.
Чарек молчал.
- Эх, Чарек! – спохватился я. – Если не хочешь – не говори! Я уж совсем!..
- Нет, ничего, - зашуршал он на кровати, просто вспоминаю. В конце концов все они обо мне. Об отце и маме. Писал: что Тебе сделал мой папа если он так несчастен? Почему со мной происходит всегда плохое – это Ты меня испытываешь? Что надо сделать, чтобы быть уверенным в своём будущем?
- Но разве это плохое, что ты попал сюда?
- Это испытание, Рув, я знаю – это испытание.
- А последний вопрос ты помнишь, можешь его назвать?
- Да. Господи, на Земле столько бед и несчастий, чтобы людям не жалко было умирать?
- Ух, Чарек, и вопросы у тебя!
- Да, - вздохнул тот.
Я догадывался, что Чарек в какой-то мере хочет, чтобы я как-то ответил на последний вопрос. Но, что я мог сказать? И вдруг одно воспоминание посетило меня. Это было так ярко, так явственно, что я сел на кровати. Я вспомнил один момент про брата! И про историю с вопросами. Меня просто озарило. Иногда я закрывал глаза и силился вспомнить что-нибудь про брата, но ничего кроме уже известных сцен вспомнить не мог. А тут я просто всё знал. Всё предстало передо мной, будто произошло это недавно. Хотя не стану уверять, будто припоминаю всё до мельчайших подробностей о том вечере и о том, что он мне рассказывал.
- Знаешь, Чарек, у меня был брат; так вот, перед сном он всегда мне что-нибудь рассказывал - иногда новый фильм, иногда какую-нибудь историю. Однажды брат ушёл и больше я его не видел. А перед уходом он несколько вечеров читал мне историю. История оказалось грустной. Так вот, там тоже про мальчика, который задавал вопросы. Начинается всё так солнечно и радостно: земному мальчику, твоего, кстати, возраста, вдруг предлагают поиграть. Раннее утро, свежо, может быть выходной – все спят. И, представь себе, голос с неба: привет, давай играть?! Там, сверху, другой мальчик на лестнице – прямо в небе! Он голуболицый – понятно, что инопланетянин – так и будем его звать. И у него в глазах была какая-то неземная мудрость, в них отражаются сотни, а может быть тысячи прожитых лет. Дальше вроде всё обычно: землянин играет с Инопланетянином и не догадывается о его одиночестве… А Инопланетянин, этот голуболицый пришелец, очень одинок в своей жизни. И тоже не догадывается о своём одиночестве. Но постепенно что-то происходит с ним, с его душой. Какие-то мысли, ощущения, чувство неблагополучия. Он пытается заглушить сомнения новыми играми – доказать своему другу, – да и себе, – что у него всё хорошо. Его личный компьютер мог путём упорядочения флуктуаций межзвёздного вакуума создавать как материальные вещи, так и динамику желаний – телепортацию, например.
- Здорово! – восхищённо отозвался Чарек.
- Да. Или полёты в воздухе…
- Ну, здесь, наверное, градиентное ослабление гравитационного поля, - предположил Чарек.
- Скорее всего, - согласился я, - или экранирование. Так вот, пока с Инопланетянином был новый друг, всё было здорово: они летали, бегали, болтали. Но время шло, и Инопланетянин начинает осознавать, что не смотря на свой чудо-комп землянин чем-то богаче, счастливее его. Но чем?
Вот, представь себе, Чарек, огромные залы в небе: стены-арки уходят вверх на многие метры, между ними свисают лёгкие воздушные занавеси, которые колышутся от тёплого ветерка – он залетает во внутреннее пространство и чуть шуршит этими занавесями – призрачно-призрачно. А по этим залам, пронизанных солнечным светом и южными ветрами, по прозрачным полам скользят мальчишки. И таких залов много – они уходят анфиладами друг за другом: и всё светло, всё прозрачно и нет пасмурных дней, а за ними скользит робот-помощник. Он убирает уже надоевшие игрушки, вещи, устаревшие модели автомобилей, самолётов, кораблей… Но здесь тихо, Чарек, здесь не звучат голоса родителей – любящие, ворчливые, заботливые, – старших братьев и сестёр; нет голосов родственников, бабушек и дедушек – везде небесная пустота, звонкая пустота, вольные пространства. Есть ещё такие же голуболицые приятели. Но за многие годы все разговоры переговорены, все темы обсуждены и они разлетелись кто куда – слетаются для того чтобы поиграть.
Ну, вот. И бежит мальчик-землянин с Инопланетянином по этим залам – полы и стены из матового стекла: светлые тона, натуральные ткани, чёткие формы, плавные линии, везде ясный свет и лёгкость: сочетание серого и голубого. Сквозь колышущиеся занавеси лимонного оттенка, которые скрадывают яркий солнечный свет, виднеется бирюзовое небо.
Добегают они, наконец, до супертранспьютера. А он занимает целую комнату - энергии поглощал, наверное, целую пропасть! И эта машина, Чарек, для каждого мальчика-инопланетянина была такой же могущественной как Бог: без неё они бы пропали. За века, а может быть тысячелетия, всё было забыто: сколько им лет, что такое учиться, какие бывают на свете проблемы, кто их родители, откуда они. И если бы не глоссарий к их супертранспьютеру, то забыли бы и что требовать от этого устройства. Единственное, что они умели – играть… И кто выдумывал у них новую игру считался чуть-ли не гением.
Так и блаженствовали они, так и летали… Но тоска, но ностальгия по прошлой жизни пробивалась сквозь пуды этой лёгкости, ну, бытия, что ли. Инопланетянин честно пытался разгадать секрет счастья своего друга-землянина. И его друг ничего не скрывал, но у Инопланетянина ничего не получалось. Шло время, новые знакомые, - а мальчик-землянин познакомил своих друзей с ребятами-инопланетянами, - постепенно отходили от своих инопланетных товарищей – играть можно, но не всю жизнь, не всё время. Лишь друг Инопланетянина остаётся верен своему товарищу. И пытается помочь пришельцу.
И вот, когда они приходят к супертранспьютеру, то мальчик-землянин задаёт вопрос о том, как помочь Инопланетянину. Но машина не терпит вопросов. Вопрос землянина вызывает сбой и компу приходится перезагружаться. Землянин оказывается на земле и доступ в другую Вселенную ему отныне закрыт.
И вот, когда Инопланетянину становится невмоготу, он приходит к супертранспьютеру и начинает задавать вопросы. Он не ждёт ответов, Чарек. Своими вопросами он изливает душу: почему у них всё есть, а счастья нет? Почему у земных мальчишек проблемы с родителями, школой, злыми консьержами, а они счастливы? Почему могущество и всевластье заставляет мельчать умы и желания? и т. д. Понимаешь, Чарек, мальчик-землянин заставил верить своего друга не холодной бездушной машине, а себе живому – со своими недостатками, ошибками, но истинному другу. И когда комп от вопросов выдаёт «fatal error» и перезагрузка не помогает – Инопланетянин приходит к своему другу. Потом они все – ребята-инопланетяне – приходят к землянам, чтобы жить! Оказывается счастье не на небе в вечном отдыхе от трудов, а, здесь на земле, в её трудностях, в преодолении их… А меня, Чарек, потом долго мучил вопрос: почему были так страшны вопросы этому бездушному, всемогущему созданию? Или он тоже не знал ответов, или правда, по его мнению, могла нанести вред его хозяину, а этого он позволить не мог? Брат ушёл и спросить об этом я его не успел.
- Интересная история… - после некоторого молчания отозвался Чарек. – Скорее всего транспьютер не мог ответить и сделать счастливым Инопланетянина так как «счастье» не определяемая категория. Но Бог ведь должен это знать. И правда, наверное, в том, что счастье не дарится – оно достигается.
И потом я решился. Я включил ночник и сел:
- У меня тоже есть один секрет, Чарек, – я помолчал. Как же проверить: прослушивают ли Экзекуторы наши спальные комнаты или всё чисто? Но подумал: с Психологом уже беседовал, следовательно, для руководства ничего секретного моя информация не представляет, – Ты знаешь, я никак не могу вспомнить, что со мной произошло со времени катастрофы до вселения в этот Купол. Есть голое знание, что нас эвакуировали из Монт-Лэсской школы сюда. Но я не помню ни своих чувств, ни себя как участника в те дни. Почему? – не знаю. Я хотел выяснить это – восстановить все события свидетелем которых был. Стал опрашивать своих одноклассников, искать фото- и видеозаписи. Но мои товарищи, Чарек, не помнили того момента, и документальных записей нашей эвакуации не осталось. И самое странное – моих товарищей это почему-то не тревожит! Вот мой секрет, Чарек, - мы все здесь теряем память! И даже не замечаем этого!
Чарек помолчал, а потом сказал:
- Я где-то читал, Рувис, что иногда наше подсознание вытесняет память о вещах, которые неприятны, которые причиняют нам боль. Мне трудно говорить тебе об этом, ты, наверное, лучше знаешь обо всех таких вещах.
- Я понял тебя, Чарек. И, тем не менее, последовательность событий прошлого теряется на этом рубеже. И мне кажется память стирается от этой точки вглубь. Там начинается теряться время: прошлое как перепутанные видеофрагменты свалены в кучу, и лишь возможно выдернуть наудачу один, посмотреть, и вновь положить. Но с каждым разом их становиться всё меньше и меньше. Тогда я начал записывать. Но вот стройная картина уже не получается никак. То есть, я не знаю почему так, почему я забываю, и система ли это? Вот ты, ты ведь помнишь всё упорядоченно лет примерно с пяти, с шести?
- Да.
- И у тебя не было провалов: когда ты помнишь, потом не помнишь, а потом опять помнишь?
- Нет.
- А у меня так. Я думал объяснить всё происходящее с нами как и ты – вытеснением. Но тут такое совпадение: все мои одноклассники забыли всё с того момента как прибыли в Монт-Лэсс. И первые воспоминания у них появились где-то после года пребывания здесь.
- Всё это странно, – произнёс Чарек.
- Очень странно, - согласился я, - и я собираюсь исследовать это. – А, что касается твоего последнего вопроса, то мне, кажется, у меня кое-что есть…
Я вскочил, открыл тумбочку, развернул Библию, достал меж страниц сложенный листок и развернул его. Это была листовка на полстандарта. Сверху находилось изображение христианской эмблемы, а внизу находился текст листовки. Важен был не этот текст, а тот, что было на обороте.
Чарек привстал и смотрел выжидательно.
- Слушай…
Листок пообтрепался, выцвел на сгибах. Я хранил как зеницу ока. Это была ниточка, связующая меня с братом. Я перевернул и прочитал рукописный текст. Этот текст всегда наполнял меня тихой радостью и надеждой.
- Можно посмотреть? - попросил Чарек. – Не бойся, я осторожно.
Я передал листок ему. Он его повертел и вернул мне.
- Этот текст из Библии. Но интересно то, что эту листовку я уже видел. У нас там, в Норвежском Куполе.
- Видел?!
- Да. Их раздавал какой-то молодой парень. Наш патер не велит общаться с такими людьми. Но там действует община, - он посмотрел на листовку, - «Братьев во Христе».
Второй раз меня обдало жаром! В голове моей вспыхнула безумная мысль!!! Но торопиться не следовало. Я встал, достал кристалл с фотофайлами, активировал голографию последнего снимка. Личные вещи в боксе против правил, они на складе и выдаются по разрешению Наставника, но кристалл был моей тайной.
Я смотрел на маму, на счастливого брата, на нас с папой. Всё это было вечность назад, в другом мире, на другой планете. Слёзы наворачивались на глазах.
- Вот, Капрас, – видишь какой?!
- Да, - подхватывает Чарек. А я жду, что он скажет другое – что-то типа: да это же парень из нашего Купола! Но Чарек спрашивает про маму, отца. А когда мы вновь говорим про брата, то в нотках голоса моего соседа не проскальзывает ни капли узнавания.
Я ещё делаю одну попытку – показываю на Капраса:
- Чарек, вот он ушёл от нас в общину «Братьев во Христе».
- Зачем же он погубил душу свою?! – с неподдельной горечью восклицает Чарек.
- А ты … - начинаю я, но останавливаюсь. Следующий мой вопрос был слишком прозрачным, и мог навести Чарека на кое-какие мысли.
Чарек сидел и смотрел на меня, кажущимися чёрными в свете ночника, глазищами:
- Рув, а что ты помнишь до Пандемии?
Я очень хорошо понял его тоску: у него не было воспоминаний о Земле.
Я сказал:
- Тогда я жил по-настоящему.
Мне не надо было напрягаться, чтобы вспомнить свою докупольную жизнь, вернее воспроизвести то, что осталось от той жизни в моей памяти. Земное время было компактно, упруго сжато во мне. Оно спеклось с моей душой. А вот Купольное время было иное. Его я не мог уловить. На самом деле дни недели здесь уже давно потеряли свой смысл – это была условность, не имеющая особого смысла в Куполе: назови мы пятницу субботой или вторником – ничего бы не изменилось. На Земле эти понятия наполнялись смыслом, небольшими деталями: выходные дни, личные планы, привычка иметь свободные дни и часы, встречи, поездки… Но здесь все дни сливались в один: сон, побудка, зарядка, завтрак, построение, молитва, гимн, занятия, обед, релаксация, тренировка, занятие, ужин, занятие и сон. Надо было напрягаться, чтобы вспомнить, к примеру, что произошло три дня назад. Теперь я записывал купольные события в свой виртуальный дневник. И сам не знаю, зачем это делал. Наверное, потому, что, наученный горьким опытом, не желал и впредь терять целые жизненные пласты. Но придёт ли такое время, когда мне будет интересна моя купольная жизнь? А вот сейчас пришло время рассказать, как я получил этот листок с такими светлыми словами.
- Слушай, я расскажу тебе о брате...
А когда засыпаю после рассказа о Капрасе, повторяю про себя написанные в листочке слова: «Рувису, любимому братишке, когда он покинет дом. Братишка! Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле» - и тихая радость согревает моё сердце.
А ещё Чарек сказал мне, что слова эти из Премудрости Соломона – оба они знают Библию лучше меня…